Баклан Свекольный - Евгений Орел

1981–1983 гг.

В армейскую бытность Груздину никак не давались два правила:

– первое: начальник всегда прав.

– второе: если начальник неправ, смотри правило первое.

Сергей Николаевич нутром не принимал эти общеизвестные постулаты, из-за чего всегда был в немилости у начальства. Зато его очень любили и уважали солдаты.

В последний год службы, до вынужденной отставки, в его роту попал Фёдор Бакланов, из нового призыва. Этот солдат не вписывался в армейские реалии. Никак не вписывался! Обращаться по-военному не умел или не хотел учиться и вместо положенного «товарищ капитан, разрешите обратиться» говорил: «Извините, командир за беспокойство».

Форма на нём выглядела, как фрак на огородном пугале. Ремень Федя туго не носил, за что получал нагоняи от командиров и тумаки от старослужащих. Говорил – нельзя сильно затягивать ремень, чтобы не препятствовать нормальному кровообращению. Такие умничанья в армейской среде не ценятся.

Не понимал, какого чёрта после утреннего подъёма надо одеваться за сорок пять секунд, а не за три минуты, как то полагается. Наотрез отказывался подшивать старослужащим подворотнички, чистить им сапоги. А такая строптивость кончалась не только нарядами вне очереди, но и гематомами на всём теле от кулаков и от тех же нечищеных сапог.

Не сдавался Бакланов, спорил со всеми, обо всём, постоянно что-нибудь ему казалось не так да не этак. Даже портянки наматывал по-своему, не по правилам, хотя и ноги при этом не натирал.

Вызвали однажды капитана Груздина в полковой штаб. А там начальства разного набилось, и не только полкового, но и политотдел дивизии пожаловал. Даже из округа генералов понаехало. Погоны, одни погоны – мухе негде нагадить.

На два часа было назначено специальное выездное совещание. Повестка дня – страшнее не приснится: «об отдельных случаях антисоветских высказываний (!) в ремонтной роте под командованием капитана Груздина». От такого не то что мороз по шкуре – самой шкуры можно лишиться! Вместе с формой, званием, северной надбавкой – и что останется? Гражданская жизнь, в которой ты никто и зовут тебя никак? Ни профессии, ни звания, ни жилья… И всё надо начинать сначала.

В докладе командир полка упомянул, что его осведомители дружно указывают на некоего Бакланова. Именно от него якобы идёт антисоветчина, дезорганизация службы и прочие неприятности.

– Кстати, – между делом съязвил комбат, – посмотрите, Груздин, на этот интересный документ. Сегодня получил. Нате, полюбуйтесь! Читайте вслух!

Вдоль стола комбат передал вырванный тетрадный листок с текстом, который Груздин запомнил на всю жизнь:

«Командиру мотострелкового полка

генерал-майору Юхименко Н. В.

Рядового Бакланова Фёдора Михайловича

ЗАЯВЛЕНИЕ

Прошу уволить меня из армии по собственному желанию на основании статьи 38 Кодекса законов о труде.

С уважением, рядовой Ф. М. Бакланов

Дата. Подпись.

Как приказано, Груздин зачитал бумагу вслух. По кабинету пронёсся гомерический хохот вперемежку с репликами:

– Ну, капитан, тебе кранты!

– Вот это солдатики у тебя!

– Да это какой-то шизик, а не солдат!

Обошлись тогда с ним по-хорошему. Предупредили, чтобы присмотрел за Баклановым, а не то – ими обоими займётся Особый отдел.

Полгода спустя капитан подал в отставку, но не из-за Бакланова: виной всему – его строптивость, правдолюбие и прочие грехи. Груздина обвинили даже в получении взяток от солдатских родителей за то, чтобы их чадам он почаще давал отпуска. На это капитан возражал:

– Ваши утверждения – клевета! У вас нет фактов! И быть их не может, потому что взяток я не беру.

Командир полка Юхименко заметил:

– Когда появятся факты, будет поздно! Так что лучше напишите рапорт, и тогда мы пустим дело по-тихому.

– Какое дело? Вы не суд и не прокуратура! – возмущался капитан.

Через пару недель на Груздина повесили хорошо подстроенную недостачу на складе запчастей. Оставалось только уволиться самому, иначе материалы попали бы в следственный отдел. Понятно, что против такой махины, как военная прокуратура, не попрёшь. Это капитан Груздин хорошо усвоил по чужому опыту и вовсе не спешил набираться своего.

После его увольнения жена подала на развод и с детьми уехала в родной Тамбов. Сергей Николаевич перебрался в Киев к сестре, у которой, кроме квартиры в городе, ещё и дом в Чабанах, посёлке на Одесской трассе. Там она брата и поселила.

