Сочинения - Уильям Теккерей

– Ну, если тебе вздумается оскорбить Джорджа, то советую сначала убедиться в том, что поблизости нет его братца Гарри! – воскликнула леди Мария, вызвав этим новую лавину проклятий на головы близнецов.

– Полно, полно! – сказал милорд. – Довольно пререканий! Не всем же в нашем семействе быть воинами!

– Что-то не припомню, чтобы вы, ваше сиятельство, когда-нибудь отличились на поле брани! – заметила Мария.

– Никогда, моя дорогая, и даже совсем напротив! Уилл – вот наш витязь, и одного на семью нам предостаточно. То же самое и с этими двумя дикарями: Джордж – ученый, а Гарри – воин. Когда ты надумал завязать ссору, Уилл, жаль, что тебе не подвернулся под руку Джордж вместо его брата.

– Но зато ваша рука, милорд, прославилась своим искусством… в игре в пикет, – замечает маменька Уилла.

– Да, она и вправду недурна! – говорит милорд, самодовольно разглядывая свои пальцы. – Мы с лордом Гарвеем носим перчатки одного размера. Да, моя рука, как вы изволили заметит, лучше умеет управляться с колодой карт, чем с мечом. Однако и ваша, миледи Каслвуд, тоже довольно искусна и проворна, и да будет благословен тот день, когда вы отдали ее моему дорогому покойному папеньке! – Милорд не без удовольствия участвовал в этом обмене колкостями, ибо, умея сохранять хладнокровие, всегда выходил победителем из стычек со своими родичами.

Госпожа де Бернштейн, прослышав про bevue [425] мистера Уорингтона, была неописуемо разгневана: она долго бушевала, разносила в пух и прах своих домочадцев и отругала бы и Джорджа, но преклонный возраст давал себя знать, и у нее уже не было того задора, что в былые годы. К тому же она побаивалась своего племянника и держалась с ним уважительно.

– Вы никогда не сделаете карьеры при дворе, племянник! – громко простонала она, когда попавший впросак молодой человек пришел вскоре после этого ее проведать.

– А я никогда к этому и не стремился, сударыня! – с достоинством отвечал мистер Джордж.

– Я понимаю, тебе хотелось помочь Гарри! Но, приняв предложение принца, ты впоследствии мог бы сослужить хорошую службу своему брату. Властители не любят, когда отклоняют их благодеяния, и не удивительно, что его высочество был оскорблен.

– То же самое сказал и генерал Ламберт, – краснея, признался Джордж. И я вижу теперь, что допустил ошибку. Но, прошу вас, примите во внимание, что я никогда не бывал при дворе, и очень сомневаюсь, что мне суждено когда-нибудь там блистать.

– Боюсь, что так, мой дорогой племянничек, – сказала тетушка, беря понюшку табака.

– Да и к чему мне это? – сказал Джордж. – Я никогда не стремился к воинским почестям и легко могу прожить и без них. Когда его высочество сделал мне предложение – в весьма милостивых выражениях, должен признаться, – я подумал о том, что из меня получится очень плохой солдат, а из брата очень хороший. Он обладает сотней достоинств для этой профессии, которых я начисто лишен, и из него вышел бы отличный командир, какого из меня никогда не получится. Представим себе, что во время битвы конь принца падает, сраженный пулей, как это случилось с моим бедным командиром, – разве не больше будет ему толку от доброго, выносливого и смелого коня, который поскачет куда следует, чем от такого, которому нести его будет не под силу?

– Au fait [426] , боевой конь его высочества должен быть силен, мой дорогой, – сказала старая дама.

– Expende Hannibalem [427] , – пробормотал Джордж, пожав плечами. – А наш Ганнибал весит немало.

– Что-то я не услежу за твоей мыслью и за этими твоими Ганнибалами, сказала баронесса.

– Когда мистер Вулф и мистер Ламберт укоряли меня в точности так же, как вы сейчас, сударыня, – рассмеявшись, сказал Джордж, – я избрал тот же самый способ защиты, что теперь. Я сказал, что предложил его высочеству лучшего солдата в нашей семье, и оба джентльмена согласились, что промах мой в какой-то мере извинителен. Кто знает, быть может, им удастся оправдать меня в глазах его высочества? Опыт, полученный мной в сражениях, говорит о том, как мало у меня для этой деятельности таланта, На днях мы смотрели пьесу одного шотландца, о которой сейчас очень много говорят. И когда герой этой пьесы молодой Норвал оповестил о том, как страстно ему хочется последовать на поле битвы за каким-нибудь воинственным полководцем, я подумал про себя: «До чего же это похоже на моего Гарри, с той только разницей, что он никогда не хвастает». Гарри спит и видит себя в красном мундире и готов в любую минуту пойти рядовым на королевскую службу. Он не расстается с картой Германии и следит за всеми передвижениями прусского короля. Он не боится ни бога, ни черта. А я больше всего на свете люблю мои книги и покой и предпочитаю знакомиться с битвами по Гомеру или Лукану.

