Север и Юг - Элизабет Гаскелл

– «Глупые леди»? Ты будешь так же говорить и о нашей будущей служанке, которую порекомендовала нам миссис Торнтон? Хотя еще неизвестно, сумеешь ли ты завлечь ее в наш дом.

– Я думаю, смогу. Этим вечером я чувствовала себя непревзойденной лицемеркой, сидевшей там в своем белом платье и не знавшей, чем занять руки, в то время как дома меня ожидали стирка, глажка и мытье полов. Наверное, они приняли меня за настоящую леди.

– Дорогая, даже я по ошибке подумал, что ты выглядишь как истинная леди, – с веселым смехом сказал мистер Хейл.

Но их улыбки превратились в бледные испуганные гримасы, когда они увидели лицо Диксон, которая открыла им дверь.

– Ах, хозяин! Ах, мисс Маргарет! Слава Богу, что вы пришли. Мистер Дональдсон подоспел вовремя. Наша поденщица ушла домой, и мне пришлось попросить соседского слугу сбегать за доктором. Теперь ей лучше. Но… ох, что было, сэр! Час назад я думала, что она умрет.

Мистер Хейл упал бы, если бы не схватился за руку Маргарет. Он посмотрел на дочь, но увидел на ее лице лишь выражение крайней печали. Она не испытывала того ужаса, который, словно тисками, сжимал его неподготовленное сердце. Она знала больше, чем он, и слушала Диксон с безнадежным пониманием и неизбывной горечью.

– Я не должна была оставлять ее, – простонала Маргарет, догоняя отца на лестнице. – Я плохая дочь!

Доктор Дональдсон встретил их на лестничной площадке.

– Теперь ей лучше, – шепотом сказал он. – Опиум подействовал. Спазмы были очень сильные. Неудивительно, что служанка так перепугалась. Тем не менее на этот раз все обошлось.

– На этот раз? Разрешите мне пройти к ней.

Еще полчаса назад мистер Хейл был мужчиной средних лет. Теперь он походил на семидесятилетнего старика: его руки дрожали, походка стала нетвердой. Доктор Дональдсон взял его под руку и провел в спальню. Маргарет последовала за ними. Мать лежала на кровати, и ее мертвенно-бледное лицо предельно ясно показывало суть происходящего: возможно, теперь ей действительно стало лучше, но Смерть уже заявила свои права на нее и обещала скоро вернуться, чтобы забрать свою собственность. Какое-то время мистер Хейл смотрел на жену. Затем, покачнувшись, он отстранился от заботливых рук доктора и начал на ощупь искать дверь. Он не видел ее, хотя в комнате горело несколько свечей, принесенных сюда в первые минуты паники. Мистер Хейл, пошатываясь, вошел в гостиную и начал нащупывать руками стул. Доктор Дональдсон придвинул ему легкое кресло и, усадив шокированного мужчину, проверил его пульс.

– Поговорите с ним, мисс Хейл. Нам нужно привести его в чувство.

– Папа! – сквозь слезы произнесла Маргарет. – Скажите что-нибудь!

Его взгляд снова стал осознанным, и он хрипло спросил:

– Маргарет, ты знала об этом? Как это жестоко с твоей стороны.

– Нет, сэр, это не жестоко! – решительно заявил доктор Дональдсон. – Мисс Хейл выполняла мои указания. Возможно, я совершил ошибку, утаив информацию от вас, но не принимайте ее за жестокость. Уверяю вас, завтра ваша жена почувствует облегчение. Я предполагал, что у нее могут быть спазмы, хотя и не рассказывал мисс Хейл о своих опасениях. После приема успокоительного, которое я принес с собой, она проспит всю ночь, а завтра утром ее вид, который так встревожил вас, станет менее болезненным.

– Но болезнь не отступит?

Доктор Дональдсон посмотрел на Маргарет. Ее склоненная голова и лицо, на котором не было мольбы о временном молчании, подсказали этому наблюдательному человеку, что она больше не хотела утаивать правду.

– Болезнь не отступит. Здесь медицина бессильна, какие бы хвалебные речи мы ни произносили о нашем искусстве. Я могу лишь замедлить этот недуг и облегчить боль, которую он вызывает. Мужайтесь, сэр. Вы же христианин и верите в бессмертную душу, которой не могут навредить ни боль, ни смертельная болезнь.

В ответ он услышал только тихие слова:

– Вы никогда не были женаты, доктор Дональдсон. Вы не знаете, каково переносить такую потерю.

И безутешные мужские рыдания нарушили ночную тишину, как выражение невыносимого страдания. Маргарет опустилась рядом с ним на колени и с печальной нежностью стала поглаживать его по спине. Никто, даже доктор Дональдсон, не знал, как много времени прошло. Первым заговорил мистер Хейл:

– Что мы должны делать? – спросил он. – Расскажите нам. Маргарет – моя помощница. Моя правая рука.

