Петр Первый и его время - Павленко Иванович

Петр иногда навещал Литейный двор, причем в качестве не экскурсанта, а работника. В походном журнале царя, регистрировавшем каждый его выход, читаем следующую запись от 10 сентября 1715 г.: «Его величество был в мыльне и кушал дома и был на Литейном дворе, вылили 6 мортир и 1 гаубицу».

На противоположном берегу Невы находилась Петропавловская крепость. К концу жизни Петра она уже приобрела современные очертания: стены и казематы были готовы, закончилась отделка массивных Петровских ворот. Обращало на себя внимание сооружение внутри крепости, видное со всех точек строившегося города, — собор Петра и Павла. Это было главнейшее монументальное здание столицы, ее архитектурный центр. Строительство его еще не было завершено, но выразительный силуэт колокольни с часами и грандиозным шпилем, покрытым медными позолоченными досками, уже сверкал на солнце. Царю захотелось, чтобы высота шпиля превышала высоту самого высокого сооружения Москвы — колокольни Ивана Великого. Шпиль символизировал положение нового города в государстве.

Набережная Невы на Васильевском острове еще только застраивалась. Стрелка острова должна была стать административным и торговым центром столицы. Здесь начинали возводить стены знаменитого здания Двенадцати коллегий. Оно предназначалось для Сената, Синода и коллегий и имело простую и экономичную композицию, достигавшуюся многократным повторением отдельных трехэтажных зданий одинаковой архитектуры, объединенных в одно целое крышей. Над каждым зданием воздвигалась четырехскатная крыша с изломом над чердачным этажом. Это позволяло возводить сооружение длиной в 183 сажени по частям. Равенство размеров отдельных зданий, однотипность их внешнего оформления подчеркивали равенство между собой коллегий в системе созданных при Петре центральных государственных учреждений.

Другая забота Петра состояла в упорядочении дворянской службы. Дворяне служили и в XVII в. Но тогда эта служба носила эпизодический характер: обычно весной, когда появлялся подножный корм для лошадей, царь призывал дворян в поместную конницу, и они являлись служить, как тогда говорили, «конным, людным и оружным», т. е. на собственной лошади и со своими доспехами в сопровождении нескольких крестьян и со своими запасами продовольствия. Наступала зима, военные действия прекращались, и дворяне возвращались в свои усадьбы, чтобы четыре — шесть месяцев провести в полной безопасности и беспечной жизни.

Весной все начиналось сначала. Бывали времена, длившиеся по нескольку лет кряду, когда страна не воевала, и тогда дворян не тревожили вообще, а если и созывали поместное войско, то лишь для того, чтобы отогнать крымских татар, совершавших грабительские набеги на южные уезды.

В ходе создания регулярной армии и флота, а также новых правительственных учреждений характер службы дворян существенно изменился. Праздную жизнь в усадьбах заменила полная опасностей служба в полках и на кораблях, где надо было штурмовать крепости, участвовать в сражениях с великолепно вымуштрованной армией шведского короля.

Дворянину пришлось облачиться в офицерский или гражданский мундир и нести беспокойную службу в казармах и канцеляриях, которую он считал столь же обременительной, как и разорительной, ибо барское хозяйство оставалось без личного надзора — приказчики далеко не всегда справлялись со своими обязанностями. Отсюда стремление многих дворян уклониться от службы, где-либо отсидеться — в лесу или у родственников — на то время, когда в усадьбу прибывал курьер либо воинская команда, чтобы доставить укрывавшегося недоросля в полк. Таких дворян называли «нетчиками» (от слова «нет», т. е. отсутствует).

При Петре появился новый вид службы дворян — обязанность учиться. Трудно даже сказать, какую обязанность — службу или обучение — дворяне считали более для себя обременительной.

Учебные заведения, созданные при Петре, напоминали казарму, а учащиеся — рекрутов. Учащихся из числа дворянских недорослей, как и рекрутов из крестьян и горожан, набирали принудительно.

В 1715 г. Петр учредил Морскую академию. Современник отметил, что «в обширной России не было ни одной знатной фамилии, которая бы не обязалась выслать в эту академию сына или другого родственника от 10- до 18-летнего возраста». В инструкции для Морской академии есть пункт, написанный самим царем: «Для унятия крика и бесчинства выбрать из гвардии отставных добрых солдат и быть им по человеку во всякой каморе, во время учения иметь хлыст в руках; и буде кто из учеников станет бесчинствовать, оных бить, несмотря какой бы он фамилии ни был, под жестоким наказанием, кто поманет», т. е. сделает поблажку.

Неизвестный автор запечатлел любопытную картинку с натуры: дворянские недоросли, чтобы уклониться от обучения в Навигацкой школе, поступили в Спасский монастырь. Об их поступке узнал царь и велел всем им бить сваи на Мойке. Тщетно уговаривали Петра Меншиков и Апраксин помиловать недорослей. Тогда Апраксин, рассчитав время, когда царь будет проезжать мимо строительства, снял с себя кафтан, повесил его на шест, чтобы был заметен, и начал бить сваи.

Петр, увидев работавшего адмирала, спросил:

— Для чего ты бьешь сваи? Тот ответил:

— Бьют сваи мои племянники и внучата, а я что за человек, какое имею в родстве преимущество?

После описанного эпизода недоросли были отправлены для обучения за границу.

Обучение за границей считалось более тягостным, чем обучение на родине. Поначалу за границей молодые люди обучались преимущественно мореходству, кораблестроению, военному делу. Со временем за рубеж стали посылать для овладения архитектурой, живописью, устройством парков, восточными языками и т. д.

Обучение за границей считалось трудным отчасти из-за незнания языка, отчасти из-за материальных лишений. Большинство юношей с усердием овладевали науками, приобретали необходимый опыт. Но среди них встречались бездельники и моты, транжирившие присылаемые родителями деньги на удовольствия и менее всего заботившиеся о выполнении поручения, с которым они были отправлены за рубеж.

Два сына князя Аникиты Ивановича Репнина обременили себя долгами и пребывали «в великой мизерии». Причина затруднений — мотовство. Дело дошло до того, что они продали за бесценок лошадей и одежду, оставив «по одному кавтану», но выручку издержали в мгновение ока, так что «и купить хлеба не на что». Таким же транжирой оказался и Василий Шапкин, не имевший столь богатого и знатного родителя, как Репнин, но тем не менее живший не по средствам, так что кредиторы грозили его «посадить в тюрьму». Среди волонтеров попадались забияки и драчуны. Гардемарин Глебов поколол шпагой Барятинского и поэтому «за арестом обретается». Таких случаев во Франции, где произошло это происшествие, «никогда не приключается: хотя и колются, только честно, на поединках, лицом к лицу».