Андрей Тарковский. Жизнь на кресте - Людмила Бояджиева

Во время съемок фильма Тарковский говорил своей героине:

— Ты только сиди… и ничего не говори…

Настраивая Наталью на долгие планы, Андрей нашептывал, как заговор:

— Не играй, не играй, живи, дыши!

И обращался к присутствующим на площадке:

— Посмотрите, как она прекрасна, это же ангел!

«Андрей вообще очень любил на меня смотреть, — вспоминает Наталья. — Я для него была подобием картины, он постоянно решал, куда еще положить мазок, чтобы довести образ до совершенства. Изучал меня, чтобы понять, какой должна быть героиня «Соляриса»».

Наташе пришлось долго делать грим, с ней много возились осветители, чтобы добиться необходимого режиссеру образа. Совсем по-другому Тарковский работал с Солоницыным, доводя его до крайнего перевозбуждения, физического переутомления. Часто отчитывал его, сознательно унижая, что для Анатолия, обожавшего Тарковского, было невыносимым.

— Как ты идешь? Ты что, на олимпиаде? Тебя тренер перекормил гормонами? Ты старый, измученный, находящийся на грани отчаяния человек, глубоко ушедший в свой мучительный внутренний мир. И вообще, Толь, нельзя ли поталантливее?

И только когда у Анатолия появлялись слезы на глазах, Тарковский начинал снимать.

Хотя он никогда не садился перед играющим актером, находясь с ним в непосредственной близости, методы «разогрева» актера, практиковавшиеся некоторыми режиссерами, были не слишком деликатны и даже жестоки. Актер для Тарковского — лишь материал, и он добивался нужного результата любым путем, не щадя ни себя, ни других участников процесса создания фильма. А угодить Тарковскому было непросто — он полностью отрицал традиционные краски в построении образа: требовал от актеров нечеткого произношения, алогичных смысловых акцентов в тексте, полного отсутствия некой демонстративности в кадре.

Пленки «Кодак» группе выдали в обрез. Оператору Вадиму Юсову пришлось весь фильм снимать без дублей. Единственный кадр, готовый для монтажа, снимался в конце смены, когда все были уже в изнеможении и еле ворочали языком. Необходимый эффект естественности был достигнут.

Однажды Тарковский сказал Наталье:

— Ты знаешь, многие перестали со мной здороваться. За то, что я утвердил на главную роль дочь Бондарчука и ставленницу Герасимова… Перестань так смотреть на меня, Наташа. Это раньше за родственные связи расстреливали. Детей заставляли отказываться от родителей. А знаешь, — неожиданно перешел он на другую тему, — у меня такое чувство, будто я тебя родил. Нет, не как актрису, а как человека. Может, в какой-то другой жизни так оно и было.

— Разве человек живет не один раз?

— А это уж кто как хочет и может.

«Он почему-то допустил меня до себя. И я почувствовала, что это бесконечно близкий мне по духу человек».

Идея Тарковского о том, что нельзя хорошо снять актрису, если у режиссера с ней нет романа, реализовалась и в случае с Наташей. Роман завязался нешуточный.

Снимали сцену, когда Хари хочет убить себя, выпив жидкий кислород.

Тарковский требовал тщательной работы гримера и полного послушания от актрисы.

— Понимаешь, что такое выпить жидкий кислород? Да у нее даже нутра нет! Она не в состоянии говорить — все сожжено!

Когда они оказались вдвоем в пустой квартире Андрея, Наташа молчала и держалась за шею.

— Что случилось? Ты простудилась?

— Я… — просипела она… — я не могу… говорить… Все сожжено!

— Глупости, в пузырьке, что ты выпила, была обычная вода.

— Но я не могу… — крупные слезы покатились из ее глаз. — Я не могу жить без тебя…

— Прекрати сипеть, а то мне кажется, что я тебя душил…

— Лучше задуши меня… — она без сил опустилась на тахту, как несколько часов назад лежала в декорациях станции медленно оттаивающая и оживающая Хари. — Я научилась любить тебя. И я не смогу жить без этого чувства. Мне снится, что я, как Хари, везде появляюсь рядом с тобой.

«Для меня, так же как для многих его любимых актеров, Тарковский был центром мироздания. Прикажи он броситься в огонь — бросилась бы не раздумывая. Но в мир Тарковского я вписывалась как что-то идеальное, неземное, поэтому долгое время ни о какой физической связи между нами не было и речи…»

— Ты моя женщина, — сказал Тарковский, — а это значит… Это значит, что я тебя люблю. Не думай, что я ничего не вижу, не понимаю, как ты относишься ко мне. Настоящая любовь не бывает безответной.

— Я знаю, так часто происходит между актрисой и режиссером: работая вместе, они начинают узнавать друг друга и возникают чувства. «Одинакового моря рыбы», — писала Марина Цветаева.

— Это нормально. Если режиссер не будет любить свою главную героиню, то у него не получится снять фильм про любовь, и не про любовь тоже не получится.

— Я решила, если могу подарить тебе кусочек счастья, с головой в любовь брошусь.

«Мы жили одним днем, не загадывали, что с нами будет дальше…

Когда мы с ним разговаривали, это всегда было о чем-то очень важном, божественном.

— Ах, этот мир создан не для меня, он гораздо хуже, чем я, — вздыхала я.

— Нет, неправда, он лучше! Все здесь устроено прекрасно и мудро, это мы нехороши, порой очень-очень нехороши. Но нам дано усовершенствовать себя и мир, только начинать надо всегда с самого себя, — возражал Андрей».

Наконец, сближение произошло.

— Боже, Боже… что же нам теперь делать? — всхлипывала Наташа на его плече.

— Это здорово, что мы так удивительно подходим друг другу… — Андрей сел, закурил.

— Ты правда могла бы спать со мной всегда? Всю жизнь — в одной постели?

— Самое прекрасное, что можно вообразить…

— Поклянись.

— Чем? Хочешь, всей своей человеческой кровью?

— Тогда послушай… Дурацкое признание… Но… Знаешь, я ведь как-то до сих пор побаивался женщин. Особенно в своей постели.

— А как же две жены и увлечения… — напомнила Наташа.

— Да я все время рискую, рискую в поиске своей женщины. Иду через страх, через подавление своей неуверенности. И надеюсь, что встречу настоящую. Теперь ясно — это ты.

— Что же мы будем делать? Мой верный Коля Бурляев страдать будет… Ты женат, — глаза Наташи, устремленные на возлюбленного, наполнялись слезами.

Он грыз ногти, принимая важное решение. Думал долго, потом навис над ее мокрым лицом, ответил коротко, без колебаний:

— Разведусь!

Настал момент, когда об этом решении должна была узнать Лариса.

В квартире мирно пахло ужином, в кроватке тихо спал Тяпа, и лишь из дальней комнаты доносилось стрекотание швейной машинки. (Ольга Суркова к тому времени развелась с Сергеем и вернулась к родителям.) На Ларисе был нежно-голубой стеганый халат, волосы собраны в жалкий пучок. В распахнутых, каких-то голых, беззащитных без туши глазах — испуг.