Девочка с персиками - Владимир Яременко-Толстой

Котлярова-Толстого, то вы сумеете понять и основы французской демократии, а также суть современной французской поэзии.

– Если я правильно вас понимаю, современная французская поэзия – это полное дерьмо, – с презрением резюмировал я.

– Поверьте мне, что это совсем не так! Во Франции поэты и писатели получают возможность творческой реализации. Получают ли они то же самое в России и в Австрии? Или же они получают просто возможность бунта, о котором никто никогда не узнает, революции в стакане воды? Возможность писать в стол и не издаваться? Возможность не выступать? Возможность не получать деньги за свои литературные труды? Что равняется отсутствию всяких возможностей и творческой смерти!

– Мне не хотелось бы с вами соглашаться, но я вынужден буду это сделать, – процедил я сквозь зубы. – Мы просто боремся за то, чего вы уже достигли. В глубине души я тоже хотел бы спокойно писать и издаваться, живя на литературные заработки. И я не хотел бы, чтобы меня за это преследовали и дискриминировали. Но, все равно, чего-то я все-таки недопонимаю, только не понимаю – чего. Возможно, я недопонимаю чего-то самого главного…

ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ

Марсель – город-клоака. Дом с привидением. История семьи.

Покинув модные помещения поэтического центра, мы неожиданно забрели в арабские кварталы. Красивые фасадами дома и некогда центральные парадные улицы были донельзя засраны и загажены. То тут, то там стояли небольшие группки молодых парней криминального вида. У нас имелись бы все шансы получить пиздюлей, если бы мы сами не выглядели полуподонками. Я – с бородой и длинными черными патлами, а

Ив с кудрявой прической-одуванчиком. Мы выглядели настоящими уебками, и это спасло нам жизнь.

Мы прибавили шагу, поскольку за нами увязался хвост – несколько похожих на шакалов арабов угрожающе преследовали нас по другой стороне улицы, время от времени выкрикивая различные угрозы. Мы прибавили шаг, но не побежали. У нас уже был опыт жизни в Лондоне, где есть подобные кварталы, но в основном негритянские. Эти люди, хотя я бы идентифицировал их как животных, редко нападают напрямую.

Они загоняют свою жертву, провоцируя ее к бегству. Это как от собаки

– никогда не надо бежать, даже если очень страшно. Если ты побежал – тебе пиздец!

Я видел, как пот катится по щекам Ива. И я с трудом заставлял себя не оглядываться, потому что оглядываться в таких случаях тоже опасно, с преступниками и с полицейскими надо избегать контактов глазами. Мы сворачивали с улицы на улицу и везде были арабские районы с их убогими лавками, молельными домами и грязными закусочными. Прошло минут сорок, часть преследователей отстала, но появились новые, они словно передавали нас по эстафете от одной банде к другой.

– Когда же мы выйдем в какой-нибудь приличный белый район? – в отчаянии спросил я Ива.

– Сплошное мульти-культи, – сказал француз.

– Ты знаешь город?

– Нет, я бывал здесь несколько раз с родителями еще ребенком, но уже ничего не помню. Это всегда было днем, а сейчас вечер.

– Платаны вдоль улиц как в Одессе!

– Нам надо на вокзал, к машине. Смотри, вот идет толстая женщина с коляской. Спроси, где вокзал…

– У э ля гар, мадам, пардон, – спросил Ив.

– Ля ба, ля ба, – ответила тетка, махая рукой налево.

– Туда, – сказал Ив.

Мы завернули за угол и увидели огромную широкую лестницу, ведущую от вокзала к городу. Здесь стояла наша Антилопа-Рено.

Обнаружив приличное кафе с видом на лестницу, по которой должен был спуститься Гадаски, мы устроились за стоящим прямо на тротуаре столиком и заказали себе по кофе. На этом мы решили наше знакомство с Марселем закончить. После кофе мы выпили по абсенту и увидели нашего лондонского друга, одетого в полосатую митьковскую тельняшку, вразвалку хуярящего по ступеням вниз.

– Гадаски прожил в Израиле четыре года и даже выучил пару арабских слов, – сказал я. – Его даже хотели забрать в армию воевать с арабами, но он каким-то образом отмазался.

– Каким?

– Если не ошибаюсь, он начал косить под идиота…

– И с тех пор так и не прекратил это делать…

Гадаски остановился, вынул из сумки табак и раскурил трубку. Он нас не видел. Мы ждали, что он станет делать. Но он просто курил.

Теперь мы все были в сборе, готовые к решительному прыжку в третье тысячелетие. Есть такое поверье, что как новый год встретишь, то так он и пройдет. Новое тысячелетие надо было встречать по-особенному. Надо было готовить план.

А Гадаски уже спускался распиздяйским шагом по марсельской лестнице, ставшей прототипом потемкинской лестницы в Одессе, построенной по образу и подобию марсельской, равно как одесский оперный театр был построен по образу и подобия миланской Ля Скалы.

