Нация фастфуда - Эрик Шлоссер

Я пару минут смотрю, как он оглушает коров. Сильные и внушительные животные через миг становятся неподвижными, привязанными к рельсам, готовыми к разделке. Вот корова выскальзывает из цепи, падает на землю и попадает головой в один конец ленты конвейера. Рабочие пытаются освободить животное, оглушенное, но живое. С меня хватит.

Я выхожу из здания в холодную ночь и следую по пути, по которому коровы движутся на бойню. Они проходят мимо меня, подгоняемые работниками с длинными белыми палками, которые, кажется, светятся в темноте. Один бык, возможно, инстинктивно почувствовав то, что другие не смогли, разворачивается и пытается убежать. Но работники загоняют его к остальным. Животные лениво входят поодиночке вперед, к приглушенным звукам «поп, поп, поп», несущимся из-за открытой двери.

Дорога изгибается, коровы не видят, что внутри, поэтому они спокойны. Когда колея медленно поднимается вверх, животные могут подумать, что они опять направляются в грузовик, в новое путешествие. В каком-то смысле это так. Колея расширяется и ведет к большому загону для скота с деревянным забором. Место ему — на лугу, а не здесь. Когда я двигаюсь вдоль забора, коровы подходят ко мне, смотрят в глаза, как собаки, которые надеются получить что-то вкусное, и следуют за мной в загадочном порыве. Я останавливаюсь и пытаюсь увидеть всю сцену разом: прохладный ветер, коровы и их нежное мычание, безоблачное небо, поднимающийся от фабрики пар в лунном свете. Тут я замечаю, что у здания все же есть одно окно, маленький квадрат света на втором этаже. Оно как будто предлагает посмотреть на то, что спрятано за огромным безликим фасадом. Через это маленькое окно вы можете увидеть ярко-красные туши на крюках, которые проносятся по кругу.

Острые ножи

«Глушитель», «прихлоп», «кандальщик», «кострец», «первый шкуродер», «костолом», «костомол», «расщепитель», «цепобой»… Сами названия сотрудников современной скотобойни передают жестокость работы. Упаковка мяса в последние годы — самая опасная работа в США. Количество увечий, полученных на скотобойне, примерно в 3 раза превышает статистику обычной американской фабрики433. Каждый год примерно каждый третий упаковщик мяса — почти 43 тыс. людей434 — получает травмы или профессиональные заболевания, которые требуют серьезного лечения, а не просто первой помощи. Есть серьезные доказательства тому, что Бюро трудовой статистики[99] приуменьшает количество травм. Тысячи ранений и болезней, скорее всего, остаются за рамками статистики435.

Несмотря на наличие конвейера, грузовых подъемников, машин для снятия шкуры и других устройств, большая часть работы в скотобойнях делается вручную. Птицефабрики частично механизированы, поскольку все куры примерно одного размера436. На некоторых фабриках Tyson птиц убивают, ощипывают, потрошат, обезглавливают и режут на котлеты роботы и машины. Но коровы бывают всех размеров и форм, их вес различается на десятки килограммов. Поэтому фабрики по переработке мяса пока механизировать невозможно. В одном из важнейших аспектов работа по упаковке мяса совсем немного изменилась за последние 100 лет. В начале XXI в., в эпоху невероятного технологического прогресса, самым важным инструментом современной скотобойни остается острый нож.

Рваные раны — самый распространенный вид травм у упаковщиков мяса, которые часто режут себя или соседей. Очень распространены тендинит и кумулятивные травматические расстройства[100]. У мясников встречаются проблемы со спиной, плечами, туннельный синдром запястья и синдром указательного пальца (расстройство, при котором палец замирает в согнутом положении). Количество таких травм в мясоперерабатывающей индустрии намного выше, чем в любой другой. Здесь они встречаются в 35 раз чаще, чем в среднем на производстве437. На скотобойне многие совершают движения ножом каждые 2–3 секунды, это примерно 10 тыс. разрезов за 8-часовую смену438. Если нож затупится — приходится дополнительно напрягать сухожилия, суставы и нервы. Тупой нож может стать причиной боли от ладони режущей руки до позвоночника.

Рабочие часто приносят свои ножи домой и минимум 40 минут в день доводят лезвие до гладкого, острого и отшлифованного состояния без единой зазубрины. Одна работница IBP, невысокая женщина из Гватемалы с седеющими волосами, говорила со мной на крошечной кухне своего передвижного дома. Пока на плите готовился бобовый суп, она сидела на деревянном стуле и, немного покачиваясь, рассказывала мне о своей жизни, путешествии на север в поисках работы, а сама все время точила большие ножи на коленях, как будто вязала свитер.