– Тогда как же ты вообще мог стать солдатом, мой дорогой? Почему сам пошел сражаться под знаменами мистера Врэддока, а не послал вместо себя Гарри? – спросила баронесса.

– Наша матушка больше любит своего младшего сына, – угрюмо отвечал Джордж. – К тому же, когда неприятель вторгся на нашу землю, это был мой долг, как старшего в семье, принять участие в походе. Будь я шотландцем, я бы двенадцать лет назад…

– Замолчите, сэр, или я вовсе рассержусь на вас! – воскликнула тетушка и улыбнулась с нескрываемым удовольствием.

Объяснения Джорджа могли умилостивить госпожу де Бернштейн, ибо эта старая дама, нужно признаться, не отличалась слишком строгими принципами, но верноподданным сердцам сэра Уорингтона и его супруги поступок молодого человека нанес поистине сокрушительный удар!

– Читая письма госпожи Эсмонд-Уорингтон, – сказала миледи, – я пришла к заключению, что вдова моего брата – женщина положительная и здравомыслящая и, следовательно, должна была дать своим сыновьям подобающее воспитание. Но что вы скажете, сэр Майлз, что скажете вы, мой дорогой Томас Клейпул, о воспитании, которое могло дать столь плачевные результаты для обоих молодых людей?

– Старший, однако, овладел латынью и к тому же может объясняться и на французском и на немецком языке. Я слышал, как он разговаривал с ганноверским посланником на приеме у баронессы, – сказал мистер Клей-пул. По-французски он изъяснялся совсем свободно, а когда у него начались затруднения с немецким, он и посланник перешли на латынь и так мололи языком, что все присутствующие уставились на них, раскрыв рот.

–. При чем тут иностранные языки, когда речь идет о нравственности, Томас Клейпул! – воскликнула добродетельная матрона. – Каковы нравственные устои мистера Уорингтона, если он мог отвергнуть милость его высочества? Он умеет разговаривать на немецком? Тем паче должен был он принять милостивое предложение его высочества и с пользой применить свои познания в походе! Вот перед вами наш сын, наш Майлз!

– Выше голову, Майли, мой мальчик! – говорит папенька.

– Я полагаю, сэр Майлз, что вы как член палаты общин и как английский дворянин будете завтра присутствовать при утреннем выходе его высочества и скажете там, что если бы такое предложение было сделано нам для нашего сына, мы бы приняли его, хотя нашему мальчику едва сравнялось десять лет.

– Клянусь богом, Майли, из тебя вышел бы совсем недурной маленький барабанщик или горнист! – говорит папенька. – Ты хотел бы стать солдатиком, Майли?

– Да кем угодно, сэр, кем угодно! Каждый из Уорингтонов должен быть готов в любую минуту дать разрубить себя на части ради своего монарха! восклицает матрона, указуя на сыночка, который, лишь только смысл ее слов доходит до его сознания, выражает свой протест громким ревом, и когда рев достигает апогея, Скруби выпроваживает мальчишку из комнаты.

По повелению супруги сэр Майлз на следующий же день отправляется на утренний выход его высочества, где заверяет эту особу в своей преданности и любви, на что принц дает благосклонный ответ:

– Мы никогда не предполагали, что сэр Майлз Уорингтон может отказаться от любой предложенной ему должности.

Этот великодушный отзыв леди Уорингтон повторяет везде, где только возможно, в доказательство того, сколь безраздельно королевская семья может рассчитывать на преданность Уорингтонов.

И вполне понятно, что сия достойная пара при появлении Джорджа выражает ему то зловещее сочувствие, каким бывают исполнены наши дражайшие друзья и родственники, когда нам случается совершить на нашем жизненном пути какую-либо роковую ошибку или неловкий шаг; к примеру, если мы проиграли судебный процесс, или вошли в гостиную как раз в ту минуту, когда там злословили на наш счет, или если наш банкир объявил себя банкротом, или если нас самих пропечатали на столбцах коммерческого раздела «Лондонской газеты», – словом, если мы совершили какой-то грубый промах, непоправимую ошибку или попали в беду. Кому незнакомо это выражение соболезнования, написанное на лицах? Чьи дражайшие родственники не оплакивали своих близких еще при их жизни, так, словно они уже покоятся в гробу? Только не ваши? Ну, тогда, сэр, вы никогда не бывали в хорошей переделке; никогда не совершали ошибок молодости; всегда были добродетельны, осмотрительны, удачливы, вы вели себя скромно, и опрометчивое слово никогда не срывалось с ваших уст; вы никогда не грешили и не раскаивались, никогда не совершали глупостей и не сожалели о них – и если это так, сэр, тогда вы – мудрец из мудрецов и не станете попусту тратить время на какой-то роман, Да и ne de te [428] он написан.