Мы вышли из-под платана.

По дороге к дому Ив и Гадаски посрались. Гадаски хотел повести

Антилопу, а Ив ему не давал.

– Ты привык в Англии ездить по другой стороне дороги, а здесь

Европа, Франция, здесь правостороннее движение, а не левостороннее,

– мотивировал свой отказ француз.

– А я хочу попробовать, дороги пустые, ночь, – настаивал Гадаски.

– Нет, я не могу доверить тебе наши жизни, – упорствовал Ив.

– Кстати, а почему в Англии левостороннее, а везде в Европе правостороннее движение? – спросил я.

– Да потому, что англичане и французы соревновались между собой на заре автомобилестроения. И англичане ввели левостороннее движение назло французам, хотя самим им было так ездить неудобно. Ведь большинство людей правши. Даже по статистике при левостороннем движении гораздо больше аварий – причем процентов на тридцать. Это одна из человеческих глупостей, – сказал Ив.

Прибыв, наконец, в Бондоль, мы растопили камин, и раздавили привезенную Гадаски бутылку водки.

– Где я буду спать? – спросил Гадаски.

– Ты будешь спать в спальне моих родителей. Я сплю на маминой кровати, а ты будешь спать на папиной, – отвечал Ив.

– А где спит Владимир?

– Он спит в спальне бабушки…

Да, я снова спал в спальне бабушки. Над кроватью висел ее зловещий портрет. Нарисованная в полный рост, она зловеще выступала из темноты.

Как только все улеглись, я услышал странные шорохи. Открыв глаза, я узрел бабушку, стоявшую, словно на портрете, но у кровати. Мои волосы встали дыбом. Я закричал.

– Что случилось? – спросил, входя в комнату Ив.

– Бабушка, – дрожащим голосом отвечал я. – Она стояла вот здесь…

– Иди спать к камину. Там есть кауч, кушетка. Огонь еще горит и тебе будет не страшно.

Забрав одеяло, я перешел на кауч. Но я чувствовал, что дух бабушки бродит по дому. Всю ночь я не смыкал глаз, подбрасывая в огонь бревна, и к утру сжег почти всю сложенную в гостиной поленицу.

– Ты сжег все дрова, – сказал утром Ив. – Бери топор и иди на склон за сушняком, чтобы нам было чем топить вечером.

Взяв топор, я спустился по склону вниз и обнаружил там котлован.

– Что это за котлован? – спросил я, вернувшись с дровами.

– Это котлован сестры моей матери. Когда делили наследство, то моя мать предложила своей сестре забрать себе землю, а ей оставить дом. Так и решили. На земле вырыли котлован для нового дома, но разрешение на подвод дороги и коммуникаций от местных властей получить не удалось. В итоге, сестра матери осталась без дома.

Сестра обиделась, и они с мамой поссорились.

– Это же ужасно!

– Ничего страшного в этом нет, так принято в еврейских семьях – наследство получает тот, кто хитрей.

– Я думал, что дом принадлежал родителям твоего папы.

– Нет, дом принадлежал родителям моей мамы. Мой папа работал ассистентом у папы моей мамы и женился на моей маме.

– Ага!

– А знаешь, как моя мама стала француженкой?

– Как?

– Ее родители бежали из Германии от Гитлера во Францию, где в

1940 году родилась моя мама. А потом, когда немцы вошли во Францию, они бежали в Америку. Родившись во Франции, моя мама стала француженкой, а дед и бабушка, выйдя на пенсию, построили себе во

Франции дом. Будучи сыном своей мамы, я тоже стал французом.

– А твой венский дядя, он по папе или по маме?

– Дядя по папе, поскольку папины родственники родом из

Австро-Венгрии.

– А потом ты еще смешался с финнами.

– Да, я ебался с финнами и с неграми. Я не знаю, кто я, откуда я, зачем я, куда я, почему я?!?!?!?!

– Одним словом, ты – хуй знает кто!

– Нет, я – не хуй знает кто, я – хуй знает что…

– Ладно, давай лучше поедем за вином к виноградарям, ты говорил, что знаешь, где здесь можно очень дешево покупать хорошие домашние вина…

ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ

Поездка в Монте-Карло. Поход в казино. Миллениум в Ницце.

Взяв две пластиковые десятилитровые канистры, мы с Ивом поехали за вином. Гадаски все еще дрых. Он наверняка умудохался в дороге и хотел отоспаться, поэтому мы его даже не стали будить. Ив знал места и людей. Мы без труда разыскали пожилого пейзана, который завел нас в погреб и налил нам из бочки по канистре густого красного вина. За все удовольствие мы заплатили сущие копейки, франков шестьдесят или восемьдесят. В средневековом городке у подножия замка мы выпили по чашке кофе в местном кафе с видом.