Улица Ангела - Джон Пристли

— Началось все с маминого письма, которое я сегодня получила, — взволнованно рассказывала мисс Энсделл. — Милочка, совершенно сумасшедшее письмо! Суть в том, что мама вздумала открыть лавку, торговать старинными вещами. Я забыла, как называется это место… Лавка у мамы уже есть, и помещение чудесное, под потолком дубовые балки, окна стрельчатые, и все в таком роде, а перед лавкой каждую минуту останавливаются автомобили богачей. Это не такая уж сумасбродная затея, как кажется, потому что мама и в самом деле знает толк в старинных вещах, вышивках и всем прочем и уговорит кого угодно купить что угодно. Теперь она хочет, чтобы я жила с нею и помогала ей в лавке.

— Силы небесные! — ахнула мисс Мэтфилд. — Но ты не поедешь, надеюсь? Она уже и прежде не раз тебя звала…

— Да, но сейчас другое дело. Совсем другое. Было бы и в самом деле занятно поработать в такой лавке. Гораздо веселее надувать богачей, приезжающих в собственных автомобилях, чем тянуть надоевшую лямку в конторе. Ты знаешь, как я терпеть не могу стенографировать и стучать на машинке. И на этот раз я матери, видно, очень нужна. Тебе бы следовало почитать ее письмо! Она, видишь ли, хочет «иметь при себе свою родную любимую дочурку» и все в таком духе. Ну, я ее вызвала по междугородному телефону — поверишь ли, совершенно измучилась, милочка! — чтобы расспросить обо всем, и, честное слово, все это очень заманчиво. Красивая лавка, уютный, старинный городок, много симпатичных людей. И автомобиль! Для этой торговли старинными вещами необходимо иметь автомобиль. Хоть я и знаю свою мать, но на этот раз должна сказать, что ее в самом деле осенила блестящая идея.

— Замечательная, — неохотно поддакнула мисс Мэтфилд.

— Нет, погоди, погоди минутку, Мэтти, милочка! Это еще не все. Раньше чем я повесила трубку, мама дала мне поручение к отцу. Что-то насчет денег. Ты же знаешь, он в Лондоне. Вот я и позвонила ему, передала, что следует, потом рассказала про мамину затею. Ох, что тут было, что было! Я с минуты на минуту ждала, что он взорвется как бомба. Потом он успокоился и, как я и ожидала, начал говорить разные жалкие слова. Он это умеет еще лучше, чем мама. Если он будет продолжать в том же духе, я соглашусь на все… пока он тут. Он сказал, что у него есть план, который он вынашивал много месяцев, он только о нем и думает все время. И что он давно бы уже мне об этом сказал, если бы не был уверен, что я очень счастлива здесь, в Бэрпенфилде! Он скоро опять уедет по делам и хочет взять меня с собой в качестве секретаря. Он едет в Америку, Монреаль и Торонто и разные другие места, а потом в Австралию. И я повсюду буду разъезжать с ним. Что ты на это скажешь? Он уверял, что у него это давным-давно решено, но, по-моему, он придумал это пять минут назад, только для того, чтобы насолить маме. А теперь оба требуют, чтобы я сразу дала ответ. С ума можно сойти!

— Форменное сумасбродство! («Но отчего в моей жизни никогда не случается ничего подобного!») И что же ты намерена делать?

— Дорогая, я намерена выбрать одно из двух. Разве ты бы на моем месте не сделала то же самое? Но что выбрать? Не знаю. А ты как советуешь?

— Давай пить кофе, — сказала мисс Мэтфилд. — Потом поговорим.

Для нее это было ударом. Уедет ли Эвелина в Канаду и Австралию, вернется ли к матери помогать ей в лавке — для Бэрпенфилда она потеряна. Вот уходит еще одна славная и веселая подруга! Как всегда, приятные неожиданности выпадают на долю другим, а не ей, Лилиан Мэтфилд! Мисс Мэтфилд была так поглощена жалостью к себе, что, если бы Эвелина потребовала от нее совета сейчас же, за кофе, ей было бы нелегко его дать. Но мисс Энсделл, подобно большинству людей, просящих совета, явно нуждалась не в совете, а в слушателе: она не переставала болтать и, задав какой-нибудь вопрос, тут же сама отвечала на него, прежде чем собеседница успевала подумать.

Возвращаясь из столовой наверх, они увидели в вестибюле высокого мужчину.

— Ой, это, кажется, он! — ахнула мисс Энсделл. — Да, он, отец! Что теперь делать?

То был действительно майор Энсделл. Мисс Мэтфилд видела его уже раза два (каждый раз по несколько минут). Это был уже очень пожилой, но все еще красивый мужчина с военной выправкой. Со всеми подругами Эвелины он был изысканно любезен в стиле Роджера де Коверли. Но в нем поражала какая-то театральная приподнятость тона и манер. Он часто вел себя как герой какой-нибудь старинной мелодрамы. Был очень чувствителен, очень риторичен и нелеп. Он способен был разговаривать совершенно так, как разговаривают герои плохих рассказов, которые печатаются в дешевых журналах, и мисс Мэтфилд иной раз задавала себе вопрос, оттого ли это, что он начитался таких плохих рассказов, или эти рассказы ближе к правде, чем думают их читатели, и материал для них дают живущие на окраинах нашей империи люди вроде майора Энсделла.

