Девочка с персиками - Владимир Яременко-Толстой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Есть нации винные, пивные и водочные. Именно алкоголь, потребляемый в каждой отдельно взятой стране, формирует народы и их архетип, их национальное самосознание, только алкоголь и ничто другое.
Дух нации – это то, что она пьет. Непьющие по религиозным мотивам народы, неизбежно теряют свою идентичность и останавливаются в своем развитии. Пьющие же некачественный алкоголь, вырождаются.
Но не будем приводить примеры, и указывать пальцами, дабы соблюсти политкорректность и никого не оскорбить.
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ
Ужин в палаццо. Каки на завтрак. Развалины старого замка.
В палаццо мы приехали только к полуночи. В гостиной Лучьяно развел огонь в большом камине. Друзья из башни с нами так и не поехали, сославшись на то, что им надо рано вставать. Мы сидели за столом вчетвером, уже изрядно выпив. Я хотел спать, а Ив что-то заливал Анне по-русски, пытаясь ее обаять. Лучьяно нервничал, понимая, что его подругу хотят нагло соблазнить прямо у него на глазах, и отчаянно колотил ногой по ее стулу. Мне было неловко.
– А где мы будем спать? – спросил я.
– На втором этаже в спальне, – ответила Анна.
– Ты с нами останешься? – спросил ее Ив.
– Нет, я уеду с Лучьяно. А завтра утром я вас заберу на прогулку.
В просторную спальню с огромной холодной кроватью, на которой трахались многочисленные предки Лучьяно, а теперь предстояло спать нам с французом, хозяин дома притащил два электрообогревателя.
Однако протопить такое помещение двумя электрообогревателями было немыслимо. Я дрожал от холода целую ночь, время от времени, коротко забываясь каким-нибудь кошмаром. Тогда мне мерещились заунывные стоны отъебанных на этой кровати баб, давно уже лежащих в могилах.
Когда я об этом думал, волосы на моем хую вставали дыбом. А француз мирно храпел.
Едва дождавшись утра, я выскочил во двор и огляделся. Светило холодное солнце. Высокое синее небо кружило голову. Трава была подернута инеем. Дышалось легко и свободно. Я сделал несколько кругов вокруг дома и направился в сад.
На деревьях висели спелые красные каки, уже побитые ночными морозами. Они были мягкими на ощупь и сладкими на вкус. Я съел одну, затем еще одну. Как было много. Я ел их, пока не наелся.
Надо было будить Ива, но он еще хотел спать и я оставил его в покое. Не зная, чем бы заняться, я вышел на дорогу и побрел по направлению к деревне. Пахло коровами. Хотелось петь оперные арии от счастья. В деревенской лавке я купил себе зубную щетку. Продавщица посмотрела на меня как на инопланетянина и удивилась, что я не говорю по-итальянски. Смуглый и длинноволосый я был похож на
"italiano vero" – истинного итальянца. Оставив женщину озадаченной, я ушел прочь, чувствуя спиной, что она, стоя в двери, провожает меня изумленным взглядом.
Возможно, она приняла меня за Иисуса, и итальянские газеты, регулярно муссирующие темы появления Девы Марии и тому подобных чудес простым пейзанам, теперь раструбят уже завтра об очередном явлении Христа народу, пришедшего пешком неизвестно откуда и ушедшего неизвестно куда. Журналисты и паломники бросятся прочесывать местность, но меня здесь уже не будет. Завтра я буду во
Франции. Историю с покупкой зубной щетки, скорее всего, намеренно замолчат, чтобы она не испортила чудо.
Я обернулся. Женщина стояла на пороге лавки и не спускала с меня глаз. Я осенил ее крестным знамением, как это делают Римские Папы, и сложил ладони. Она бухнулась на колени и закрыла лицо руками.
Воспользовавшись моментом, я быстро юркнул за поросший кустарником холмик, наблюдая из своего укрытия, как она трет глаза и всматривается в дорогу, не понимая, куда я мог деться.
Перекрестившись, она с криками скрылась в доме.
Анна заехала за нами в полдень. При солнечном свете средневековая
Маростика предстала нам во всей своей красоте. Центральная квадратная площадь с множеством ресторанчиков и кафе по периметру, была похожа на шахматную доску. На горе были видны развалины старого замка, по направлению к которым мы и двинулись.
– Приезжай к нам во Францию на Новый Год, – пригласил Анну Ив.
– Не знаю, может быть, – отвечала она.
– В палаццо Лучьяно есть что-то зловещее, – сказал я.
– Вполне может быть. Он долго судился с соседями, какими-то своими дальними родственниками, претендовавшими на дом.
– Там есть какая-то страшная тайна.
– За шесть веков там могло произойти все что угодно.
– Всю ночь я не мог сомкнуть глаз, мне мерещились всякие ужасы.
– А я спал отлично, – возразил Ив. – Ужас, конечно, был, оттого что не было женщины.
