Любимая женщина Кэссиди; Медвежатник; Ночной патруль - Дэвид Гудис

– Что случилось? Бьюсь об заклад – что–то случилось.

– Стоп. – Харбин начал зажигать сигарету, но она уже не годилась. Он взял другую. – Я выхожу из дела.

Доомер посмотрел на Бэйлока, а Бэйлок глазел на стену. При этих словах голова Бэйлока дернулась, словно голова марионетки. Теперь он смотрел на Харбина. Он сказал:

– Я знал. – Его голова продолжала поворачиваться, теперь в сторону Доомера. – Я знал – что–то случилось.

– Ничего, кроме того, что я выхожу из дела, – сказал Харбин. – Выслушайте это и хотите – верьте, хотите – нет. Но вчера вечером я нашел себе женщину. Я уезжаю вместе с ней. Сегодня.

– Он уезжает, – задохнулся Доомер. – Он уезжает совсем.

Харбин медленно кивнул.

Бэйлок поскреб свою щеку. Он посмотрел на Харбина, потом посмотрел куда–то вдаль:

– Не вижу, как ты можешь это сделать.

– Легко, – отозвался Харбин. – Ногами. Правая нога, левая нога – и я ухожу.

– Нет. – Бэйлок быстро потряс головой. – Нет, ты не можешь этого сделать.

– Ты не можешь этого сделать, – повторил Доомер. – Ради Бога.

– Женщина. Кто эта женщина? – спросил Бэйлок.

– Просто женщина, – ответил Харбин. – Это все, что вам надо знать.

– Ты это слышал? – Бэйлок повернулся к Доомеру, приняв картинную позу. – Ты слышал? Он говорит, что это все, что нам надо знать. Никаких оправданий, никаких извинений – ничего! Просто женщина – и он уходит. Примерно так. – И Бэйлок щелкнул пальцами. А потом повернулся к Харбину. – Как ты думаешь, насколько хорошо ты меня знаешь? Как ты думаешь, насколько хорошо ты знаешь его? – И он указал на Доомера. – Ты действительно веришь, что мы останемся здесь и будем смотреть, как ты уходишь? – И тут он принялся отрывисто смеяться, уставившись на Харбина, словно его глаза смотрят сквозь щель в стене. – Ты ошибаешься, Нэт. Ты так сильно ошибаешься, что это почти комично. Мы не можем позволить тебе уйти.

Харбин ощутил пол у себя под ногами. Пол как будто немного прогнулся. Харбин подождал, пока пол снова станет твердым. Он сказал:

– Отнеситесь к этому как к техническому вопросу.

Бэйлок широко развел руки:

– Технический вопрос! Твои собственные слова, Нэт: мы – организация. Мы прошли огонь и воду в семи больших городах, и ты знаешь, как много было маленьких. Если ты уходишь, это трещина в плотине. Плотина становится шире. Вода начинает прибывать. Послушай, Нэт, – глаза Бэйлока были почти закрыты, – когда я буду умирать, я хочу умирать на солнышке.

Харбин мгновение выжидал. Затем медленно пожал плечами:

– Ты не назвал своих условий.

– Мои условия таковы, – в голосе Бэйлока послышалась легкая дрожь, – в ту минуту, как ты отсюда выходишь, ты переходишь в расходную статью.

– Ты думаешь, – начал Харбин, – я затеял грязную игру? Ты думаешь, я когда–нибудь открою рот?

– Я так не думаю, – раздался хриплый голос Доомера. – Ставлю миллион к одному. Но я не хотел бы держать такое пари.

– И еще одно, – сказал Бэйлок. – Как насчет твоей доли?

– Я хочу ее получить. – Харбин не испытывал никакого интереса к своей доле награбленного, но теперь между ними словно шла игра в покер, и он чувствовал необходимость действовать активно, чтобы компаньоны не загнали его в угол.

Бэйлок сделал какое–то неопределенное движение руками:

– Он хочет свою долю. Это удивительно.

– А что тут удивительного? – Харбин заговорил чуть громче. – Когда вы говорите о моей доле, вы подразумеваете, что она у меня есть. Разве я не заработал ее?

– Нет, – ответил Бэйлок.

Харбин пересек комнату и уселся на стул, который выглядел так, словно доживал свои последние дни. Он с задумчивым видом уставился в пол.

– Джо, ты – собака. Ты знаешь это? Ты понимаешь, какая ты собака?

– Посмотри на меня, – заорал Бэйлок. – Я что, пытаюсь уйти от дел? – Бэйлок двинулся на Харбина. – Я хочу обсудить это дело, но ты не хочешь ничего говорить. – Бэйлок подождал, но Харбин ничего ему не ответил, и неожиданно Бэйлок произнес: – Объясни нам, ладно? Если ты объяснишься, может быть, мы тебя поймем. Мы не можем поверить в эту историю с женщиной, мы хотим знать, что происходит на самом деле.

