Бедный Енох - Алексей Тарасенко

Но последним ударом по Кикуменко было другое. Кто-то насвистел Послу о том, что Кикуенко крутит шашни с его дочерью, с той еще оторвой, надо сказать, и это привело Посла просто в бешенство, от которого он потом отходил недели две.

Узнав об этих «отношениях» Посол накатал на Кикуменко в Москву такую телегу, что в течении двух месяцев вся оставшаяся еще «креативная» деятельность «Великой России» была свернута, и Кикуменко возвратился в Москву.

Впрочем, очень скоро я увидел его по телевизору.

Кикуменко был назначен большим начальником по делам воспитания подростков.

— Вот — сказал я себе, глядя репортаж про Кикуменко — подростки — это же девочки от тринадцати. Его что? Посадить решили? Он же одну так патриотически воспитает — и тюрьма! Или за жабры решили взять? Достать на него компромат — и дальше чтоб был на крючке?

— Мало мы еще занимаемся подростками! — говорит Кикуменко в телевизоре, стиснув зубы и сделав злобное лицо — в этом направлении нам нужно еще работать и работать! Патриотическое воспитание и уважение к старшим катастрофически хромают на обе ноги!

Но это уже другая история, главное, что не моя. Так что все равно.

Итак, не прошло и года и Кикуменко с командой исчезли как дым. С другой стороны, именно с отъездом Кикуменки из Тыбы-э-Лысы в Москву зачастил Посол, каждый раз по возвращении становясь все мрачнее и озабоченнее.

Как-то раз после очередного возвращения он вызвал к себе Павлова на беседу, который после вернулся только через несколько часов.

Павлов, после этой беседы стал похож на Посла — мрачный и обеспокоенный.

— Фу! — сказал он, садясь в свое кресло — только я собрался пойти обедать — и вот тебе!

Еще через полчаса, в которые Павлов интенсивно перебирал бумаги на столе, он вдруг обратился ко мне:

— Пообедать не хочешь?

Я ответил, что уже ел.

— Ну, тогда я пообедаю — а ты со мной посидишь. Пошли.

Признаюсь честно, у меня душа ушла в пятки. Пока мы шли в посольскую столовую и молчали, мне подумалось, что меня так же хотят вернуть в Москву, как и Кикуенко, а мне только начало нравится жить в МОГКР-е.

Здешний климат пришелся мне очень по душе, а контрастный, от нищеты до излишних роскошеств Тыбы-э-Лысы просто захватывал воображение своей экзотикой. Я частенько любил походить вечерком, плавно перетекающем в ночь, по местным ресторанам, которые научили меня любить местную кухню. От всего этого я получал неслыханное удовольствие, признаюсь вам, и мне в этом не мешали даже постоянно не скрываясь следившие за мной спецслужбы МОГКР-и.

Но все оказалось немного не так — за обедом Павлов стал мне рассказывать, что ему вскоре предстоит много бывать в Москве, но

— У нас, понимаешь ли, есть здесь кое-какие люди, которые на нас подрабатывают — здесь Павлов сделал многозначительную паузу, уж не знаю и зачем, про агентов из местных в посольстве знали уже все, даже уборщица.

Я жую салат.

— Ну так вот, в связи с тем, что мы находимся под пристальным наблюдением спецслужб МОГКР-а, специалисты которых готовятся в США, нам приходится очень жестко конспирироваться. Видишь — Посол даже вынужден ездить в Москву, чтобы получить указания, хотя в чем проблема-то? Передали бы информацию по нашей связи! Но нет, мы боимся, что о наших планах станет известно могкр-вцам, и поэтому за важными указаниями Посол сам ездит в Москву, да еще под прикрытием легенды, будто потому он домой зачастил, что его мама болеет, ее под это дело ведь даже в больницу положили.

Я согласно покачиваю головой: «Мама болеет — это ужасно!» — прожевывая, говорю я — «это любой могкр-овец понимает».

— Да! У них мама — святое. Дикари, блин.

— Поэтому, если я буду в разъездах, — продолжает Павлов — а у нас строгий график встреч с глазу на глаз с агентами, встречаться с ними будешь ты. О том же, что ты меня будешь подменять, я им сообщу, когда настанет время.

Не скажу, что я этим прямо раздосадован. Наоборот, мне все эти шуры-муры дико интересны, но свою радость, как водится, приходится скрывать:

— Но я же под колпаком у их спецслужб, я об этом тебе докладывал, и мы тогда еще к Послу вместе ходили — напоминаю Павлову я, — они же вычислят по мне наших агентов! Они следят за мной непрестанно, лишь выйду за ворота посольства — не скрываются даже!

— А это и хорошо! — Андрей улыбается — у нас работа такая — если ты не видишь за собой слежки, значит они что-то удумали, и слежку ведут незаметно — именно это повод напрягаться, а не наоборот.

Я качаю головой, дескать, согласен.

— У нас есть четыре агента, с которыми ты будешь пересекаться, передавая им словесно определенные кодовые указания, которые со стороны могут быть восприняты как простой разговор двух случайных прохожих. Ну, например — «дай закурить», или что-то типа того, что значит, что продолжаем работать как раньше. Если он отвечает тебе что-то типа: «Извините, у меня последняя» — это означает, что у него серьезные подозрения на то, что он «под колпаком». Ты ведь куришь?

— Собираюсь бросать! Резко сократил количество выкуриваемых сигарет в сутки.

— Ну, пока придется не расставаться с куревом — у нас половина кодов на сигаретах строится…

— Так что вот такая ситуация. — Андрей пьет компот — Конечно, все эти дела напрягают. Тебе ведь не просто придется встречаться с этими людьми. Обычно встречи происходят очень поздно ночью, а на утро может быть пресс-конференция регулярная, и надо быть, потому что меня не будет.

Мы помолчали.

— Хотя знаешь что? — вдоволь налюбовавшись на креветку, насаженную на вилку сказал Андрей — если ты войдешь во вкус, я часть таких встреч на тебя перевалю, даже если буду здесь находиться — не все мне одному по ночам в темных подворотнях шастать!

Как бы то ни было, но до момента начала моих встреч с «агентурой» проходит еще много времени от нашего с Павловым разговора, и это время мы проводим неплохо.

Наш отдел часто в полном составе, сами по себе, либо объединившись в другими «посольскими» по выходным выезжает на пикники и в загородные рестораны. Девушки из нашего отдела часто при этом с мужьями, во всех отношениях приятными людьми, не смотря на свои статусы птиц высокого полета.

Вообще, признаюсь честно, госслужба несколько изменила мое отношение к Системе. Раньше я думал, и это было заслугой любимых мной либеральных изданий и «каналов», что государство — это коррупция и тотальное хамство с пренебрежением людьми, но теперь, поработав на Систему сам, я стал понимать, что все не так однозначно.