Мисс Мэтфилд, стоя на площадке, видела, как отец и дочь поздоровались и пошли наверх — очевидно, в комнату Эвелины. Принимать майора в общих комнатах было немыслимо: он слишком любил устраивать на людях сцены и отнюдь не отличался застенчивостью. Мисс Мэтфилд вошла в «комнату отдыха», чтобы выкурить папиросу, и в течение десяти минут с чувством зависти просматривала один из иллюстрированных еженедельников, кажется, специально предназначенных для прославления небольшой группы людей, чье единственное занятие — веселиться. Здесь были фотографии полубогов и богинь, которые развлекались скачками и охотой в холодных краях, купались и отдыхали в теплых и, наконец, ели, пили и выставляли себя напоказ в местах с любой температурой. За то время, которое понадобилось, чтобы выкурить папиросу, мисс Мэтфилд успела понять, что толкает народы на восстания, и сказала себе, что подобные журналы просто накликают революцию. Просмотрев журнал, она тоже пошла наверх, к себе в комнату.

Не прошло и пяти минут, как в комнату к ней влетела Эвелина Энсделл и закричала:

— Мэтти, дорогая, меня ждет у телефона мама. Пойди в мою комнату и займи папу разговором, пока я не вернусь. Иначе он сойдет вниз и выкинет какую-нибудь глупость. Я постараюсь вернуться как можно скорее. — И она умчалась.

Отец Эвелины, казалось, заполнил собой всю тесную комнатку. Он приветствовал подругу дочери (мисс Мэтфилд сразу почувствовала, что ей навязывают эту роль) со своей обычной подчеркнутой учтивостью. Она видела, что он, пожалуй, единственный человек, которому доставляет удовольствие посещение Бэрпенфилда. Он величал ее «мисс Мэтти» (потому что слышал, как Эвелина называет ее «Мэтти»), но мисс Мэтфилд не сочла нужным поправить его. Положение было нелепое. Казалось, они разыгрывают какую-то шараду.

— Полагаю, вам известно, зачем я пришел сюда, мисс Мэтти, — начал майор низким дрожащим голосом. — Я хочу убедить дочурку уехать со мною за океан, помогать мне в том большом деле, которое я делаю, и быть при мне.

Она утвердительно кивнула и что-то невнятно пробормотала. Это было все, что она могла сделать, но майору ничего больше и не требовалось.

— Существуют отцовские чувства, мисс Мэтти. О них редко говорят вслух. Мужчина держит их про себя. Он их скрывает, прячет на дне души, — продолжал майор с большим чувством, явно наслаждаясь своей ролью. — Англичанин не любит выставлять такие вещи напоказ. Это стало традицией, великой традицией нашего народа. Когда мы страдаем, мисс Мэтти, мы предпочитаем страдать молча. Не так ли? Британец… одну минутку, одну минутку: я знаю, что вы хотите сказать.

— Разве?

— Да, знаю! Вы хотите сказать, что не любите этого слова «британец».

— Признаться, не очень люблю, — подтвердила мисс Мэтфилд.

— Я так и знал. И я его когда-то не любил. Терпеть не мог. Но моя работа, мои путешествия по всей империи открыли мне глаза на многое. Нам нужно слово, которое характеризовало бы не англичанина, или шотландца, или канадца, или австралийца, а вообще подданного великой Британской империи, и «британец» — единственное слово, которое для этого имеется. Пусть оно вас не раздражает, мисс Мэтти. В нем выражен высокий идеал. О британце не скажешь, что у него «душа нараспашку». Но он способен глубоко чувствовать. Бывает, что его дело отрывает его от дома, забрасывает в самые глухие места, но он доволен, горд тем, что выполняет свой долг. — Майор сделал картинный жест и при этом чуть не опрокинул туалетный столик дочери. Тогда он присел на край кровати, но и в этой позе казался огромным, двойником Белого рыцаря в «Зеркале». — Вы — друг моей девочки, не правда ли, мисс Мэтти? — спросил он.

Мисс Мэтфилд сказала, что это правда и что ей будет очень грустно расстаться с Эвелиной.

— Ну еще бы, я понимаю! — Он наклонился ближе и легонько погладил ее по плечу. — Она славная девочка, правда? Вы способны понять чувства отца. Я занят делом, мисс Мэтти, и у меня много знакомых, даже друзей во всех частях света, но, в сущности, я одинок. Да, душой одинок. Эвелина — мое единственное дитя, и я нуждаюсь в ее обществе, я хочу, чтобы она была со мной, — конечно, за исключением тех случаев, когда меня пошлют в места, куда нельзя брать с собой женщин. Если бы речь шла о наших колониях в тропических странах, тогда другое дело. Я нахожу, что белой женщине, особенно девушке, там не место. Там можем жить только мы, закаленные мужчины, которым нравится приводить в порядок дикие уголки земного шара. Если вы имеете влияние на мою дочь, — а я уверен, что имеете и что это разумное влияние, так как вы старше…