Доктор Дональдсон дал им ясные и понятные указания. Никаких страхов по поводу того, как пройдет эта ночь. Начиная с завтрашнего утра и еще много дней больная будет чувствовать покой и облегчение. Но никаких надежд на восстановление. Он посоветовал мистеру Хейлу отправиться в постель, оставив только одну сиделку для наблюдения за сном его супруги. Доктор обещал приехать рано утром. С теплыми и добрыми рукопожатиями он оставил их. Отец и дочь произнесли лишь несколько слов. Они были очень измотаны страхом, чтобы обсуждать свои дальнейшие действия. Мистер Хейл решил сидеть всю ночь у постели супруги. Маргарет с трудом уговорила его прилечь на софе в гостиной. Диксон наотрез отказалась идти спать, а для Маргарет было просто невозможно покинуть мать в такой момент, пусть даже все доктора в мире просили бы ее «поберечь силы», утверждая, что «тут требуется только одна сиделка». Какое-то время Диксон сидела на стуле, мрачно смотрела на хозяйку, моргала и кивала, вырываясь из глубин дремы. Затем, признав поражение, она откинулась на спинку стула и громко захрапела.

Маргарет сняла нарядное платье, с нетерпеливым отвращением бросила его в сторону и надела свою повседневную одежду. Ей казалось, что она больше никогда не сможет заснуть. Все ее чувства невероятно обострились, и она с удвоенной силой воспринимала все вокруг. Каждый образ и звук, даже каждая мысль касались какого-то чуткого нерва. В течение двух часов она слышала беспокойные шаги отца в гостиной. Он постоянно подходил к двери спальни, останавливался и после долгой паузы продолжал ходить по комнате. В какой-то момент, вновь уловив его невидимое присутствие за дверью, она вышла и в ответ на вопросы, которые он пытался выговорить своими запекшимися губами, сообщила ему, что мать спит и все пока идет без изменений.

Наконец он тоже заснул и дом затих. Маргарет села у окна и погрузилась в размышления. Все интересы последних дней остались далекими во времени и в пространстве. Всего лишь тридцать шесть часов назад она заботилась о Бесси Хиггинс, и ее сердце разрывалось при виде слез Бушера. Теперь эти моменты стали мимолетными воспоминаниями о прошлой жизни. Любое событие вне стен их дома, казалось, разъединяло ее с матерью и поэтому становилось нереальным. Даже веселые дни в особняке на Харли-стрит утратили былую позолоту. Ей вдруг вспомнилось, как она радовалась, отмечая сходство черт у матери и тети Шоу… как приходившие письма заставляли ее скучать по дому. Но теперь и сам Хелстон стал тусклым прошлым.

Пасмурные серые дни предыдущей зимы и весны, такие неинтересные и монотонные, казались ей сейчас более дорогими, чем все остальное. Маргарет с радостью ухватилась бы за это уходящее время, умоляя его вернуться и отдать ей то, что она так мало ценила. Какой пустой оказалась Жизнь! Нереальной, мерцающей и порхающей! Словно на какой-то эфирной башне, высоко над суетой и ссорами земли, бил колокол, в звоне которого слышались слова: «Все есть тени! Все проходит! Все уже в прошлом!» Когда же наступило холодное серое утро, похожее на прежние, более веселые рассветы, и Маргарет посмотрела на спящих членов семьи, ей показалось, что эта ужасная ночь вдруг стала для нее такой же нереальной, как сон, – еще одной тенью. Она тоже превратилась в прошлое.

Проснувшись, миссис Хейл не помнила, насколько плохо ей было вчера вечером. Она удивилась раннему визиту доктора и смутилась при виде встревоженных лиц мужа и дочери. В этот день ей рекомендовали оставаться в постели. На следующий она настояла на том, чтобы ее выпустили из плена перин и подушек. Доктор Дональдсон разрешил ей вернуться в гостиную. Миссис Хейл испытывала большие неудобства в каждой позе. К вечеру она стала очень возбужденной, но мистер Хейл, погрузившись в глубокую апатию, не смог принять каких-либо решений. На третий день Маргарет спросила у доктора:

– Что нам делать? Мы должны уберечь маму от таких беспокойных ночей.

– В определенной мере это реакция после сильнодействующих успокоительных, которые мне пришлось использовать в ее случае. На мой взгляд, не все так страшно, как может выглядеть. Однако ей помог бы водяной матрац. Я не говорю, что вашей матери станет лучше прямо уже завтра, но она будет чувствовать себя примерно так, как перед приступом. Поэтому рекомендую вам достать водяной матрац. Мне известно, что у миссис Торнтон был такой. Я заеду к ней сегодня вечером. Хотя постойте…

Он с сочувствием посмотрел на Маргарет, уставшую и бледную после ночи, проведенной у постели больной.