Братья - Крис МакКормик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Порадуйте нас чем-нибудь таким.
Затем повернулся к гостю и сказал:
– Это означает две вещи. Во-первых, мы должны временно приостановить все запланированные операции. На год, а то и подольше. Для безопасности.
Рубен был раздосадован. Ведь все так хорошо начиналось – Париж, Мадрид, Афины, – и вот все нужно бросить!
Официантка принесла тарелку с мраморным печеньем и пончиками. Акоп сунул ей чаевые, и москвич поинтересовался, что там во-вторых.
– А во-вторых, – отвечал Акоп Акопян, тыкая пальцем в пончик, – и так все понятно. Нужно найти исчезнувшего.
Сказав это, он облизнул палец и вытер его о кончик галстука Рубена.
– Это ведь твой брат, верно?
– На самом деле, – отозвался Рубен, – он мне двоюродный брат.
Волосок из бороды Акопяна встал торчком у правой ноздри.
– Вот как. Но когда ты рекомендовал его нам, говорил, что он тебе родной.
– Да, говорил… но я не думал, что он может… родной брат не сделал бы…
– Иногда я забываю, что ты еще совсем ребенок, Рубен-джан.
Рубен тоже забыл об этом. Ему было двадцать два года.
– У тебя еще нет семьи. Ни жены, ни детей.
– Нет, – согласился Рубен. – Моя семья – это вы.
– Ну, и еще твои родители, которые попрежнему живут в Армении.
– Да.
– Это и делает тебя совсем еще молодым. Родители есть, а семьи своей нет. Ни братьев, ни сестер, ни настоящей семьи, о которой можно говорить.
– Кроме вас.
– Кроме нас, – согласился Акоп Акопян, поправил галстук Рубена и бросил быстрый взгляд в сторону москвича. – Тогда, будь другом, найди нам своего брата. Вернее, своего двоюродного брата. Отныне это твое задание. Потому что, если мы еще раз привлечем к себе внимание, нам конец.
– Обещаю, Акоп. Я же не знал. Если б я знал…
– Найди его, и тогда я поверю тебе. Чем скорее ты отыщешь его, тем скорее сможешь приступить к своей основной работе, которую ты так любишь. Я вижу тебя не просто исполнителем. У тебя горячее сердце и живой ум – слишком хорошие качества, чтобы все время быть на побегушках.
Акопян развязал свой галстук и протянул Рубену.
– На, держи.
Затем придвинул к нему тарелку с печеньем.
– Если все не съешь, – сказал он, – то наши бабушки, которые пережили ад, убили бы тебя.
Поскольку у его брата был поддельный паспорт, то бежать дальше границ США он не мог. В чемодан Рубен положил запасной комплект одежды и крем для бритья – этого должно хватить на три недели. Разве так сложно найти высокого плечистого армянина в одной стране?
Он изъездил почти полсвета, но в Штатах еще не был. Выйдя из самолета в аэропорту Лос-Анджелеса, Рубен восхитился погодой, но что-то не отметил запаха свободы. Этого запаха не было ни в очереди к такси, ни в стойбище бездомных, которое он заметил еще на эстакаде. Даже таксист говорил по-английски хуже, чем он сам.
Рубен заказал номер в тихом районе Бербанка, где бетонные тротуары были чинно разделены островками зелени, будто бы олицетворяя компромисс между природой и прогрессом, а ступени, ведущие к некоторым домам, были окрашены в карамельно-красный цвет.
Время от времени он выглядывал из окна третьего этажа на автостоянку внизу, а потом переводил взгляд на холмы дальше. В них он чувствовал что-то знакомое. Если бы эти холмы были чуть позеленее, если бы ступени лестниц не были так ярко окрашены, если бы в паспорте значилось его настоящее имя и самое главное – если бы ему не нужно было ловить собственного брата, он мог бы и забыть, что находится так далеко от родного дома.
Первой его остановкой в поисках Аво была окружная тюрьма Лос-Анджелеса на Бочет-стрит, где содержались те шестеро. Они ожидали наказания за подготовку похищения человека. Рубен по очереди пообщался с каждым по телефону через затемненное стекло, и каждый из них подумал, что он пришел для того, чтобы вытащить их.
– Акоп вам поможет, – убеждал Рубен в трубку. – Но при условии, если вы поможете мне.
Однако все, что они могли сказать ему, – этот огромный бровастый эмигрант на самом деле оказался предателем своего народа, замаскированным вонючим турком, сволочью и сукой, трусливым дерьмом. Толком никто ничего не знал. Совершенно ничего – ни имен тех, с кем общался Аво, ни информации, куда бы он мог отправиться, – совершенно ничего. Рубен говорил им, что Акоп Акопян свяжется с ними буквально на днях, хотя, конечно, ничего подобного от него не слышал.
Из тюрьмы Рубен поехал на такси в Глендейл, чтобы осмотреть квартиру, которую сам и снял для Аво. Прошел по Ломита-авеню к высокому жилому дому с обваливавшейся штукатуркой. Рядом был разбит небольшой, огороженный плохонькой кирпичной оградкой садик. На подъездной дорожке ребенок рисовал мелом цветы.
Рубен был достаточно строен, чтобы без труда протиснуться в приоткрытую створку дверей, и стал подниматься наверх. На каждом этаже располагалось по четыре квартиры. На первом этаже никто не отозвался. Выше отвечали либо по-испански, либо вообще не отвечали. И только за четырнадцатой дверью – средней на последнем этаже – он услышал армянскую речь.
– Барев [16], – сказал он отворившей ему женщине.
Женщина оказалась одного возраста с его матерью. Ее руки блестели от воды – готовка была в самом разгаре. Отчетливо пахло кюфтой [17].
– Я ищу своего друга, который живет в этом доме.
Женщина пригласила его войти, предложила чай, хлеб и сыр. Рубен описал ей внешность Аво, и хозяйка утвердительно кивнула, сказав, что видела его около месяца назад. Иногда Аво разговаривал с ее внуками, но вообще-то она не так много про него знает. Не желает ли гость еще чего-нибудь, кроме чая? – добавила женщина. Ведь обед почти готов. Может, виски, пива?
– Благодарю, – отказался Рубен. – Надо ехать искать его дальше.
– Хорошо, – сказала хозяйка. – Я могу уточнить у внучки, вдруг она еще что-нибудь знает. Ваш друг мог ей сказать, куда он собирается. Но вы точно не голодны? Позвольте, я заверну вам что-нибудь на дорожку.
Рубен прихватил с собой долму, кюфту и лаваш и спустился к такси. Водитель демонстративно принюхался, но не стал возражать, обронил только:
– Вот испачкай мне салон – я тебя сам испачкаю.
Прошло несколько дней, и в номере Рубена раздался телефонный звонок. Он вспомнил, что оставлял для внучки той женщины свои координаты, и снял трубку. По голосу девчонке было лет девять.
– Вы дружите с Аво, – сказала она.
– Ты
