Любимая женщина Кэссиди; Медвежатник; Ночной патруль - Дэвид Гудис

– Хорошо, мы найдем тихое местечко. Вокруг будет множество деревьев. Словно занавес.

Они съехали на одну из грунтовых дорог, проследовали по ней вдоль холма, поднялись наверх, объехали холм и съехали с другой его стороны, углубляясь в лес, где дорога превращалась в сеть тонких тропинок.

Харбин огляделся по сторонам и увидел густую высокую траву и немного фиолетового мерцания в ее зелени.

Он почувствовал, что машина замедлила ход, и сказал:

– Нет, продолжай ехать.

– Здесь чудесно.

– Поезжай дальше.

– Обними меня.

– Подожди, – сказал он.

– Я не могу.

– Пожалуйста, подожди.

Вокруг них стояли густые деревья, которые у своих вершин, казалось, становились еще гуще. Здесь было очень темно, потому что плотная зелень скрывала солнце.

Он знал, что теперь она не скажет ничего, пока он чего–нибудь не скажет, и сохранял молчание. А они углублялись в лес все дальше и дальше. Еще час, еще один час. Машина шла очень медленно, потому что они ехали по земле, покрытой кочками.

Он чувствовал напряженную тишину леса, и он чувствовал близость Деллы. И на мгновение, которое заставило его задохнуться, он чувствовал, что уходит от того, что он собирался исполнить в этом лесу.

Это мгновение осталось позади.

Он сказал:

– Отлично. Прямо здесь.

Она остановила машину. Выключила радио.

– Выключи фары, – сказал он.

Она погасила фары. Он открыл дверь со своей стороны и вышел из машины. Лунный свет пробивался сквозь листву деревьев.

Делла тоже вышла из машины, огибая ее, чтобы подойти к нему. Ее тело двигалось ему навстречу в лунном свете. И когда она подошла, он взял ее за руки, отвел от машины, от дорожки. Он слышал звук ее дыхания, когда вел Деллу в гущу деревьев.

Он вел Деллу на звук плещущей воды. Неожиданно они ее увидели – среди камней, которые сверкали, словно кристаллы в темноте. Он опустился на землю, ощутил гладкую поверхность речного берега, ощутил, как Делла подходит к нему. Он ощутил приближение ее губ.

И отвернул от них лицо.

– Нет, – сказал он. Он сказал это нежно, почти заботливо, и тем не менее он знал, что у произнесенного слова была сила копья, входящего в нее.

Он ждал. Ему хотелось посмотреть на нее, ему хотелось видеть произведенное впечатление. Но это было лишь началом того, что он собрался с ней сделать.

А мысленно он говорил с Глэдден. Он сказал ей, что собирается исполнить то, что должен исполнить.

Делла несколько секунд хранила молчание и ждала. Наконец она сказала:

– Что тебя беспокоит?

– Ничего.

– Не похоже, чтобы ты был со мной.

– Нет.

– Ты плывешь по течению, – сказала она. – Я вижу, как ты плывешь по течению.

Она встала, повернувшись к нему спиной, но он знал, что происходит с ее лицом. Он мог почти что видеть, что происходит у нее внутри. Видеть волнение, пронзительный шок, агонию, которую она хотела скрыть от его глаз. Она пыталась повернуться, но не могла, потому что в конце концов это бы прорвалось и вышло наружу, взрываясь и шипя. Тело не слушалось Деллы, оно не желало показать ему ее лицо, и она сказала:

– Черт бы тебя побрал, ты – грязный сукин сын.

Он взглянул на нее только на мгновение, затем перевел глаза на ручей.

– Почему? – взорвалась она. – Почему? Почему?

Он пожал плечами.

– Ты скажешь мне почему, – всхлипнула она, ее голос звучал надтреснуто. – Лучше тебе сказать мне почему.

Именно так он все и планировал, и это сработало. Есть люди, которые имеют что–то против других людей и совершают убийства. Но результат убийства, раньше или позже, всегда бывает плохим. Нет ничего более тупого и нелепого, чем убийство, и есть нечто значительно более эффективное, нежели убийство. Это – самое ужасное из всего, что он мог ей сделать. Это – самое ужасное из всего, что любой мужчина может причинить любой женщине. Он отвергал ее, не объясняя своего отказа, наблюдая за ее барахтаньем и дрожью, за кипением ее рассудка, пытающегося постигнуть причины, тогда как причины эти превосходили ее понимание.

Он встал.

– Полагаю, это все.

– Ты не можешь так поступить, – сказала она. – Как ты можешь? Как ты мог сделать это? Это не по–людски. Так поступил бы дьявол. В конце концов, объясни причину, дай мне знать почему…

– Почему? – Он сделал руками легкий жест. – Пойди и спроси у деревьев. Они знают об этом столько же, сколько и я.

– Я в это не верю.

– Сожалею.