И Харбин словно увидел карту, которую Бэйлок до поры до времени прятал в рукаве. Харбин увидел себя сидящим в одиночестве за карточным столом со всеми своими выигранными монетами, потому что на самом деле не им было с ним тягаться. Они не могли сравниться с ним в умении управлять ситуацией. Это ясно.

И тем не менее под маской, за фасадом своего бесстрастного лица, он был в ярости. Они его разозлили. Они заставили его прибегнуть к обману, просто вынудили его солгать. А он очень не любил лгать. Невзирая на свой род занятий, он чувствовал себя несчастным, когда ему приходилось лгать. А теперь они так обставили дело, что он вынужден был предложить им ложь.

Он сказал:

– Если вы действительно этого хотите, я вам скажу. Я надеялся, что мне не придется этого говорить, но, поскольку вы настаиваете, полагаю, что я должен сказать вам. – Харбин подумал, что сейчас следует вздохнуть, и он вздохнул, а затем, пока они глядели на него не дыша, продолжил: – Я хочу провернуть несколько крупных дел, и вы для них не подходите. В вас нет того, что мне нужно. У вас этого нет, вот и все.

Тишина, которая настала, означала, что они в шоке, они в ужасе, они в агонии. Доомер поднес руку к лицу и тряс головой, а из его горла вырвался булькающий стон. Бэйлок двинулся кругами по комнате, пытаясь сказать что–то и не в состоянии извлечь изо рта хотя бы один звук.

– Я не хотел этого говорить, – сказал Харбин. – Вы меня вынудили.

Бэйлок прислонился к стене и уставился в пустоту:

– В нас нет того, что тебе нужно? Разве мы не первый сорт?

– В том–то и дело. Это все нервы. Я видел, что приближается такой момент, и я не хотел этому верить. Но теперь окончательно ясно – на вас нельзя положиться. На вас обоих. А у Глэдден недостаточно крепкое здоровье. Я понял все это в тот день, во время вашей драки. Я был обеспокоен. Слишком сильно обеспокоен.

Бэйлок повернулся к Доомеру:

– Он хочет сказать, что мы не из его лиги.

– Я хочу провернуть очень большие дела, – сказал им Харбин. – Риску втрое выше, чем обычно. На эти дела требуются первоклассные исполнители с крепкими нервами.

– Ты уже нашел таких?

Харбин покачал головой:

– Я собираюсь приступить к поискам.

Снова наступила тишина. Наконец Доомер встал:

– Что ж, значит, так тому и быть.

– Еще одно. – Харбин уже двинулся к двери. – Будьте добры к Глэдден. Будьте к ней по–настоящему добры.

Теперь он двигался, повернувшись к ним спиной. Дверь была все ближе. Он слышал тяжелое дыхание Доомера. Ему казалось, что он слышит мольбу Доомера: «Нэт, ради Бога!..» – и прощальное хныканье Бэйлока, а потом еще один голос, заставивший его содрогнуться, и он понял, что это голос Глэдден.

Голоса звучали у него в голове, когда он открывал дверь, а потом они остались за спиной, едва только он вышел на улицу.

Глава 7

Автомобилем Деллы был бледно–зеленый «понтиак», новенький кабриолет. Они мчались мимо Ланкастера, забирая к западу по шоссе номер тридцать и делая пятьдесят миль в час. Солнце светило у них над головами, и запах цветущей жимолости бил им в лицо. Дорога ровно ложилась под колеса, холмы мягко закруглялись по обе ее стороны. Затем дорога стала забирать вверх в согласии с линиями холмов.

– Я смотрю, – сказала Делла, – ты не взял ничего из вещей. – И она осмотрела его наряд. – Это вся твоя одежда?

– Это все, что мне нужно.

– Мне не нравится пиджак.

– Ты купишь мне другой.

– Я куплю тебе все. – Она улыбнулась. – Что ты хочешь?

– Ничего.

«Понтиак» мчался по серпантину, вскарабкиваясь вверх, и достиг вершины холма, откуда они посмотрели вперед и увидели другие холмы, еще более высокие, чем тот, на котором находились.

И вдруг Харбин увидел серебряную змейку, которая, извиваясь, прокладывала свой путь через возвышенности, и, когда они подъехали ближе, ему стало понятно, что перед ним холм, о котором говорила Делла, а на нем стоял тот самый дом. Теперь он мог хорошо его разглядеть – дом из белого камня под желтой черепичной крышей, расположенный на небольшом плато, которое прерывало восхождение холма вверх. Серебряная змейка превратилась в ручей, а вскоре он увидел и пруд – еще одну серебряную штуковину, и реку, уходящую вниз, к северу, и Лавандовые горы.

Она повела машину вниз, миновала еще несколько холмов, повернула прямо на неосвещенную, мрачную грунтовую дорогу, и снова автомобиль принялся карабкаться вверх.

Вдоль дороги, может быть всего в пятидесяти ярдах, ручей сбегал от пруда к реке, и казалось, что он поднимается вверх вместе с ними. У Харбина было такое чувство, что они удалились от людей и от всего мира.