Голубой Марс - Ким Робинсон

Когда поезд скрылся из виду, Ниргал двинулся пешком по Крамгассе в привычном окружении охраны и репортеров. Подойдя к двумстам пятидесяти четырем ступеням спиральной лестницы Чудовища, взгромоздил на ее вершину все две с половиной массы своего тела, чтобы посмотреть на южную сторону Бернского высокогорья. Он проводил здесь много времени, отчего иногда даже пропускал первые послеобеденные встречи, полностью оставляя их Саксу и Майе. Швейцарцы подходили к организации дел с присущей им серьезностью. Все встречи шли по расписанию и начинались в указанное время, а если что-то сбивалось, то это было не по их вине. Они были в точности такими, как швейцарцы на Марсе – Юрген, Макс, Присцилла и Сибилла, – с их чувством порядка и соответствующим ему поведением, с лишенным страсти спокойствием, предсказуемым соблюдением приличий. Койот над этим смеялся либо презирал, считая угрозой для жизни, но, глядя на этот изящный каменный город вокруг, наводненный цветами и столь же процветающими людьми, Ниргал думал: что-то в этом все-таки есть. У него так долго не было своего дома. И если Мишель мог уехать в Прованс, то для Ниргала такого места не существовало. Его родной город был погребен под полярной шапкой, а мать бесследно исчезла, и все места, где он побывал потом, были просто местами, где все повсюду менялось. Его домом стала изменчивость. А глядя на Швейцарию, понять ее было очень трудно. Он хотел, чтобы у него тоже появилось такое родное место, с чем-нибудь вроде этой черепичной кровли, каменных стен и такое крепкое, что простояло бы тысячу лет.

Он постарался сосредоточиться на встречах в Мировом Суде и Федеральном дворце. «Праксис» по-прежнему стоял во главе борьбы с наводнением, хорошо справляясь и без планов и уже превратившись в кооперативного производителя основных товаров и услуг, включая процедуру омоложения. Марсиане видели результаты в Тринидаде: по большей части в этом была заслуга местных движений, но «Праксис» помогал подобным проектам по всему миру. Говорили, что Уильям Форт критически относится к такой роли этого «коллективного транснационала», как он называл «Праксис». И его мутировавшая наднациональная организация была лишь одной из сотен, что активизировались после наводнения. По всему миру они боролись с проблемой переселения жителей прибрежных районов и строительства или переноса инфраструктуры куда-нибудь выше.

Эта свободная сеть восстановительных работ, однако, встречала сопротивление со стороны наднационалов, которые жаловались на то, что значительная часть инфраструктуры, капитала и рабочей силы теперь переходили к местным властям, национализировались, изымались. Их открыто разворовывали. Нередко возникали стычки, особенно там, где они не прекращались и до этого. Наводнение, как-никак, грянуло в разгар очередного кризиса, и, пусть оно изменило мировой порядок, старые распри все равно продолжались – причем бывало, что их выдавали за борьбу с наводнением.

Сакс Расселл прекрасно об этом знал и имел убеждение, что мировые войны 2061 года так и не избавили земную экономическую систему от ее основных недостатков. Он то и дело подчеркивал это во время встреч, каждый раз в своей странной манере, и Ниргалу казалось, что Сакс пытался убедить скептиков из ООН и наднациональных организаций в необходимости прибегнуть к методам «Праксиса», если они хотят выжить вместе со всей цивилизацией. Что их заботило сильнее – они сами или вся цивилизация, было не особо важно, как Сакс объяснил Ниргалу, когда они остались наедине. Даже если бы они установили какое-нибудь макиавеллистическое подобие системы «Праксиса» – уже в ближайшее время все будет одинаково, но до тех пор им нужно было как-то мирно сотрудничать.

И на каждой встрече он до боли сосредотачивался, был логичным и участливым, особенно по сравнению со своей глубокой задумчивостью во время перелета на Землю. А Сакс Расселл все-таки считался самим Терраформатором Марса, живым аватаром Великого Ученого, занимал важнейшее место в земной культуре. Ниргалу казалось, что он был кем-то вроде Далай-ламы от науки, непреходящей реинкарнацией воплощения научного духа, созданной культурой, которая будто могла принять только одного ученого за раз. В то же время для наднационалов Сакс служил главным создателем крупнейшего нового рынка в истории – и это было существенным дополнением к его ауре. А также, как указала Майя, он принадлежал к группе вернувшихся из мертвых, был одним из лидеров первой сотни.

