Отец - Людмила Георгиевна Степанова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
25. Свобода?
Это сладкое слово «свобода» опьяняет, манит. Редкие не попадают в её сети. Людмиле казалось, что только свободным человек может реализовать свои мечты, а, значит, состояться как личность. Но по прошествии многих лет, после смерти отца, она поймёт, как глубоко заблуждалась. Но об этом – в другой главе. До трагического события пройдёт пятнадцать лет, наполненных радостью, где-то досадой и разочарованием, что свобода была неполной.
Георгий Тимофеевич продолжал держать руку на пульсе даже на расстоянии, хотя делать это становилось с каждым годом сложнее – Люда росла самостоятельной, и простая команда сделать что-то по его желанию не всегда достигала цели. У повзрослевшей дочери он всё больше находил сходств с собой: юным, дерзким и отчаянным. Но, вспоминая, что она стала студенткой рабфака, менял гнев на милость. Цель по-прежнему оставалась единственной – учёба в престижнейшем вузе страны. Отец всегда напоминал дочери об этом, когда та собиралась принять очередное серьёзное решение. Слишком тяжёлый путь прошли они с дочкой, чтобы наконец-то осуществилась их давняя мечта.
Поезд резко замедлил ход. Он, словно подкрадывался к перрону. У девушки сердце забилось чаще. Её, привыкшую к размеренной жизни провинциального городка, мегаполис с его «броуновским движением» страшил.
– Интересно, как Лене удалось «укротить» Ленинград? – она задавалась вопросом и не находила ответа – до разговора «по душам» дело не доходило.
Сестра по-прежнему оставалась для неё загадкой, которую почему-то не хотелось разгадывать. Лена не желала признавать Люду «подругой», которой можно поплакаться в жилетку.
Она не заметила, как поезд остановился. Опомнилась, когда поток людей с чемоданами и коробками увлёк её к выходу. В тамбуре образовалась пробка.
– Ну вот, началось … – не успела подумать провинциалка, как внутренний голос напомнил ей: «Ты же так к этому стремилась!».
Справившись с минутной растерянностью, девушка стала искать сестру. Ей не верилось, что среди разношёрстной толпы она увидит до боли знакомое лицо – единственное родное. Букетами цветов, роскошными и скромными, встречали одних, другие, без сантиментов, устремлялись к метро.
– Неужели не смогла? – девушка засомневалась.
– Люда!!! – ей показалось или на самом деле её окликнула сестра?
Тут же от мысли, что она не одна в этой суете, быстро пошла на знакомый голос. Наверное, впервые сёстры так искренне обрадовались друг другу! Чувство одиночества отступило. С тех пор они пошли по жизни рука об руку.
Спускаясь в метро на эскалаторе, наперебой рассказывали новости. Лена – о жизни в северной столице, Люда – о родителях, родственниках, о соседке Алле, которая тяжело переживала расставание с любимыми подругами.
Они заехали в студгородок, в теперь уже знакомое общежитие Политехнического института. Поели в огромной студенческой столовой. Люда снова испытала отвращение к общепитовским запахам. А ещё она вспомнила кировскую городскую баню, в которой, как и в этой столовой, царили гвалт и хаос …
По тем временам в частных домах не было центрального отопления и водоснабжения. И хотя у Степановых в доме стояла ванна, пользовались ею редко, в исключительных случаях, если кто-то болел. Только истопив котёл, в кране появлялась горячая вода. Мылись в городской бане, куда маленькая девочка ходить не любила, но её никто не спрашивал. Мама с соседкой тётей Шурой превращали походы в баню в своеобразный ритуал. Первое, что надо было сделать, – собрать чистое бельё. И желательно, тщательно выглаженное.
– Девчат, не люблю я гладить, постирать, пополоскать – пожалуйста! Полы помыть – тоже не прочь. Может, выручите?! – так просила Нина Михайловна дочерей, но относилось это по понятным причинам к Лене. Младшей – обращаться с электричеством ещё не доверяли. Сестра откликалась неохотно. Люда хорошо помнила, как бабушка Наташа, переехав из деревни в Киров на постоянное место жительства к своей младшей дочери Любе, гладила одежду своим внукам.
– Начинаем с воротничка, с маленьких деталей, – давала она уроки домоводства своей маленькой помощнице. – С двух сторон проглаживаем, затем – рукава и только потом – полочки.
Люда, отличавшаяся наблюдательностью, обратила внимание на то, как бабушка делала «стрелки» на рукавах. Этот приём она взяла на заметку. Ей казалось, что выглаженное таким образом бельё смотрелось лучше, как новое. Бабушка аккуратно складывала его в стопку, поглаживая нежно рукой, как ребёнка.
– К каждому делу с любовью надо подходить! – приговаривала она. – Без желания лучше не браться. Эти слова девочка часто вспоминала уже во взрослой жизни.
Собрав бельё, женщины отправлялись в городскую баню на Верхний. Шли пешком, автобусы ходили редко. Вся дорога занимала минут сорок. Может быть, поэтому поход в баню сравнивался с визитом в кинотеатр или Дворец культуры на вечер какой-нибудь заезжей знаменитости. Для неизбалованных провинциалов любая вылазка из дома считалась событием.
Двухэтажное жёлтое здание бани казалось мало привлекательным как снаружи, так и изнутри. В вестибюле всегда пахло жаренными пирожками и пивом – неподалёку находился столь любимый мужчинами буфет. Некоторые приходили не столько помыться, сколько выпить свежего напитка с таранкой или воблой холодного копчения. Пена из пивных кружек лилась через край. Огромные грязные бочки с ржавыми обручами, тучная продавщица с несвежим белым фартуком вызывали крайне неприятное чувство.
В «женский» день всегда было многолюдно. Многие приходили с детьми, даже с маленькими мальчиками. Люда всегда смущалась. Она стыдливо опускала глаза и старалась прикрыться. Но взрослые на обращали на это внимания. Грохот от цинковых тазов, которые женщины торопились разобрать в предбаннике и наполнить их горячей водой, пугал. Скользкий пол от мыльного раствора, мокрые листья от дубовых и берёзовых веников делали передвижение в «помывочной» небезопасным. Резиновых тапочек тогда и в помине не было. Большие скамьи из камня, на которых сидели любители бани, казались ей лобным местом, где вот-вот состоится казнь. Нина Михайловна не теряла ни минуты. Задача вымыть своих дочерей за сеанс, длившийся всего полтора часа, – требовала большой сноровки. Иногда ей помогали сослуживицы или тётя Люба. Больше всего девочке не нравилось, когда подходило время мыть голову. Попадавшая в глаза мыльная пена приводила пятилетнюю малышку в ярость.
– Я всё папке скажу, он у меня пожарным работает, он вам задаст! – неизвестно кому жаловалась она.
Но её никто не слышал. От обиды горячие слёзы смешивались с водой, которая казалась ей кипятком, а мама – бессердечной и жестокой. Малышка не могла понять, зачем люди ходят в парилку? Невыносимая жара мешала дышать, а женщины, поливая раскалённые камни холодной водой, восхищаясь, приговаривали: «Ух, хорошо! Дух захватывает!». С каждым разом
