Петр Первый и его время - Павленко Иванович

Из Парижа Петр отправился в Спа принимать воды, а начатые в столице Франции переговоры были успешно завершены в Амстердаме, где 4 августа 1717 г. был подписан русско-французский договор. Согласно Амстердамскому договору. Франция возлагала на себя роль посредника в переговорах между воевавшими сторонами, а также отказала в выплате субсидий шведскому королю. Именно пустая казна вынудила Карла XII начать переговоры о мире. В этом состоял важнейший результат договора.

Франция и ее столица оказали на царя двойственное впечатление. «Жалею, — сказал он, — что домашние обстоятельства принуждают меня так скоро оставить то место, где науки и художества цветут, и жалею при том, что город сей рано или поздно от необузданности и роскоши претерпит великий вред, а от смрада вымрет». Таким неопрятным выглядел Париж.

Под домашними обстоятельствами, о которых сказал Петр, подразумевалась семейная драма, связанная с делом собственного сына — царевича Алексея. В октябре 1717 г. царь возвратился из заграничного путешествия. Некоторое время он провел в Петербурге, а с установлением санного пути укатил в Москву. Там он не был восемь лет и прибыл туда не для того, чтобы посмотреть на происшедшие изменения. Старую столицу он избрал местом, где должна была решаться судьба царевича Алексея. В Успенском соборе Кремля происходили венчания на царство. Там же Петр намеревался отрешить сына от прав на престол.

БОРЬБА С ПРОТИВНИКАМИ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ. ОТ ПРИКАЗОВ К КОЛЛЕГИЯМ

В деле царевича Алексея прослеживаются два аспекта: один из них личный — отношения между отцом и сыном, другой — государственный, связанный с судьбами России и всех новшеств. Второй аспект не существовал отдельно от первого, ибо два представителя одной семьи не являлись частными лицами — один из них занимал престол и управлял страной, другой был наследником престола.

Драматизм ситуации определялся тем, что отец и сын выражали диаметрально противоположные взгляды на будущее страны и преобразований.

Естественно было бы полагать, что носителем заскорузлых, отсталых взглядов должен быть отец. Молодости свойственно дерзать, двигаться вперед, совершенствовать новшества. В данном случае получилось наоборот: сторонником нового, и не только сторонником,' а человеком, энергично, со всей страстью своего темперамента внедрявшим это новое в жизнь, был отец, а сын с нетерпением ждал того часа, когда его не станет, чтобы повернуть все вспять, вернуться к старозаветным порядкам. Царевич был уверен, что время работает на него, что каждый прожитый день неумолимо приближает его к тому времени, когда на него будет возложена корона и он станет полновластным повелителем страны.

27 октября 1715 г. произошло событие, которого никак не ожидал царевич, — в этот день хоронили его супругу, и отец велел вручить ему письмо, заканчивавшееся угрозой лишить царевича престола, если он не одумается и не изменит поведения, «ибо, — писал царь, — за мое отечество и люди живота своего не жалел и не жалею, то како могу тебя непотребного' пожалеть».

Царевич обратился за советом, как ему быть, что ответить отцу, к самому близкому в то время приятелю — Александру Васильевичу Кикину.

Тот посоветовал царевичу отречься от престола, ссылаясь на слабое здоровье. В этом духе Алексей и составил ответ. Он немногословен — царевич избавил себя от необходимости пускаться в рассуждения и написал, что желание отца совпадает с его собственным желанием: «Вижу себя к сему делу (к управлению государством. — Н. П.) неудобна и непотребна», ибо лишен памяти и скуден «силами умными и телесными». Царевич написал, что'отказывается от престола и в конечном счете решился на монашеский чин. До смерти отца, рассуждали его друзья, можно отсидеться в монастырской келье, а там будет видно. Но сам Петр предоставил возможность сыну изменить свое решение — он вызвал его в Копенгаген. '

Это была еще одна попытка царя сблизиться с сыном и привлечь его к намечавшимся десантным и военно-морским операциям против Швеции.

Сборы были недолгими — 26 сентября 1716 г. царевич в сопровождении немногих лиц, попрощавшись с сенаторами, отбыл из Петербурга. Путь он держал не в Копенгаген, а в Вену, причем ехал инкогнито и, чтобы замести следы, менял экипировку, отрастил усы.

Поздно вечером 10 ноября 1716 г. карета с польским кавалером Кременецким (под такой фамилией ехал царевич) подкатила к дворцу австрийского вице-канцлера Шенборна, когда тот готовился ко сну. Ему доложили, что русский царевич стоит у подъезда и просит срочной аудиенции.

Войдя в покои, царевич Алексей в состоянии крайнего возбуждения, в страхе озираясь по сторонам, бормотал слова, из которых следовало, что он, царевич, подвергался гонениям со стороны отца, что царь намерен лишить его права наследовать престол, в то время как у него, Алексея, достаточно ума, чтобы царствовать. Царевич заключил свой монолог словами: «Я не хочу в монастырь. Император должен спасти меня».

Он, таким образом, просил у австрийского правительства убежища.

Правительство императора оказалось в затруднительном положении. Открыто предоставить царевичу убежище значило бросить вызов царю, который, возможно, не остановится перед вооруженным конфликтом. Выдать немедленно царевича Петру тоже не считали разумным: во-первых, это не престижно; во-вторых, царевича можно было использовать разменной монетой в политической игре.

В конечном счете в Вене остановились на третьем варианте — Алексея решили приютить тайно, для чего его отправили в горную крепость в Тироле — Эренберг, где он жил в строжайшей изоляции.

Начались поиски пропавшего без вести сына. В марте 1717 г. русский дипломат при венском дворе Веселовский точно установил местопребывание беглого царевича, упрятанного в Эренберге. Веселовский исхлопотал аудиенцию у императора, которому передал послание Петра. В нем царь извещал цесаря, что его сын, царевич Алексей, «незнаемо куды скрылся», и намекал, что он находится на территории, подвластной императору.

Австрийский двор занял уклончивую и выжидающую позицию. Лишь месяц спустя, когда скрывать царевича в австрийских владениях стало невозможно, Карл VI отправил царю ответ, в котором признал, что беглец находится в его владениях и что его правительство обеспечит царевичу безопасность, чтобы он не попал в неприятельские руки. В письме отсутствовал ответ на главный вопрос царя: выдадут или не выдадут сына отцу? Тем временем царевича решили перевезти из Эренберга, пребывание в котором было точно известно русским агентам, в Неаполь. Австрийское правительство полагало, что этот переезд останется незамеченным и тайна нового местожительства царевича будет сохранена, но ошиблось — Румянцев неотступно следил за царевичем и не упустил время его выезда.