Любопытная - Жозефен Пеладан

– Не сумев сообщить мне свою страсть к политике, моя тетка убедила меня в том, что демократия ставит женщину в плачевное положение. В самом деле, благодаря королю есть королева, фаворитки, придворные – на протяжении всего восемнадцатого века государством управлял альков. Не будь я аристократкой, я желала бы иметь государыню – добрую и нежную женщину, чьи руки готовы творить милосердие и добро. Ее изящный портрет скрашивал бы нищету моей комнаты – все стали бы видеть в ней поэзию и улыбку.

– Вы несправедливы к демократии. Она избрала королеву – нелепую и безумную женщину, чьи руки готовы творить выходки и глупости. Ее портрет в сотне нарядов и поз украшает витрины – все видят в ней королеву моды, поэзию века и улыбку современного искусства!

– Тамар!

– Тамар – актриса спорного дарования, но несомненная королева Франции. Ее манера изъясняться едва понравится образованному человеку, ей чужды устои и театральная иерархия, но ее журчащий голос полон страсти, а тело обвивает стан молодого исполнителя главной роли, словно плющ. Она всегда играла лишь роли любовниц, но делала это столь необычно, что однажды утром все парижане проснулись влюбленными в великую возлюбленную. Страстное волнение охватило и провинциалов.

Иным детям неведомо имя Божье, многие французы не знают Бальзака, но нет никого, от мальчишки до старика, кому было бы незнакомо имя Тамар. Д’Оревильи напишет шедевр, Пюви де Шаван177 обнаружит фреску, но если Тамар наступила на хвост своей собачке, внимание зрителей будет приковано к хвосту собачки Тамар.

Тамар нездоровится? Газеты направляют к ее постели специального корреспондента, каждый час телеграфирующего об изменениях в ее самочувствии. Тамар ссорится с любовником? Публика в лице репортеров врывается в ее дом, подобно люду, осаждавшему дом королевы, родившей наследника. Украшая пьедестал правительницы новыми венками, парижане хотят знать, что творится в ее жизни. Они требуют показать интимные глубины – причины ее радостей и слез, подробности ее прихотей. Тамар сообщает о желании покинуть Париж? Вечерние газеты орошены слезами, флаги – приспущены, противники же едины в мольбе, призывающей ее остаться в столице, раскаивающейся за недостаточно воодушевленный прием и слишком тихие аплодисменты.

Тамар говорит, что намеревается оставить сцену? Газеты объявляют о смерти искусства и конце цивилизации. Наконец, если какой-либо промышленник желает, чтобы его скверная продукция – рисовая пудра или новый фасон шляпки – имела успех, он непременно назовет ее «Тамар»! И писатели – эгрегоры, сторожащие демонов – подставляют смехотворному триумфу самое надежное плечо! На выставке графики молодой художник представил замечательный рисунок, изображавший героиню одного из редких в наше время мистических романов. Накануне он писал лицо Тамар и неосознанно привнес ее черты в портрет своей принцессы.

Светское общество пришло в негодование, возмущаясь кощунством и профанацией. Не желая разочаровать зрителей, озаботившихся сохранением ее чести, Тамар села в карету, поспешила в выставочный зал, сорвала со стены рисунок, перевернула его обратной стороной, вновь села в экипаж и отправилась к художнику, намереваясь принудить его в ее присутствии уничтожить святотатственный портрет. Не застав его дома, она вернулась в галерею, где и нашла его. Услышав бранные попреки в «трусости» и уступив натиску светских глупцов, художник начетверо разорвал рисунок. Вечером режиссер спектакля попросил от имени Тамар снисходительности у зрителей, сославшись на «пережитые за день волнения». Зрители – образованные люди, восторгавшиеся у входа в зал «чудесным Леонардо» – рукоплескали скверной актрисе, уничтожившей чудесный рисунок, в то время как тюремный надзиратель должен бы был препроводить ее в Фор-Левек178.

– Эта женщина – не актриса, – сказала Поль, садясь в фиакр. – Это преступление ставит ее в один ряд с демагогом из Бельвиля, уничтожившим вашу Марианну. Впрочем, всякое женское лицо, выставляемое напоказ, становится общественным достоянием.

– За неимением короля и знати театральный мир кричит вслед Тамар «Мы – твоя свита». Актер продолжает ощущать свою значимость за пределами театра, актриса же считает себя герцогиней. Бесспорно, среди интеллектуальных развлечений, спектакли, подобные «Полиевкту»179 или «Женитьбе Фигаро» – самое очевидное преимущество цивилизации, и аплодисменты великолепным исполнителям – всего лишь справедливость.

Если же погас свет рампы, окончилось представление, но актер или актриса сохраняют в жизни очарование сцены, это означает, что публика утратила разум. Культ скверных актеров – верный знак заката империи. Открыв газеты, вы можете не найти новостей или обозрения, но две рубрики – непременные символы эпохи – окажутся во всяком выпуске – биржевые котировки и программы спектаклей.

Даже на страницах консервативных христианских «Фигаро» и «Ле Голуа» самые значительные события дня занимают меньше строк, чем новости из жизни актеров. Никто не посетует на то, что незамеченной остается замечательная книга, но оперетта, поставленная на скверной сцене, будет отмечена праздничным вечером и рецензией в газете.

Культ скверных актеров свойственен не только парижанам. Во всяком провинциальном городе молодая публика наизусть знает имена авторов новой пьесы, обсуждать же достоинства столичных актрис считается хорошим тоном. Вершина нелепости – успех Капуля180, который сводит с ума женщин подобно тому, как Тамар волнует мужчин. Никогда фотокарточки с портретами Моны Лизы или «Мужчины с перчаткой»181 не станут раскупать столь же стремительно, сколь последние снимки скверных певцов и певиц.

Фиакр остановился перед колоннадой театра. Рокот аплодисментов катил неистовые волны к выходу, распахивая двери. В партере они столкнулись с Нимским герцогом – тот шел быстрым шагом.

– Герцог, я должен переговорить с вами!

– Невозможно – поручение Тамар!

– Поручение Меродака! – властным тоном ответил Небо́.

Герцог остановился, колеблясь между оккультным долгом и страхом не угодить актрисе.

– Прошу вас, мсье. Для Тамар чрезвычайно важно, чтобы я поспешил. Каждая отнятая вами минута будет стоить ей тысячи ливров.

– Доминиканцы осудят вас за вашу нерешительность.

– Вы – не из их числа, господин повелитель.

– Трое стоят одного! – сказал Небо́.

– Вчерашний пароль! Чего вы от меня хотите?

– Письмо в вашей руке.

– Это скверная шутка! Богатый господин ждет ответа на Северном вокзале. Если полчаса после полуночи он не получит записки, то сядет в поезд, и Тамар потеряет полмиллиона.

– Стало быть, ваша геральдика украшает шапку сутенера?

– Мсье!

– Чем же отличен сводник, спешащий из театра Гренель с запиской для клиента проститутки, от Нимского герцога – добровольного сутенера Тамар? Не только ли тем, что речь идет об известной актрисе и пятистах тысячах франков, но не уличной женщине и одном луидоре? Я уверен: в порыве раболепия вы обещали сопроводить послание красноречием.

Герцог оказался в западне – он не мог ни оправдаться, ни дать пощечину члену тайного общества, к которому принадлежал.

– Письмо, герцог, – потребовал Небо́.

– Я не могу отдать его вам, не рассорившись с Тамар. Разрыв с ней сделает жизнь человека моего круга невыносимой. Я страшусь ее гнева.

– Стало быть, вы не страшитесь гнева Доминиканцев? Неужели вы думаете, что они не сумеют заставить Тамар возненавидеть вас?

Нимский герцог протянул Небо́ миниатюрный надушенный конверт.

– Я последую за вами, – продолжал Небо́. – Мы не расстанемся более ни на мгновение. Я едва не забыл – вы представите актрисе графа Нороски и его секретаря. Ступайте, бедняга Ирус, выше голову, будьте радостны…182 Мы принуждаем вас к извращению!

В ложах выстроились шумные очереди. Дипломатический корпус в полном составе толпился у двери маленькой гостиной в ожидании, когда Тамар отдохнет и сотрет с лица краску. Позабыв о зависти, подруги актрисы, вдохновленные общим успехом и обуреваемые нетерпением, энергично потеснили послов. Каждый представлял двадцатимиллионную нацию, но опускался до низменных обычаев другой страны.

– Королева Франции! – с насмешкой отметил Небо́. – Это доказывает присутствие послов!

Когда схлынули потоки поздравлений, Нимский герцог представил Поль и Небо́. Желая походить на манерную учительницу-англичанку, актриса даже не взглянула в их сторону.

– И что же? – бросила она.

Замешательство вызвало на лице герцога нелепую улыбку.

– Я одолжил Нимскому герцогу экипаж и посыльного. Он едва ли успел бы найти карету, – сказал псевдо-граф Нороски.

Лицо Тамар тотчас приобрело любезное выражение.

– Вы отужинаете с нами, мсье!

Ее приглашение походило на приказ – она была уверена в том, что оказывает милость, от которой не отказываются. Жестом она указала на гостей – именитых граждан, министров, журналистов, дипломатов.