– Ты не сожалеешь. Если бы ты сожалел, ты бы сказал мне. Ты бы объяснил, что происходит у тебя в голове. Что у тебя за мысли? Что у тебя за чувства?

– Не знаю. – Он сказал это так, словно она спрашивала у него, который час. И потом добавил, уже отворачиваясь от нее: – Я не знаю об этом ничего, кроме того, что больше не хочу быть рядом с тобой ни минуты. Я хочу уйти.

И он пошел прочь. И пока он шел, круто поднимаясь и удаляясь от ручья, углубляясь в лес, он ничего не слышал позади – ничего, кроме звука воды, струящейся по камням.

И, увидев автомобиль, он пересек залитую лунным светом тропинку перед ним и направился вверх по холму, чтобы забраться достаточно высоко, увидеть главное шоссе и двинуться по направлению к нему.

Примерно часом позже, уже на шоссе, его подобрал грузовик и доставил прямо в Ланкастер. Он влез в такси и поехал на железнодорожную станцию, где купил билет до Филадельфии.

Глава 10

Открыв дверь, Харбин увидел сплошную темноту. Он произнес имя Бэйлока, потом позвал Доомера. Слабый свет просочился сверху, и он услыхал их голоса. Он зажег лампу, вынул носовой платок и стер следы дождя с лица. Он ждал, пока они спускались по ступеням.

Они спускались довольно медленно, глядя на Харбина так, словно никогда не видели его раньше. Оба оказались одеты, но их брюки были измяты, и он понял, что они спали в одежде. Они зашли в комнату и встали рядом друг с другом, глядя на него.

Харбин открыл рот. Но вместо слов комнату наполнили молчание и тревога. Он не знал, с чего начать.

Они ждали, пока он что–нибудь скажет.

Наконец он произнес:

– Где Глэдден?

Они заставили его ждать ответа. Он спросил снова, и тогда Доомер ответил:

– В Атлантик–Сити.

Харбин сунул в рот сигарету:

– По–моему, я приказал ей вернуться сюда.

– Она вернулась, – подтвердил Доомер. – Мы рассказали ей о тебе, и она вернулась в Атлантик–Сити.

Харбин стянул свою мокрую куртку и повесил ее на стул.

– Вы говорите об этом так, словно она отправилась за товаром.

– Прямо в точку, – сказал Бэйлок.

– Не врите. – Харбин быстро повернулся к ним, но сдержался и сказал себе, что дело следует вести по–другому. Его голос теперь был спокоен. – Что случилось с Глэдден?

– Говорим тебе, она вышла из дела, – сказал Бэйлок. – Упаковала свои вещички и уехала. Хочешь убедиться? Отправляйся в Атлантик–Сити.

Бэйлок сунул руку в карман брюк, вытащил оттуда сложенный лист бумаги и вручил его Харбину.

– Вот адрес, который она нам дала. – Бэйлок глубоко вздохнул, и в этом вздохе послышался скрежет. – Что–нибудь еще?

– Я хочу, чтобы вы послушали то, что я скажу.

Он изучал их лица, чтобы уловить хотя бы признак доверия. Никаких признаков не было. Не было вообще ничего.

– Я хочу войти в дело снова, – сказал он.

– Ты не можешь, – ответил Бэйлок. – Ты вышел из доли. И теперь ничего не изменить.

– Я войду снова, – настаивал Харбин. – Я должен войти в долю, потому что, если я этого не сделаю, у вас есть хорошие шансы потерять все и попасть в руки копов. Так что либо кто–нибудь из вас проявит немного благоразумия и выслушает меня, либо вы вляпаетесь в большую лужу дерьма.

Бэйлок посмотрел на Доомера:

– Мне нравится, как он возвращается и принимается здесь распоряжаться.

– Я не распоряжаюсь, – возразил Харбин. – Все, что я могу сделать, – это рассказать вам, как складываются дела. Мы попали в беду. – Он дал им время осознать сказанное, дожидаясь, пока до них дойдет, а затем сообщил: – Нам нужно с этим разобраться.

Они принялись двигаться, не выбирая направления. Они уставились друг на друга, а потом на Харбина. Одно мгновение он был с ними и чувствовал то, что чувствуют они. Ему хотелось выложить им все, все, как оно происходило. Но он понимал, что правды они не поймут. Они не приняли ее в прошлый раз, и они не примут ее сейчас. Ему придется отбросить основную часть происшедшего, чтобы выдать им не больше того, что они смогут переварить.

Он сказал:

– За мною следят. Мне понадобилось четыре дня, чтобы это выяснить. И еще один день, чтобы оторваться от слежки. Но я понял, что этого недостаточно. Надо убираться отсюда.

Бэйлок издал еще один глубокий вздох:

– Будь осторожен, Нэт. У нас сегодня намного больше мозгов, чем в тот день, когда ты ушел. Мы занимались самообразованием и кое–чему научились. – Он усмехнулся в сторону Доомера: – Разве не так?