Роковые поцелуи - Патриция Кемден

– Ты уклонилась от ответа, – прорычал Ахилл, быстро теряя терпение.

– Пожалуйста, хватит злиться. У меня уже шумит в голове. – Элеонора спрыгнула с кровати и начала собирать разбросанную одежду. Когда она подошла к куртке, которую Ахилл так издевательски бросил поверх ее юбок, она подняла ее и бросила. Куртка попала в кресло, обтянутое голубой с золотом парчой. Элеонора услышала слабый треск, секунду спустя кресло опрокинулось назад, опорные планки с обеих сторон упали, и на высоте плеч появились две ручки в форме мужского…

– Святой Стефан, – тихо пробормотала Элеонора и кинула взгляд на Ахилла. – Хотела бы я знать, какие грехи могут быть больше французских.

Ахилл откинулся назад на мягкую атласную простынь, оперся на локоть и посмотрел на Элеонору.

– Грехи, Элеонора? Их ты прячешь. – Быстрым движением он встал на колени, его совершенное мускулистое полуодетое тело сверкнуло в свете свечей. – Как долго ты вдова?

Элеонора почувствовала в Ахилле напряжение, тревожное ожидание воина, готового биться, после того как он услышал известие о приближении своего врага. Она облизала губы.

– Два года.

– Семьсот дней. – Ахилл обвел рукой золоченую спинку кровати и подался вперед. – Семьсот дней, Элеонора. Без мужа. Без твоего прекрасного возлюбленного. Женщина может совершить много грехов в течение семисот дней. Ты поэтому приехала во Францию? Спрятать свои грехи среди многих?

– Ты знаешь, почему я приехала! Я говорила тебе…

– Я знаю то, что ты говорила мне.

Элеонора безнадежно мяла спутанную простыню, намотавшуюся на нее, и ворох одежды, которую она хотела надеть. Мешало и то, что она чувствовала на себе взгляд, следивший за каждым ее движением, за каждым дыханием.

Элеонора подошла к лакированному шкафу и открыла дверцу, чтобы использовать ее как ширму.

– Находясь между тобой и тетушкой Женевьевой, я также могу попробовать убедить розу цвести зимой. Она считает, что я приехала сюда найти себе мужа. И не имеет значения, что я сотни раз говорила ей «нет». – Дрожащими руками Элеонора завязала юбки, потом закрепила жакет на корсете. Порванная рубашка была бесполезна.

– Свобода, – говорю я ей, – это должно происходить само собой. Я поехала за тобой в лагерь угольщика по собственному решению, просто так… в результате своего выбора. Или, по крайней мере, без возражений на этот счет. Свободная воля! Тетушка не понимает, что я никогда не уступлю насилию. Никогда!

– Рассуждая подобным образом, ты также никогда не станешь янсенисткой.

– Разумеется, и ты не янсенист. Разумеется, ты не веришь, что наша жизнь уже предопределена. Что все, что мы делаем, уже задано и является неизменным. И даже то, что происходит в этой несчастной комнате, было запланировано.

– Чушь! Нет ничего запланированного, в том числе и грехов. – Элеонора захлопнула дверцу шкафа и стояла кое-как одетая. – Один Бог знает, какие грехи ты приписал мне в этой своей черноволосой голове. Я не знаю, что ты хочешь от меня. – Твердой походкой она подошла к двери во двор и остановилась. – Очевидно, тебе нужно не то, о чем думаю я.

– Тут все просто, – произнес Ахилл. – Я хочу всю тебя, в том числе и то, что ты прячешь. И ты мне это дашь.

– Не будь таким самоуверенным, – возразила Элеонора, отбрасывая засов, чтобы открыть дверь. Металлический удар подчеркнул ее слова. – Ты пренебрег тем, что я по доброй воле хотела дать тебе. Я могу больше не предложить.

Она открыла дверь навстречу яркому солнечному свету, ослепившему ее. Но собирались грозовые облака, и небо меняло свой цвет на мрачный серый. Элеонора даже не могла сказать, где находится солнце. «Как символично», – подумала она.

– Я не пренебрег тобой, Элеонора. Я просто отложил принятие предложения.

Элеонора горько рассмеялась:

– Ты сам говорил, что твое назначение придет со дня на день. Ты полагаешь, я своего рода маркитантка, которая последует за тобой на фронт? Подумай еще раз, Ахилл.

Она вышла и закрыла за собой дверь.

– Подумай еще раз, – прошептала Элеонора пустому двору. – Именно ты последуешь за мной.

Сильный ветер тащил Элеонору за юбки, когда она шла по холму в полумиле от замка Дюпейре. Крестьянин, живший неподалеку от развалин, подвез ее до последнего пересечения дорог. Элеонора была благодарна ему за то, что ей не пришлось идти пешком весь путь – она не думала, что ее ноги выдержат, хотя болтовня крестьянина мешала думать. Отсутствие его удивления тому, что леди знатного происхождения с трудом бредет по грязной дороге, заставило Элеонору поразиться, насколько местные жители, должно быть, привыкли к происходящему в замке.

На вершине холма Элеонора задержалась под кроной раскидистого дуба посмотреть на открывающийся вид. Замок был новым и современным, заявлявшим своим видом о богатстве и положении владельцев.

Она присела на низенькую скамеечку, потом снова встала. Внутри было какое-то беспокойство, с которым Элеонора не могла справиться. Руки не держались на месте. Ей хотелось идти. Она предпочла бы чувствовать усталость, чем это… Святой Стефан, что он делал с ней! Элеонора посмотрела туда, где за облаками могло быть солнце. Полдень. Она пошла, потом остановилась. Во всяком случае, она надеялась, что полдень. Если так и было, она могла вернуться с придуманной историей о том, как ее лошадь понесла. Удивленно поднятые брови и понимающие улыбки появятся намного позже, и единственный вопрос будет касаться того, с кем у нее было любовное свидание.

Элеонора неторопливо начала срывать листья. То есть она надеялась, что вопросом будет это.

Позади себя она услышала тихое лошадиное ржание, и ее пальцы прекратили обрывать ветку. Она не была готова так скоро вновь увидеть Ахилла. Элеонора скривилась, вспомнив свою показную смелость на пустом дворе. «Я хочу… то, что ты прячешь», – сказал в голове его голос. Она не была уверена, что будет готова увидеть его еще раз – вообще когда-нибудь.

Но она должна будет это сделать. Ради своей семьи. Ради того, что она прятала от него. Воспоминания о ее реакции на ласки Ахилла заставили ее покраснеть, а ее кожа загорелась жаром так, что его не мог охладить даже ветер. То, что он сделал с ее телом, напугало Элеонору – Ахилл заставил его не подчиняться ей, сковал его огненными цепями, пленил восхитительным горячим жидким… ужасом.

И еще, на короткое мимолетное мгновение она окунулась в незнакомый мир… мир, построенный Ахиллом из его смеха, улыбок, слов, которые могли обидеть или приласкать. Мир, построенный… из чего-то еще. Чего-то такого, что пугало больше всего. Элеонора облизнула губы, внезапно пересохшие от понимания ее собственного лицемерия. Не о своей семье будет она думать, если Ахилл поцелует ее опять так, как целовал в гроте, или коснется ее, или погладит, или…