Время Андропова - Никита Васильевич Петров

Первоначально Кремль был вынужден согласился на линию умиротворения, проводимую правительством Надя, но ситуация им уже не контролировалась[458]. А по мнению Серова, Надь развернул «предательскую деятельность», и ситуация только ухудшалась: «Члены политбюро капитулировали и бросились убегать, кто куда мог, но в основном побежали в наши военные штабы. Сотрудники органов госбезопасности Венгрии тоже разбежались». Сообщение Серова 29 октября рисовало удручающую картину. После распоряжения правительства Надя о роспуске органов госбезопасности Венгрии была прекращена вся их агентурная работа по выявлению участников восстания, а из тюрем были освобождены повстанцами более 8 тысяч заключенных. Серов сообщал также и о случаях расправ восставших с коммунистами, правда, несколько преувеличивая число жертв[459].

Запаниковали и в советском посольстве. Работников как будто охватил паралич. Они боялись высунуться из посольства, что ввело в негодование и ярость застрявших в гостиницах командированных в Венгрию советских граждан и экскурсантов. В это время в Будапеште находился директор Института истории Академии наук СССР Аркадий Сидоров. Свои заметки и впечатления он записывал в дневник. Накануне грозных событий он был принят венгерскими историками, посещал архивы, университет, ездил на озеро Балатон и в Эстергом на раскопки. Его дневник дает картину нарастания тревоги перед политической бурей. Он с удивлением записывает 19 октября в дневнике: «Тревожные настроения. Авторитет партии в народе упал. Пресса вышла из-под [контроля] ЦК и критикует партию»[460]. Непривычное дело и удивительное открытие для правоверного советского человека. Оказывается, и так бывает, и партия не всесильна.

Начинаются массовые демонстрации, потом постоянная стрельба в городе. Сидоров записывает 27 октября в дневнике о стрельбе на улицах и передвижении техники и добавляет о себе: «…сегодня две недели как в Венгрии»[461]. На следующий день в воскресенье пишет: «…дважды работала артиллерия», «завтра придется идти или ехать в посольство»[462]. Но посольство о нем не помнит. На следующий день 29 октября пишет, что сами «звонили в посольство, но ничего разумного в ответ не услышали». Сидоров был в отчаянии, он пишет: «Наши посольские люди все же свиньи, так никто из них за эти дни не приехал»[463]. Советские люди в гостинице сидели без денег, а в то же время представители других посольств, пишет Сидоров, приезжали к своим. И далее: «В Венгрии застряли 50 ч[еловек] наших экскурсантов. Надо отметить недопустимое равнодушие наших дипл[оматически]х работников к судьбе своих сограждан. Никто не приехал, не позвонил. Это могут так бросить людей только русские. Это предмет особых разговоров у нас на Родине»[464].

И Энвер Ходжа описывает поведение Андропова в эти сложные дни совсем нелестно: «Советский посол заперся в посольстве, он не осмеливался высунуть голову. Один ответственный работник венгерского Министерства иностранных дел, которого преследовали бандиты, попросил убежища в нашем посольстве, и мы дали ему его. Он сказал нашим товарищам, что был и в советском посольстве, но там его не приняли»[465].

Ситуацию подогревали и известия о том, что советские «войска уходят». Ожидали — будет «погром советских». В ночь на 30 октября Сидоров записывает услышанные новости, что в составе правительства объявлен чрезвычайный комитет из пяти лиц, и добавляет: «Очень боятся наши, как бы правительство Венгрии не попросило Амер[иканские] войска; вследствие чего начн[ет]ся война»[466]. Утром 30 октября во вторник Сидоров с облегчением записывает о том, что наконец позвонили из посольства, попросили быть готовым к отъезду, что надо быть уже в 9 утра в посольстве. Но опять проволочка: «Однако не оказалось машины, чтобы нас перевезти». И только «часов около 10 приезжают две машины под венгерским флагом, которые в два приема перевезли нас в посольство»[467].

В посольстве Сидоров наконец поговорил с Андроповым и услышал неожиданные вещи: «…разговаривали с послом. Долго шел разговор о том, как нас дост[ави]ть на аэродром. Пос[ольст]-во не хотело послать машину под своим флагом. Прич[ем] машины так и не оказалось, поэтому мы застряли в пос[ольст]ве. Мы предложили отправить нас траспортером, на это Андропов ответил можно. Гере и др[угие] честные коммунисты — ушли в подполье. В стране идет разгул реакции. Войска внутренней охраны распущены. Создана полиция, кот[орая] проводит массовые аресты. На чем остановятся? Трудно сказать»[468].

Безрадостное и подавленное настроение было у Андропова. Но еще хуже себя чувствовали остальные работники, давая волю страхам. Сидоров много чего наслушался и записал: «В посольстве у работников достаточная растерянность. Боятся, как бы не было ввода Амер[иканских] войск. В городе сейчас постреливают. Мы пообедали в столовой вполне прилично»[469]. Ну хоть с этим повезло — покормили.

В тот же день Сидоров записывает свои впечатления от прослушанного им выступления Имре Надя по радио: «Оплакивали социал[истическую] республику. Кажется, пропала и демократ[ическа]я республика. Гере нет в стране. Хегедюш — так же»[470]. Застрявших в посольстве советских граждан, и в их числе Сидорова, после полуночи переправили в советскую военную комендатуру, а оттуда в 8 утра на грузовиках под прикрытием танков и бронетранспортеров с полутора десятком автоматчиков на большой скорости доставили на аэродром. «До аэропорта добрались быстро», — пишет Сидоров. На этом его злоключения закончилось[471]. А в Венгрии все катилось к финалу.

Сын Андропова Игорь, в то время 14-летний подросток, вспоминал: «Когда 31 октября семьи советских дипломатов, минуя 3-й и 4-й блокпосты повстанцев, выезжали из Будапешта в аэропорт Текеле, я своими глазами видел трупы людей в серой форме — сотрудников госбезопасности и в синей милицейской, повешенные на фонарях, деревьях и даже в пролетах мостов. Детям пытались прикрыть глаза, но не видеть этого было нельзя. Вслед за нашим автобусом в аэропорт прорвалась группа сотрудников венгерской госбезопасности, их было человек 150»[472]. Вот, собственно, когда жена Андропова Татьяна Филипповна могла увидеть страшные картины и по-настоящему испугаться за мужа, себя и детей.

В Кремле лихорадочно решали, что делать. Серов 30 октября вылетел из Будапешта в Москву. На заседании Президиума ЦК КПСС 1 ноября 1956 года, когда обсуждалась обстановка в Венгрии, Серов высказался наиболее воинственно: «Надо решительные меры принимать. Оккупировать надо страну»[473]. На следующий день был выработан план действий. Военная часть операции получила кодовое название «Вихрь»[474].

Судя по мемуарам Хрущева, в Президиуме ЦК проявил колебания только Микоян. Он отсутствовал при принятии решения (о военной акции, намеченной на 4 ноября), а когда вернулся в Москву, поделился сомнениями с Хрущевым и высказался в резкой форме против применения военной силы, требовал нового