«Революция IBP» несет прямую ответственность за многие опасности в работе мясоперерабатывающих фабрик. Одним из главных факторов, определяющих статистику травм на современных скотобойнях, стала скорость поточной линии «расчленения». Чем быстрее она работает, тем выше вероятность получить травму. На старых бойнях Чикаго забивали примерно 50 коров в час. В конце 1970-х новые фабрики на Высоких равнинах забивали 175 животных в час. Сегодня некоторые предприятия забивают почти 400 коров в час — примерно полдюжины животных в минуту, проходящих по одной линии, разделываемых работниками, которые боятся не успеть. Люди пытаются угнаться за скоростью потока и не уделяют достаточно внимания заточке ножей, поэтому чаще перенапрягают свои мышцы. Когда скорость увеличивается, растет и риск случайных колющих и режущих ран. «Я всегда могу определить скорость линии, — говорит мне бывшая медсестра Монфорта, — по количеству людей, которые приходят ко мне в кабинет». Люди часто ранят себя, хотя все стараются быть начеку. Мясники работают в сантиметрах друг от друга, орудуя большими ножами. Малейшая ошибка может закончиться серьезной травмой. Бывший работник IBP рассказал мне про ножи для обвалки мяса, которые внезапно вылетают из рук и рикошетят от механизмов. «Они очень гибкие, — говорит она, — и могут отлететь в вас… дзынь, и они вылетают из рук».

Заводы по переработке говядины, как и фабрики по производству картофеля фри, часто работают с очень низкой прибылью, буквально несколько центов за полкило439. Три гиганта мясопереработки — ConAgra, IBP и Excel — пытаются повысить прибыли, до предела поднимая объем выпуска на каждой фабрике. Если скотобойня полностью укомплектована персоналом, прибыль, которую она получит, напрямую зависит от скорости линии. Ускоренный темп сулит большую выгоду. Рынок негативно влияет на работу заводов по переработке мяса: факторы, которые делают скотобойню сравнительно неэффективной (недостаток механизации, зависимость от рабочей силы), заставляют компании делать их опаснее (ускоряя производство).

Ускорение повышает нагрузку до предела, что заставляет многих работников использовать стимуляторы440. Они тут же получают заряд бодрости и уверенность в себе и готовы на все. Надзиратели сами часто продают препараты своим рабочим или поставляют бесплатно за некоторые услуги, например работу во вторую смену. Рабочие, которые принимают стимуляторы, кажутся себе сильными и неуязвимыми. Но на самом деле они в большой опасности: риск получить травму повышается. По понятным причинам на современной скотобойне таким не место.

Когда профсоюзы были сильны, рабочие могли жаловаться на слишком высокие скорости, не боясь увольнения. Сегодня только треть работников IBP входит в профсоюз441. Большинство же — недавние иммигранты, многие нелегальные. Они могут быть уволены без предупреждения на любом основании. Ситуация не располагает к жалобам. Эти люди преодолевают огромные расстояния ради работы, у них есть семьи, которые нуждаются в их поддержке. На мясокомбинатах они зарабатывают в 10 раз больше, чем могли бы заработать у себя на родине, и они очень боятся заговорить, чтобы не потерять все, что имеют. Производство ускоряется, а затраты на рабочую силу на комбинатах IBP, где нет профсоюзов, — стандарт для всей индустрии. Всем приходится производить говядину так же быстро и так же дешево, как IBP. Замедление конвейера для защиты рабочих теперь может привести к поражению в высококонкурентной среде.

Рабочие рассказывали мне, как на них давят, чтобы они не сообщали о своих травмах. Ежегодные премии управляющих и надзирателей часто зависят от числа травм у рабочих. Но вместо того чтобы создать более безопасную среду, система заставляет управляющих следить за тем, чтобы инциденты и ранения не попадали в официальные отчеты. Потерянные пальцы, сломанные кости, глубокие ножевые раны и ампутированные конечности сложно спрятать от властей. Но тяжелые и непоправимые увечья встречаются на скотобойне не так часто, как менее заметный, но не менее серьезный вред здоровью: порванные мышцы, смещенные диски, защемленные нервы.

Если работник соглашается не докладывать о травме, надзиратель обычно временно переводит его на более легкую работу, чтобы дать время на восстановление. Если травма серьезна, мексиканскому рабочему разрешают на некоторое время уехать домой для реабилитации, чтобы потом вернуться на работу в США. К рабочим, которые подчиняются этим неписаным правилам, относятся вежливо. А тех, кто бунтует, наказывают, чтобы остальным неповадно было. Как объяснил один бывший рабочий IBP: «Они пытаются запугивать тебя, чтобы ты не обращался к врачу».