Все это вместе, наряду с его странными запинаниями, помогло создать его образ для землян. Обычные затруднения речи превратили его в оракула; земляне, казалось, верили, что он рассуждал в такой возвышенной плоскости, что мог говорить только загадками. Наверное, они просто этого хотели. Такой они видели науку – ведь нынешняя теоретическая физика рассматривала реальность в виде ультрамикроскопических струнных петель, с идеальной симметричностью перемещающихся в десятке измерений. Поэтому люди и привыкли к тому, что физики были такими чудаковатыми. А растущая польза от переводческих искинов позволяла приспособиться к самым странным оборотам речи; почти все, с кем общался Ниргал, говорили по-английски, но каждый раз это был немного другой английский, так что Земля казалась ему скоплением идиолектов, где не было и двух человек, которые говорили бы одинаково.

Сакса же здесь слушали с предельной серьезностью.

– Наводнение служит отметкой переломного момента в истории, – сказал он однажды утром на большом общем собрании в зале заседаний Федерального дворца. – Оно стало природной революцией. На Земле изменились погодные условия, поверхность суши, морские течения. Размещение людей и животных. При таком положении просто нет причин пытаться восстановить допотопный мир. Да это и невозможно. Зато есть множество причин установить и усовершенствовать общественный порядок. Тот, что был раньше – не годится. Он приводил к кровопролитию, голоду, невольничеству, войне. К страданиям. Ненужным смертям. Пусть смерть будет всегда, но пусть она наступает для каждого как можно позднее. При завершении достойной жизни. В этом и состоит цель любого рационального общественного порядка. Поэтому мы рассматриваем наводнение как возможность… такую же, какая была на Марсе… возможность разорвать шаблон.

Представители ООН и советники наднационалов насупились при этих словах, но все равно слушали. И весь мир смотрел. Ниргал подумал, что все эти европейские лидеры не имели такого значения, как жители деревень, следившие за человеком с Марса по видео. А когда «Праксис», швейцарцы и их союзники по всему миру бросили все силы на помощь беженцам и стали проводить процедуру омоложения, люди повсюду сплотились воедино. Если можно было жить, спасая мир, если это сулило лучшую возможность для стабильности и долголетия, лучшее будущее для детей – то почему бы и нет? Почему нет? Что этим людям терять? Поздний наднациональный период принес выгоду части людей, но миллиарды оказались брошены или попали в непрерывно ухудшающееся положение.

Поэтому от наднационалов массово уходили сотрудники. Их не могли держать в заключении, их становилось тяжело запугать, и единственным способом их сохранить было создание программ наподобие той, что запустил «Праксис». И наднационалы последовали примеру – или просто говорили об этом. Майя была уверена, что они проводят лишь поверхностные изменения, нацеленные на подражание «Праксису» и, как следствие, на сохранение своих работников и прибыли. Но возможно, что и Сакс был прав, и они не способны контролировать ситуацию и заведут новый порядок вопреки своей воле.

Это Ниргал и решил заявить с трибуны в просторной боковой комнате Федерального дворца, когда у него появилась одна из немногих возможностей выступить на пресс-конференции. Стоя на подиуме и глядя на полную комнату репортеров и делегатов – такую не похожую на импровизированный стол на павлинском складе, не похожую на комплекс в тринидадских джунглях, не похожую на сцену посреди массы людей в ту безумную ночь в Берроузе, – Ниргал вдруг осознал, что его роль во всем этом заключалась в том, чтобы быть молодым марсианином, голосом нового мира. Он мог оставить здравомыслие Майе и Саксу и предложить им инопланетную точку зрения.

– Все будет хорошо, – сказал он, обводя взглядом так много людей, как только мог. – Каждое мгновение истории включает в себя смесь архаичных элементов, со всех периодов прошлого, начиная с самых первобытных времен. Настоящее всегда складывается из этих всевозможных архаичных элементов. До сих пор остались рыцари, которые прискакивают на конях и забирают зерно у крестьян. Как остались и гильдии, и племена. Сейчас мы видим, как много людей бросают работу, чтобы участвовать в борьбе с бедствием. Это уже внове, но это то же, что паломничество. Они хотят быть паломниками, следовать духовной цели, заниматься настоящим делом – важным делом. И больше не дадут никому себя ограбить. Те из вас, кто представляет аристократию, обеспокоены. Возможно, вам придется работать на себя и этим жить. Жить так же, как все остальные. И это правда – так и случится. Но все будет хорошо – даже для вас. Все хорошо в меру. И когда все равны между собой, вашим детям будет безопаснее всего. Всемирное распространение процедуры омоложения мы сейчас считаем важнейшим условием для установления демократии. Более того, это – ее физическое воплощение. Здоровье – оно для всех. И когда это произойдет, то вспышка позитивной человеческой энергии преобразует Землю буквально за несколько лет.