Крестоносец в джинсах - Теа Бекман

Они продолжали взбираться, оставляя позади километр за километром пути, поднимались на сотни метров и снова сходили в долину, по которой змеился еще один горный ручей. На переправу обычно уходило по нескольку часов.

Ребята более крепкого сложения становились цепочкой поперек течения и передавали с рук на руки малышей.

Мосты, если они и были когда-то переброшены через бурлящие стремнины, были снесены весенним половодьем.

Иной раз в цепочке образовывалась брешь, и тогда нескольких ребят уносило течением. Спасти почти никого не удавалось. Глубина здесь была не столь велика, но течение необыкновенно сильное, вода ледяная и скользкое, покатое дно.

Во всю ширину реки ребята протягивали сети, и хоть дело это было небезопасное я трудоемкое, не проходило и получаса, как сеть переполнялась серебрившейся на солнце форелью.

Охотники били косуль, горных коз, диких уток. День на день не приходился. Вечером, бывало, ребята потуже затягивали пояса, а утром вдруг их ожидало сказочное изобилие. Не зря старались опытные охотники и закаленные рыболовы.

Долф, к своему изумлению, чувствовал себя счастливым. Раньше он никогда не задумывался, какими были Альпы в далеком прошлом. Дикая, не тронутая человеческой рукой природа. Какой необыкновенный мир! Никаких заправочных станций, не дымят внизу промышленные города, на высокогорных плато и в помине нет многоэтажных коттеджей и туристских кемпингов. Изредка попадаются убогие крестьянские лачуги да жилища пастухов.

На далеких вершинах круч прилепились рыцарские замки, плодородные участки склонов заняты возделанными полями, а вокруг, куда ни кинь взгляд, необъятная пустошь, сплошь покрытая травами и кустарником кое-где оживляемая скалистыми утесами. Лишь дикие звери хозяйничали здесь. Пропасти головокружительной высоты, еще не соединенные мостами, преграждали путь маленьким крестоносцам. Ни плотин, ни электростанций, ничего, кроме суровых, неприступных гор, которые, казалось, бросали вызов отваге и силе человека.

Колонна перевалила через Бреннер, потеряв в горах не один десяток ребят, но гигантская процессия от этого не казалась меньше. Синяки, шишки, ссадины в избытке украшали каждого, нарядные одеяния приближенных Николаса заметно потерлись и поблекли. На преподобном Йоханнесе ряса болталась мешком. Правый глаз Николаса заплыл от пчелиных укусов — мед был слабостью Николаса. Марике чудесным образом преобразилась: из жалкой уличной бродяжки она превратилась в маленькую нимфу гор, с легкостью порхавшую между скал, звонкий смех которой сливался с журчанием горного ручья. Горы забирали лишь слабых и немощных, тех же, кто выдерживал переход, вознаграждали не только дичью и шкурами, но выносливостью и мужеством. Солнце то припекало, то пряталось за тучами, причем в обоих случаях путники немедленно разражались проклятиями. Впервые после горных ручьев показалась полноводная река Изарко; и колонна потянулась по течению реки. Изарко также не преминула собрать свою дань затянув в темный водоворот новые жертвы. Взамен река накормила ходоков свежей рыбой. Горы подарили им здоровье стальные мускулы и неизведанную дотоле радость свободы.

До чего же это было изнурительное, великолепное ужасное и необычайное восхождение!

К концу пути перед воротами старинного горного селения Больцано [12] выстроилась армия, состоявшая из семи тысяч поджарых, обожженных солнцем и одичавших сорванцов, едва прикрытых изодранными лохмотьями сквозь которые проглядывало загорелое тело. Эти ребята прошли огонь и воду, зато теперь им не страшны и муки ада, с песнями и прибаутками, переполняемые радостью бытия спешили они навстречу новой жизни. Если бы достойные горожане могли предполагать, что за паломники подошли к Больцано!

БИТВА В ДОЛИНЕ ПО [13]

В Больцано крестоносцы позволили себе передышку. Жители приютили измученных малышей в своих семьях. Остальные ребята расположились на постой прямо у городских стен. Ласковые солнечные лучи, теплые южные ночи, изобилие пищи и в особенности фруктов быстро восстанавливали силы путников. Хильда устроила нечто вроде пункта первой помощи, куда потянулись ребята, которым требовалось перевязать раны, вскрыть или прижечь нарывы на ногах, чтобы остановить нагноение. Для хирургических процедур использовался хлебный нож Долфа. Подержав его над пламенем, Фрида и местный костоправ надрезали раскаленным ножом воспаленное место. Пациенты кусали губы, крепко зажмуривали глаза, изо всех сил стараясь не крикнуть.