– Было холодно, как в могиле.
– Просто не было женщины, которая бы нас грела, – упорствовал француз. – Ведь Анна нас бросила!
– Вечером мы поедем в Бассано ди Граппа – маленький городок недалеко от Маростики, который считается родиной граппы. Там можно пробовать разные сорта виноградных водок – грапп, – сказала Анна.
– Супер, – сказал я. – Но не стоит забывать, что нам еще надо сесть на ночной ницшеанский поезд. Когда-то я написал стихотворение о Ницце. В нем есть такие строки:
В Париже живут парижанки,Они элегантны, как птицы,А в Ницце живут ницшеанки,Коварны они, как лисицы…
– А ты разве не знаешь, что Ницше часто бывал в Ницце и написал там своего "Заратустру"? Он останавливался в русском пансионе и был влюблен в его хозяйку – русскую женщину, – заявил Ив.
– Эх, кто только не влюблялся в русских женщин?! И Сальвадор
Дали, и Пабло Пикассо, и Франсуа Трюмо!
– Ты, наверно, имеешь в виду Франсуа Трюффо?
– Я имею в виду только то, что в русских женщин влюблялись многие и многие знаменитости.
– В Ницце раньше было много русских. Они там зимовали. А в 1861 году там умер наследник престола. Там еще умер Герцен.
– Я думал, что он умер в Лондоне!
– Нет, в Лондоне он издавал свой "Колокол", а жил и умер в Ницце, потому что в Ницце хороший климат, – блистал своими обширными познаниями истории автор фундаментальной диссертации о пошлости.
– Но сейчас там снова есть русские. Береза купил там виллу для своей матери. Там даже стал выходить русскоязычный литературный журнал "Иные берега".
– В Ницце есть бульвар Царевич и бульвар Русской Императрицы.
– А еще улица Александра Второго…
Вечером, простившись в Лучьяно и Анной, поблагодарив их за теплый прием, мы сели в поезд Венеция-Ницца.
Мы ехали в сидячем купе второго класса одни, развалившись на диванах и укачиваемые стуком колес. Утром в поезд стали садиться новые пассажиры.
– Давай напердим в купе, чтобы к нам никто не подсел, – предложил хитрый француз.
– Давай, – согласился я.
Мой живот как нельзя более кстати был вздут от съеденных прошлым утром как. С тех пор я еще не погадил, поэтому у меня все получилось легко. Ив сделал пару громких упреждающих выстрелов, я ответил ему длинной пулеметной очередью. К нам в купе заглянула какая-то донна, очевидно, желая найти себе место.
– Bastardi! – с омерзением воскликнула она, быстро захлопывая дверь.
Мы рассмеялись.
Поезд часто останавливался. На одной из станций я открыл окно для ликвидации последствий газовой атаки и выглянул наружу. В нескольких сот метрах виднелось синее-синее море. Теплый южный воздух врывался в купе. На скалистых склонах росли толстые пальмы и другие тропические растения.
– Мы где? – спросил Ив.
– Только что проехали Сан-Ремо.
– Ага, уже скоро граница…
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ
Раздавленная змея. Вилла в Бондоле. Марсельеза.
В Ницце мы пробыли не более пятнадцати минут, перейдя лишь на другую платформу, чтобы пересесть в каннский поезд и поканать дальше до Канн.
– Давай сделаем короткую остановку в Каннах, – предложил я. -
Смотри, какая прекрасная погода! Не меньше двадцати пяти градусов!
Прошвырнемся по набережной Круазетт, выпьем кофе в яхт-клубе! Давай?
Ив не возражал. Спешить нам было некуда. В дороге у нас прибавилось ручной клади, зимняя одежда была теперь ни к чему.
Кофе-экспресс во Франции уже не такой, как в Италии. Это – как и везде, кроме Италии, маленькая чашечка глотков на десять. Зато во французских кофейнях нет еды. За курасанами нас послали в ближайшую буланжению. Во Франции в кофейню приходят со своими закусками.
"Андэрэ лендэр, андэрэ титтэн" – говорит немецкая поговорка, утверждающая, что в каждой стране есть свои неповторимые заебы. В
Англии, например, в рестораны надо приходить со своим спиртным…
На залитой солнцем морской променаде было пустынно. Возле безлюдного фестивального холла в асфальт были впечатаны ступни ног киношных знаменитостей, прошедших в разные годы по каннской лестнице и сорвавших золотые или серебряные пальмовые ветки наград.
Эти памятные знаки почему-то напоминали могильные плиты.
Возможно, из-за того, что наш путь от вокзала к набережной лежал через район старого города, оккупированный дорогими похоронными агентствами. В витринах по обе стороны улиц красовались полированные гробы и надгробья, траурные ленты и катафалки. И обойти этот район стороной по пути к фестивальному холлу не представляется возможным.