Работу найти оказалось непросто. Отставной офицер, подавив самолюбие, согласился на должность вахтёра в научно-исследовательском институте на южной окраине Киева. Там-то и встретил Фёдора.

Пятница, 8 октября 1993 г.

Время – 18:25.

После второй или третьей рюмки капитан первый затронул тему армии, что для Фёдора оказалось неожиданным:

– Федя, а ведь ты был не простой солдат. Я, пока меня не отставили, поражался, как тебе только мужества хватает резать правду-матку всем без разбору? Начальству, «дедам» – ты ж никому в зубы не смотрел!

– Да не всё так просто, Николаич. Поначалу боялся, там же такое творилось… «Дедовщина» – просто мрак. Молодые в основном молчали, а я не мог. И страшно, и терпеть невозможно. По морде и по печени получал, как на работу ходил, но дело пошло по-другому, когда к нам перевели чувака одного из тамбовщины, Лёшу Фомина. Вы, кажется, его застали.

– А, помню, рядовой Фомин. И что?

– Так вот, наехали как-то на меня «деды», загнали в угол казармы. Я уж думал – всё, кранты. И тут Лёха, тоже из молодых, говорит им: «Э, сюда смотрите!» Они на него, значит, а Лёха берёт табуретку, на пол ставит, и вот так, левой рукой придерживает, а правой – кулаком по сиденью ка-ак врежет – так от табуретки рожки да ножки полетели.

– Ничего себе! – восхищается Груздин. – И что потом?

– А потом он «дедам» говорит: «Не трогайте Баклана! И никого не трогайте! А то в следующий раз на месте табуретки будет чья-то голова». Представляете?

– Лихо, однако! – Груздин не может скрыть восторга. – Вот так бы каждый ставил на место этих негодяев, то и дедовщины не было бы.

– Согласен, но ведь не каждый может за себя постоять.

– Я не об этом, Федя.

– А я об этом, Николаич! Если человек слаб физически, это вовсе не означает, что его надо избивать и унижать. А в армии система устроена так, что старослужащие, ну которые в армии больше половины срока, они унижают молодых солдат – тех, что прослужили меньше года.

– Знаю, Федя, и я всегда боролся с дедовщиной. Даже на пару человек передал дела в военную прокуратуру.

– Так вы – да, – соглашается Фёдор, – а другим офицерам такой порядок был даже на руку. Они отдали «дедам» всю власть, и их совершенно не колышет, что там творится, как они издеваются над людьми. Вот, например, «дед» говорит молодому: «Подшей мне подворотничок и почисти сапоги». Если тот соглашается, то на нём будет ездить всё дедовское кодло. А если отказывается, его будут избивать, пока не согласится, или пока не прослужит год. Тогда он уже считается старослужащим и сам имеет право припахать кого угодно из нового призыва. И, главное, что интересно, когда молодой становится дедом, он издевается над новым призывом так же, как это было с ним, пока считался «молодым». И пожаловаться некому! Если скажешь офицеру, что, мол, гнобят тебя, так он вместо того, чтобы приструнить «стариков», говорит им: «Вы, ребята, пожёстче с этим солдатиком, а то он что-то службу не понимает».

– А вот кто воевал в Афгане, – продолжает Фёдор, – те говорят, что у них «дедовщины» не было и близко. И это понятно: война, оружие в руках, и можно было запросто отыграться на обидчике. А там – кто будет разбираться? Бой, стрельба, шальная пуля – и нате вам «груз 200».

– А что этот Фомин? – уточняет Груздин. – Его, как я понимаю, не трогали?

– Вы чё, смеётесь, Сергей Николаевич? – удивляется Фёдор. – Такого попробуй тронь! Не, ну как-то попытались устроить ему тёмную… эти… кавказцы… они дружны между собой, не то что мы, славяне… да… ну и он их так отметелил, что пацаны потом долго зубы собирали. Лёха вообще, как кот, гулял сам по себе, ни с кем не дружил. К нему лезли, братались, а он всех отшивал. Только я его не доставал и покровительства не просил. Вот он первый ко мне и подошёл. Он уже был в курсе, что я хорошо знаю английский, попросил с ним позаниматься, говорил, язык ему понадобится в жизни. Вот я с ним и занимался, а он за это меня приёмчикам обучил и удар хорошо поставил.

Пятница, 8 октября 1993 г.

Время – 19:35.

– Ну теперь, – замечает Груздин, заново наполняя рюмки, – мне понятно, как тебе удалось разметать эту шайку забияк.

– Это вы о чём, Николаич?

– Да в метро. Или ты уже забыл? – смеётся Груздин.

– А вы-то откуда знаете? – неподдельно удивляется Федя.