Сибирский фронтир - Сергей Фомичев

– Средства у меня есть, – быстро ответил я. – Дай только время, построю самый лучший.

– Просто так не построишь, – буркнул штурман. – Если теперь закажешь, то к весне тебе невесть что смастерят. Обманывать не будут, положим, но сам посуди: из леса сырого наберут, так по морю далеко не уплывёшь. А сухого хоть вдвое дороже предложишь, не добудут. Доску если по уму сушить не меньше года потребно. Нет, тут загодя надо суетиться.

Я догадался, раз Окунев спорит, значит, имеет на уме лучший вариант. Так оно и вышло.

– Вот что, – сказал капитан после паузы. – Рытов после нынешнего похода тоже собирался серьёзным промыслом заняться. На острова Обмана нацеливался. Собственно все четыре предыдущих года он только средства собирал. Говорил, мол, последний раз на север сходим и хватит. – Окунев вздохнул. – Сходили...

Он опять задумался, в который раз переживая потерю, и, тряхнув головой, наконец, изложил суть:

– Покойный хозяин мой, ещё в прошлом году заказал большой гвозденник. Тут у нас несколько адмиралтейских мастеров бедует, так он с одним уговорился. Да не с кем–нибудь, самого Березина подрядил. А для Рытова всегда на совесть строят. Он в этом деле понимал не хуже корабельщиков, всегда сам на промысел ходил, а потому требовал отменной работы. И не только требовал – сам деревья отбирал, под его присмотром лес рубили и доску готовили. Канаты заказывал, парусину, якоря. Правда, привезти всего не успел.

Добрый должен получиться корабль, хоть за океан на нём. Другой такой только Бичевин строить начал, но ему ещё работы невпроворот, а этот считай готовый почти. В этом годе основу набрали, обшили. Весной проконопатят, просмолят, ускобят…

Капитан махнул рукой.

– Теперь–то он Семёну без надобности. Наследник его ещё мальчишка... – Окунев опустил взгляд. – Ты к вдове сходи, к Алевтине Дмитриевне, да перекупи паи–то. И ей будет, на что сына с дочерьми растить, и тебе на шитике зазря тонуть не придётся.

И поспеши. Когда другие про корабль пронюхают, многие на него позарятся. Если даже наши ротозеи ушами прохлопают, так тот же Бичевин постарается перекупить, или из камчатских промышленников кто–нибудь. А если сейчас с вдовой договоришься, то и опередишь всех...

– Ну так давай сходим к ней не откладывая, – загорелся я.

Окунев резко мотнул головой.

– Не смогу я в глаза им смотреть, – буркнул он. – Не пойду.

Глава двенадцатая. Корабль

Глава двенадцатая. Корабль

Окунев упёрся, и к Рытовым пришлось бы идти одному, если бы не выручил Данила. Лично я просто не представлял, как подступиться к делу. Говорить с семьёй, только что потерявшей кормильца о покупке корабля представлялось мне слишком циничным. Мародёрство просто какое–то. Благо Данилу уже ввели в курс дела и, заметив моё смятение, он сам вызвался вести переговоры с вдовой.

– Я Алевтину знаю, мне будет проще.

По дороге я попытался расспросить компаньона об Окуневе, но тот уклонился от однозначной оценки.

– Мореход он, как говорится, милостью божьей, однако, вот Рытова же потопил. Другой бы настоял на своём, а этот слаб перед хозяином оказался. В море опасно, когда собственной воли кормщику не хватает.

– Ну, так лучшего мне и не надо. Я не собираюсь, как Рытов штурвал из рук вырывать.

– Да пожалуй, что другого тебе всё равно не найти, – нехотя согласился Данила.

Дом погибшего шкипера наполняла печаль. Здесь разговаривали вполголоса, сохраняя на лицах иконную благость и смирение. Даже девочки ещё слишком мелкие, чтобы осознать утрату, обходились без шума и детской возни. Однако никаких иных признаков траура я не приметил. Со дня гибели кормильца прошло уже три недели, а трагическое известие семья получила только позавчера. Домашние, может быть, и готовили какие–нибудь поминки на сороковой день, но пока они тихо скорбели.

Нас приняли сразу. Дочурок мать отослала в соседнюю комнату, а сын, подросток лет четырнадцати, заявил, что останется.

Данила в двух словах изложил дело.

– Смотри Алевтина, – убеждал он. – Сама ты не потянешь такое хозяйство, а Яшка молод ещё. Пока подрастёт, корабль сгниёт уже. Иван же человек честный. За прежние мужнины расходы даёт тебе три сотни рублей монетой. Затем с промысла тебе один пай оставит, и Яшке положит пай. Девчонкам твоим на приданое хватит. А, кроме того, я за его кошты буду вам провиант поставлять по надобности. Так что нужды знать не будешь.

Алевтина Дмитриевна посмотрела на сына. Видимо в их семье такие дела решали мужчины, пусть и юные. Паренёк думал довольно долго. Его лицо даже побледнело от ответственности за принимаемое решение.

– Я с вами пойду, – заявил он, наконец. – А иначе не уступлю корабля. Меня отец всё одно собирался с собой брать. А как я теперь ремеслу обучусь на берегу сидючи? Так что решайте сами. Простым промышленником пойду или матросом.

На лице вдовы не отразилось и тени страха. Потеряв только что мужа, она не набросилась на сына с уговорами и возражениями. Вот что значит морская семья.

– Хорошо, – согласился я, выдержав паузу ради приличия, но на самом деле готов был заполучить корабль хоть со всем семейством в придачу. – Люди мне нужны. Но простым зверобоем тебе мелковато будет. Ты вроде бы как пайщик. Пойдёшь учеником к Окуневу.

И только тут Алевтина Дмитриевна вздрогнула.

***

От Охотска до кустарной верфи покойного Рытова было два дня пешего хода. Вместе со мной отправилась почти вся имеющаяся на данный момент команда – Окунев и двое его парней, а так же Данила, который в промыслах мало что понимал, зато отменно разбирался в финансах. Старший из Окуневских матросов постоянно чихал. Я сперва отнёс это на счёт простуды вызванной кораблекрушением и долгим пребыванием на голой скале, но, оказалось, чихал парень с детства, и называл свою болезнь "чихоткой", за что и получил такое прозвище. Молодого матроса звали Борькой. Он выглядел совсем ещё мальчишкой – может быть на пару лет старше Яшки Рытова – но уже имел опыт. Сам Яшка, объяснив, как найти плотбище, остался дома, но пообещал прибыть сразу после сороковин.

Мы постарались покинуть городок тихо, чтобы скрыться от возможных претендентов на рытовское наследство. Пусть сделка уже состоялась,