Очищенные от гноя раны быстро заживали благодаря примочкам из целебных трав.

Растения в этих местах были не похожи на те, что встречались на родине Фриды, но лекарь Больцано щедро делился с девочкой всем, что знал сам. Фрида быстро и жадно впитывала знания. Живи она во времена Долфа, из нее вышел бы способный доктор, а тут через несколько лет, вполне возможно, ее обвинят в колдовстве.

…Ансельм злился: Генуя по-прежнему была далеко. Но ребята уже не спешили — их путь в Святую землю был так долог, что еще одно промедление ровным счетом ничего не значило. Преодолев горные вершины, дети попали в незнакомый цветущий мир тепла и солнечного света, — мир, в котором люди с радостью предавались повседневным трудам. Впрочем, ребята не имели и малейшего представления об оставшемся расстоянии, они искренне полагали, что за этими горами и лежит то море, которое, как было обещано, расступится перед ними. Они привыкли жить сегодняшним днем, не задумываясь над тем, что ожидает их завтра. Так жили их отцы в деды, с тупой покорностью исполняя волю господ. Этим ребятам, которых никогда ничему не учили и чьи поступки определялись просто-напросто стадным инстинктом, в голову не приходило задуматься над своей судьбой. Для них не было особой разницы, ползти ли по неприступным горным склонам, бродяжничать на грязных улицах или трудиться на хозяйском поле. «Рабские души», — вынес Долф свой приговор.

Но среди этих маленьких несмышленышей теперь, пожалуй, набралось бы не менее тысячи тех, кто всем сердцем ощутил прелесть вольной жизни. Для них крестовый поход стал поистине откровением, пробудил достоинство и самостоятельность. У них выработалась привычка сообща решать насущные дела, заботиться о товарищах и быть за них в ответе. В недавнем прошлом невежды и бродяги, они с любопытством всматривались в окружающее, пытливо изучая мир животных и растений. Юные художники заполняли досуг резьбой по дереву, плели изящные блюда и корзинки, мастерили утварь, которой так не хватало в пути. Умельцы изготовляли простейшие ткацкие станки, сплетали полотна из стеблей и шили из них новые сорочки. На каждом шагу они делали собственные маленькие открытия. Теперь они ничего не желали принимать на веру, их уверенность в своих силах росла с каждым днем.

Причину, по которой жители Больцано не поскупились на щедрый прием, Долф выяснил на следующий день. Вот что рассказал ему Леонардо:

— По городу ходят небылицы про наш поход, такие глупые, что и повторять не хочется, но люди им верят. Я сам слыхал, будто бы наше воинство в Кельне насчитывало тридцать тысяч душ. Подумать только — тридцать тысяч! Откуда они это взяли?

— А сколько это — тридцать тысяч? — спросила Марике.

— Малышка, ты и представить себе не можешь. Во всем Кельне не наберется такого количества детей. Зато теперь я кое-что понимаю. Они здесь, в Больцано, решили, что мы потеряли по дороге тысяч двадцать детей, а посему можно и побаловать несчастных, оставшихся в живых, так они думают.

— Кто пустил слух о том, что нас было тридцать тысяч?

— Дьявол его знает! Все твердят об этом, и каждый верит. Дойдет до того, что мы и сами поверим.

— Никто не подсчитывал численность колонны, — заметил Долф.

— Нет, конечно, но разница между восемью и тридцатью тысячами видна и без того. Вспомни, когда мы наткнулись на них возле Спирса, в колонне не могло быть более восьми тысяч душ.

— Но и потери были немалые, — удрученно заключил Долф.

— Ну, здесь как раз все обстоит совсем не так плохо, — вслух размышлял студент. — Из этих восьми тысяч в Ломбардию [14] пришли семь… Не забывай, что Фредо увел с собой человек восемьсот, да остальные, кого мы недосчитались, не обязательно погибли. Вон сколько детей осталось в городах и селениях. Думаю, и мы с тобой неплохо потрудились, сберегая ребят.

Долф, который винил себя в смерти каждого ребенка, не разделял его оптимизма.

— Но ведь нас еще много? — с тревогой спрашивала Марике. — Достаточно, чтобы завоевать Иерусалим?

— Станем мы его завоевывать! Сарацины сами разбегутся, едва увидят нас, — насмешливо отвечал Леонардо.

— Ты не веришь, что все так и будет, — возмутилась девочка, задетая за живое его словами.