Три Нити (СИ) - "natlalihuitl"

Тут лха водрузил недопитую чашку посреди стола, достал из-за пазухи три монетки — одну серебряную и два медяка — и положил рядом с посудиной.

— Среди них есть три мира, зовущиеся Пер-Ис, Пер-Мави и Семем, — сказал он, тыкая пальцем в монетки. — Там обитает народ ремет — то есть мы. И во всех трех мирах нет ни крупицы колдовства: ни одного Лу в озере, ни одного дре в лесу, и уж точно ни одного бога на небесах. Но, поскольку ремет живут на свете очень долго, они научились вещам, которые вам кажутся чудесами. Лечить любые болезни, строить города выше гор, а горы ровнять с землей, разжигать молнии щелчком пальцев, вызывать дожди и усмирять ураганы… Много чего. А еще ремет создали себе слуг из камня, металла и живой плоти, всегда покорных и не знающих усталости. Таких, как эта месектет — ладья, которая может путешествовать среди звезд. Месектет стягивают пространство, — Шаи сжал пальцами складки на скатерти и показал мне. — Видишь? Два пятна были далеко друг от друга, а теперь совсем рядом. Так ремет смогли отправиться в самые далекие миры — и в этот тоже.

Я слушал очень внимательно — аж хвост онемел от усердия; но что-то в словах лха не сходилось. Положим, за небом пустота — но на чем же тогда держатся звезды? И вот еще:

— Если в тех мирах так хорошо живется, зачем вы явились сюда?

— И правда, зачем? — сын лекаря тоже зачерпнул каши, сунул в рот ложку и тщательно облизал ее. — Я ведь уже сказал, что ремет умеют много чего? Ну вот, они придумали, как красть огонь у солнца, но от жадности хватанули лишку, и из-за этого наше светило состарилось раньше времени. А когда звезды дряхлеют, Нуму, они не меркнут, как угли, — наоборот, горят все ярче и ярче. Рано или поздно жар добирается до летящих мимо миров. Облака на них исчезают, моря превращаются в пар, камни запекаются стеклянной коркой — и всякая жизнь прекращается. Это должно было случиться сначала с Семем, потом — с Пер-Ис и, чуть позже, с ледяным Пер-Мави. А может, и случилось уже! Кто знает.

Вот почему нашему народу понадобился новый дом. Так что восемь столетий назад Кекуит, которую вы зовете Когтем, и еще семь месектет отправились на поиски. Внутри каждой ладьи было три сотни ремет — ученых, лекарей, воинов. На время пути они погрузились в глубокий сон — так им не нужно было ни есть, ни пить, ни дышать.

Я понимающе кивнул; если бы кто предложил Мардо усыпить меня на время пути до Бьяру, то-то дядя обрадовался бы, что лишний рот кормить не надо! Шаи остановился, чтобы перевести дух, глотнул часуймы с каплями застывшего масла на поверхности и закашлялся, прикрывая рот кулаком. Ему как будто не хотелось рассказывать дальше; но, увидев мой умоляющий взгляд, лха продолжил:

— Только трое ремет бодрствовало — хозяин корабля, то есть ругпо; его помощник и служанка, следившая за тем, чтобы Кекуит всегда была сыта и здорова. Они стали первыми, кто увидел этот мир, и их радости не было предела: здесь все было так похоже на родину ремет, что даже переделывать ничего бы не пришлось! Однако ж ругпо не торопился спускаться. Ладья остановилась в верхних пределах шу[5] — воздушного океана, покрывающего землю: оттуда ремет могли изучать новый мир, не тревожа его обитателей.

— Как же получилось, что дворец оказался внутри скалы? — не сдержавшись, перебил я — и тут же прикусил язык; по счастью, Шаи не обиделся на мою непочтительность.

— А это самое странное. Не успела месектет сделать полный оборот вокруг земли, как разум ругпо в одночасье помутился. Он решил уничтожить ладью вместе со всеми, кто был в ней, и выбрал для этого чудовищный способ: дождавшись, когда его помощник крепко уснет, ругпо отнял у Кекуит голос — чтобы она не смогла никого предупредить о грозящей опасности, — а затем спустился в нижние покои, в клокочущее чрево месектет, где пища превращалась в жар, приводящий ее в движение. Ругпо оглушил верную служанку и повредил внутренности корабля так, что жар в них начал расти, не находя себе выхода. Если бы он стал слишком силен, месектет могло бы разорвать на части. Знаешь, как срывает крышку с кипящего котла?.. — тут лха развел лапы, одними губами прошептав что-то вроде “Бдыщ!”. — Но у ругпо не получилось осуществить задуманное: помощник вовремя проснулся и помешал ему довести дело до конца. Тогда ругпо в бессильной злобе направил месектет прямо на землю. Но он опять просчитался: упав в огне и дыме, Кекуит осталась цела… Почти цела, — она ушла в скалу по пояс и уже не могла подняться в небо. Так мы и прибыли к вам, — не как боги или цари, а как жалкие погорельцы. Готов поспорить, шены рассказывают эту историю иначе.

