Андрей Тарковский. Жизнь на кресте - Людмила Бояджиева

Те, кто не любил Тарковского, решили, что после неудачи с «Рублевым» он, наконец, сделал шаг в сторону зрительского кинематографа с увлекательной интригой, тайнами и мелодрамой. Он и сам, отправляя заявку на фильм, делал вид, что учел, мол, урок «Рублева», хочу исправиться.

«Зритель от нас ждет хорошего фильма научно-фантастического жанра… — пишет он в заявке. — Сюжет «Соляриса» острый, напряженный, полный неожиданных перипетий и захватывающих коллизий… Мы уверены, прежде всего, в том, что фильм будет иметь кассовый успех. Люди будущего представляют идеал нравственной чистоты, которому должны будут следовать наши потомки, чтобы достичь победы на пути совершенствования разума, чести и нравственности…»

Тарковский не слишком лукавил. В спорах с Кончаловским о зрительском признании он перегибал палку. На самом деле отлично знал, а на примере «Рублева» прочувствовал в полной мере, что фильм, оставшийся без зрителя, — невоплощенный фильм. Спрятанной в металлические бобины пленки, не попавшей на экран, как бы и не существует. Да, зрителя не стоит отпугивать «невнятным мычанием», но и развлекать его Тарковский не собирался. Серьезный разговор о серьезном, о самом главном не обязательно должен быть облачен в унылую форму дидактики.

Как ни старался Тарковский сделать заявку на фильм «проходной», он не мог изменить себя, перевоплотившись в человека с иными творческими механизмами. Ему дано слышать шепот дождя, шелест травы, видеть таинственную перекличку миров в тенях на асфальте, подмечать и встраивать в кинообраз множество мелочей, глазу человека обычного не заметных. Острота сюжета отнюдь не отменяла для него поиски той терра инкогнита, той точки соприкосновения пластов мироздания, в которых происходит обмен высшими смыслами, не расшифровываемыми до конца. Всякое природное явление — огонь, вода, воздух, трава — у него не просто примета земной обыденности. Это послания высшего смысла. Дождь — не просто дождь, а сила, связывающая небо и землю, дающая земле жизнь. Толкований может быть много, Тарковский не отменил многозначность, игру смыслов.

Лему был выплачен гонорар за право экранизации романа, и режиссер вступил с ним в споры за право радикальных изменений. В романе все действие происходит на космической станции, в сценарии история начинается на Земле. Станислав Лем был категорически против этого и требовал соответствия его замыслу. Но Тарковский настаивал на своем. Он вообще не собирался, да попросту и не мог экранизировать чье-то произведение, как не получалось у него снимать по готовому сценарию. Его привлекала в лучшем случае работа «по мотивам», превращавшая литературную основу в собственное творение. В конце концов с Лемом удалось кое-как договориться о внедрении эпизодов «земного происхождения».

Актерский состав собрался самый блестящий: Солоницын, Банионис, Ярвет. На главную женскую роль Тарковский думал взять Маргариту Терехову, но вдруг появилась иная кандидатура — дочь Сергея Федоровича Бондарчука, Наталья. Главным художником фильма стал Михаил Ромадин, композитором — Эдуард Артемьев.

«Я всем приношу несчастье, в любви я чувствую себя скорее потрясенным, чем счастливым», — признался он Наталье Бондарчук после всего, что произошло с ними.

В момент съемок Андрею Тарковскому было 39 лет, Наталье Бондарчук — 21 год.

Романтическая девушка влюбилась в Тарковского еще на пробах. Мальчишеское строгое лицо почти 40-летнего режиссера, элегантные рубашки из набивной ткани, мастерски состроченные Анной Семеновной, пронизывающий, немного странный взгляд. Он подавал реплики Наташе, стоящей в кругу яркого света.

— Не перебивайте меня. Я все-таки женщина! — возмущалась она, следуя сценарию.

— Да вы не женщина, и не человек. Поймите вы… — не совсем правильно выговаривая букву «л», безжалостно убеждал он. — Хари нет. Вы только ее повторение. Механическое повторение. Копия!.. Матрица!

— Но я становлюсь человеком, и чувствую я нисколько не меньше, чем вы… поверьте!

Он поверил. Наталья была утверждена на роль. Наталкивает на размышления несколько странный выбор актрисы. Очевидно, что она не полностью соответствовала образу, созданному воображением Андрея. Наталье пришлось делать сложный грим, и озвучивала ее другая актриса из-за несоответствия тембра голоса. Но Тарковский отверг Терехову и взял дочь Бондарчука. Внезапная вспышка мужской заинтересованности? Желание своеобразно «отомстить» обласканному почестями режиссеру, сняв в главной роли его дочь? Во всяком случае, он позже говорил Наташе, что вызвал своим «конъюнктурным» выбором недовольство коллег. В конъюнктуре и расчетливости Тарковского упрекнуть никак нельзя. Напротив, ему не хватало такта и умения лавировать среди «подводных камней» киномира. Но назначение на роль Хари дочери Бондарчука все же трудно объяснить лишь игрой случая.

Съемки начинались в весенней Ялте. Все бросились к морю. Тарковский был весел и неутомим в рассказах, шутил и радовался предстоящей работе после шестилетнего простоя. Но и присутствие глядевшей на него во все глаза девушки, предчувствие романа волновали его, подстегивая кураж.

— Иудино дерево цветет, — задумчиво сказал Андрей, остановившись у небольшого багряника, усыпанного сиреневыми цветами. — Вот на таком дереве повесился Иуда… Только тогда оно, наверно, не цвело.

И вдруг начал читать стихи:

И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,Нагой, трепещущий ольшаникВ имбирно-красный лес кладбищенский,Горевший, как печатный пряник.

Кто-то из группы спросил:

— Это ваши стихи, Андрей Арсеньевич?

Тарковский засмеялся. И неожиданно серьезно ответил, глядя прямо в глаза собеседнику:

— Если бы я мог писать такие стихи, я бы никогда не снимал. Это стихи Бориса Пастернака.

Осмотрев построенные декорации, он страдальчески поморщился.

— Это что за пионерлагерь!? — сдерживая ярость, прошипел испуганному директору. — Вы чем здесь все время занимались? На пляже с девочками загорали? Черт знает что!

— Мы доделаем… — послышалась робкая реплика.

— Доделаете?! Вот это картонное фуфло доделаете? — казалось, он готов начать драку и разнести вдребезги выгородки. Глянув на испуганную Наташу, Андрей внезапно успокоился. — Халтура. Снимать, пока все не обретет необходимый мне характер, не буду.

Наташа смотрела во все глаза на гневавшегося режиссера. Позже ей придется не раз столкнуться с его вспыльчивостью.

Андрей развернул газету: