Плен. Жизнь и смерть в немецких лагерях - Олег Смыслов

Так, перебежчик из Туркестанского легиона Азизов Хасан показал на допросе:

«…Когда мы прибыли в лагерь в Хорол, нас всех подвергли медицинскому осмотру. Негодных к воинской службе отделили от годных. Потом к нам, признанным годным, лагерное начальство обратилось с предложением вступить в ряды германской армии и пойти “освобождать” свою родину от большевиков. Военнопленные отвергли немецкое предложение, заявляя, что они не могут воевать со своими отцами и братьями и не хотят идти войной на свою родину. Немцы на это ответили: “Хотите вы или не хотите, но идти на службу в германскую армию вам придется. Все вы в наших руках, и кто не согласится на наше предложение, того расстреляют”.

Военнопленные продолжали упорствовать, тогда немцы расстреляли 30 человек. Остальные поколебались и, поговорив между собою, решили: “Черт с ними, пойдем к немцам, а там видно будет”.

После согласия нас построили, погнали на ж/д станцию и повезли в г. Ровно».

При вербовке в национальные легионы немцы действовали также посулами и обманом. Иногда отбор пленных они производили под предлогом создания из них рабочих тыловых команд.

«В конце апреля 1942 г., — рассказывал перебежчик из Туркестанского легиона Хасанов Ситдик, — под предлогом отбора для с/х работ пленные Седлецкого лагеря были подвергнуты медицинскому осмотру. Из нацменов была отобрана группа в количестве 350 человек, которая получила номерки с буквой “А”. Часовые говорили нам, что это означает “арбайтс-командо” (рабочая команда) и что мы скоро поедем на тыловые работы».

В первую очередь и в наибольшем количестве отбирались пленные кавказских и среднеазиатских национальностей: грузины, армяне, азербайджанцы, туркмены, узбеки, таджики, киргизы и, кроме того, алтайцы, калмыки и татары, преимущественно крымские.

В некоторых лагерях отбирали украинцев и русских».

Военнопленных разбивали по национальностям или национальным группам и в соответствии с этим размещали по отдельным баракам. Русских и украинцев отделяли от остальных, а затем также разъединяли. Мелкими группами под усиленным конвоем, в закрытых вагонах отобранных пленных стали направлять в подготовительные лагеря.

Вначале проводилась общая военная подготовка. Затем всех распределяли по военным специальностям (пехотинцы, пулеметчики, кавалеристы, артиллеристы, минометчики, медицинские и ветеринарные работники), и занятия с ними дифференцировались. В заключение проводились боевые стрельбы и выезды в поле.

Стрелковые роты были вооружены русскими 3линейными винтовками. Пулеметные роты имели пулеметы «Максим», штабные роты — 82 мм и 50 мм русские минометы и противотанковые пушки. Командный состав был вооружен немецкими пистолетами.

Боевое оружие легионерам первое время не доверяли; оно выдавалось лишь за 10—20 дней до выезда на фронт. Вместе с боевым оружием легионеры получали и боеприпасы. На одну винтовку выдавалось 30—60 патронов.

Распорядок дня в подготовительных лагерях устанавливался примерно такой:

В 6 часов — подъем.

С 6—7 завтрак.

С 7—11 строевые занятия.

С 11—14 обед и отдых.

С 14—18 строевые занятия.

С 18—19 ужин.

В 20 часов — отбой.

Немецкое командование знало о ненадежности формируемых насильственными методами национальных частей из военнопленных, чувствуя скрытую ненависть большинства легионеров к немцам и желание их возвратиться на родину, к своим семьям.

В то же время немцам был известен страх многих завербованных перед советским судом, который в случае возвращения их в советскую Россию будет судить их как изменников Родины и может приговорить к расстрелу.

Учитывая эту кажущуюся безысходность положения легионеров, немецкое командование надеялось убедить их в том, что единственный выход для них — навсегда связать свою судьбу с немцами и за добросовестную службу в составе германской армии получить в будущем свободу. Поэтому с самого начала в национальных частях была широко развернута фашистская пропаганда.

В том же документе особое внимание было уделено и настроениям солдат национальных частей: «Поступая на немецкую службу, часть завербованных надеялась на то, что до прямого участия их в боях против Красной армии дело не дойдет, но зато по прибытии на фронт создастся реальная возможность вырваться из рук немцев и перебежать через линию фронта».

Причиной поступления на службу к немцам для целого ряда пленных и гражданских лиц была также боязнь расправы за отказ служить немцам. Некоторых подкупило новое положение в качестве солдат немецких частей и связанное с этим улучшение питания и режима. Когда точно стало известно, что немцы их пошлют на фронт, настроения в пользу перехода на сторону Красной армии стали распространяться все шире.

По показаниям перебежчиков из Туркестанского легиона, около 90% легионеров были настроены резко враждебно против немцев, около 7% были безразличны и около 3% составляли откровенные предатели.

Бежавший из Туркестанского батальона легионер Бектасов рассказал, что на фронте он встречал предателей из числа дезертиров Красной армии и перебежавших к немцам.

Один из них говорил: «Я добровольно перешел к немцам, так как здесь мой дом и моя семья, а там мне делать нечего».

Из числа таких подонков немцы отбирали младших командиров в создаваемых ими национальных частях. Поэтому среди командиров большая часть была настроена антисоветски и верно служила немцам. Лишь отдельным удалось стать командирами, скрыв свои подлинные настроения, затем возглавить групповой переход легионеров на сторону Красной армии…

К моменту отправки легионеров на фронт надежды на освобождение из немецкого плена оживились. Организаторы подготовки перехода стали конкретно обсуждать план своих действий, привлекать в состав созданных ими подпольных групп новых участников и усилили свою агитацию. По пути на фронт легионерам стало известно намерение немцев распределить сформированные части по немецким дивизиям и бросить их в наступление. Поэтому из национальных легионов многие солдаты стали, не дожидаясь прибытия на фронт, в одиночку и группами дезертировать из своих частей.

Так, из 2-го батальона Туркестанского легиона во время эшелонирования на фронт дезертировало несколько десятков человек, из 1-го армянского батальона — около 100, из 1-го грузинского — около 170 человек.

Перебежчики рассказывали, что солдаты одного из отделений 1-го армянского батальона во главе с командиром отделения Арушаняном Н. присоединились к партизанскому отряду. В отчете о работе разведывательного отдела Центрального штаба партизанского движения за май 1943-го — январь 1944 года подчеркивалось, что «за время с июня по декабрь 1943 г. на сторону партизан перешло более 10 000 изменников с оружием в руках. Причем переход этот сопровождался истреблением немецких офицеров, солдат и предателей в гарнизоне или в своем подразделении. Имел место переход на сторону партизан не только групп и подразделений, но и целых частей, например, полк СС РОА под командованием Родионова, 427-й батальон РОА, три батальона бригады Каминского и др.».

10 октября 1943 года фюрер приказал перебросить восточные части во Францию, Италию и Балканы.

Именно о таких «добровольцах» писал в своем очерке генерал А.И. Деникин:

«Однажды в тот захолустный французский городок на берегу Атлантического океана, где я прожил годы немецкой оккупации, прибыл русский батальон. Прибыл совершенно неожиданно и для нас, и для самих “добровольцев”, которых немцы посадили на поезд в Западной России, места назначения не объявили и везли без пересадок, не выпуская со станций, до конечного пункта. Среди них были люди разного возраста — от 16 до 60 лет, разного социального положения — от рабочего до профессора, были беспартийные, комсомольцы и коммунисты.

Эти люди толпами приходили ко мне, а когда германское командование отдало распоряжение, воспрещающее “заходить на частные квартиры”, пробирались впотьмах через заднюю калитку и через забор — поодиночке или небольшими группами. Длилось наше общение несколько месяцев, пока батальон не перебросили на фронт, против высаживающихся англо-американцев.

Говорили обо всем: о советском житье, о красноармейских порядках, о войне, об укладе жизни в чужих странах и прежде всего о судьбе самих посетителей. Была в ней одна общая черта, выращенная советской жизнью и условиями плена-камуфляжа. Еще перед сдачей все коммунисты и комсомольцы зарывали в окопе свои партийные и комсомольские билеты и регистрировались в качестве беспартийных. Многие офицеры, боясь особых репрессий, срывали с себя знаки офицерского достоинства и отличия и заявляли себя “бойцами”. Стало известно, что семьи “без вести пропавших” продолжают получать паек, а семьи пленных преследуются, и многие, попав в плен, зарегистрировались под чужой фамилией и вымышленным местом жительства. Когда вызывали “добровольцев”-казаков, записывались казаками и ставропольцы, и нижегородцы, и плохо говорившие по-русски чуваши…