— И ты был там? Среди этих… ремет?

— И да, и нет. Первые прибывшие на Кекуит уже успели умереть, от старости или в сражениях. Но те, кто умирает здесь, рождаются снова — всегда в этом месте, в новом теле, но с прежней душой. Кажется, это не удивляет тебя, а, Нуму?

— Чего же тут удивительного? — пожал я плечами. — Все так делают. Моя сестра один раз нашла раковину, которая пять жизней подряд была раковиной — у нее завиток шел вправо, а не влево, как обычно. Бродячий шенпо дал за нее гребень и камень дзи с белым «глазом»!

— Может, у вас и раковины привыкли к перерождению, а вот ремет долго не могли смириться с этим. Чего уж там, некоторые до сих пор не смирились! Сиа и Нехбет — оба дваждырожденные, но все равно зовут это чушью. Но большинство мало-помалу привыкло. Детям даже перестали давать новые имена — зачем, если они все равно вспомнят старые? — и начали звать попросту сешен, то бишь лотосами. Поэтому триждырожденные и пользуются прозвищами вроде «Утпала», «Падма» или «Пундарика». Ну а я рождался уже четыре раза. Везет, что поделаешь.

— Значит… — пробормотал я, для верности загибая пальцы, — вы пришли из мира выше небес, летаете среди звезд и живете вечно, меняя старые тела на новые. Наверное, я все-таки буду звать вас богами!

— Ну, как хочешь, — Шаи пожал плечами и отправил в рот еще одну ложку каши. — Мне вообще все равно, а вот Сиа от этого бесится.

— А ты помнишь свои прошлые жизни?

— Я и эту помню далеко не всю. Пить надо меньше, как утверждает отец.

— И ты не знаешь, кем был раньше?

— Почему, знаю! Мне рассказали: я был той самой служанкой, которая не уследила за Кекуит. Тогда меня звали Меретсегер; это означает «Любящая молчание». Не потому ли в этот раз я родился болтуном? — лха засмеялся, но как-то грустно.

— А… кем был Железный господин?

— Уно? Он был помощником, который свернул спятившему ругпо шею. Тогда его звали Нефермаат.

***

— Слон! Со склоненной главою

Я обращаюсь к тебе,

Дарителю долголетья,

Обладателю дюжины черт:

Первая — хобот-змея,

Вторая — острые бивни,

Третья — глаза оленя,

Четвертая — рот кабана,

Пятая — белый живот,

Шестая — великая мощь,

Седьмая — знанье лекарств,

Восьмая — шерсть цвета дыма,

Девятая — гребень луны,

Десятая — власть над судьбой,

Еще одна — ты Ганапати,

Последняя — с ликом слона.

Тот, кто желает знать, — знание обретет.

Тот, кто желает потомства, — пусть обретет сынов.

Тот, кто желает спасенья, — тому прибежище дай.

***

Не больше месяца прошло с того разговора, а я уже совсем освоился в Когте, который боги звали странным именем, похожим на кваканье лягушки, — Кекуит. В нем было три уровня, соединенных полыми стеклянными столпами; внутри столпов скользили самодвижущиеся диски. Пересилив страх, я научился пользоваться ими — лестницы в Когте тоже имелись, но сложены они были явно не по земным меркам; ступени приходились мне почти по пояс! Со временем мне даже понравилось кататься вверх и вниз, наблюдая, как за багровыми стенами дворца проплывают облака и острозубые скалы, хоть от высоты иногда и перехватывало дух. А вот попасть на нижний уровень, где, по словам Шаи, помещались «кишки месектет», не удавалось — дворец не пускал меня, сколько ни давил я на значок с одною светящейся чертой посредине. Да и разгуливать под самой крышей Когтя, где жили боги, было боязно; так что большую часть времени я проводил на среднем уровне, добрую треть которого занимал одичавший сад. Оставшиеся две трети были владениями Сиа, небесного лекаря; здесь же находилась и моя спальня, принадлежавшая когда-то его сыну.