Моя жизнь - Ингрид Бергман

Вслед за Айрин он совершенно искренне предостерегал меня: «Ты должна быть крайне осторожна со всеми этими красивыми кавалерами. Все они только притворяются, что влюблены в тебя, а на самом деле все высчитывают. Но тебе надо всегда подумать, что же за этим стоит. Реклама. Их реклама: попасть в газеты, чтобы потом о них заговорили. Так что будь осторожна».

— Ты хочешь сказать, что единственный человек в мире, который влюблен в меня самое, а вовсе не потому, что я знаменитая актриса, — это ты? — спросила я.

— Да, я в этом уверен, — ответил Петер, и я ужасно расстроилась. Довольно долго я верила ему.

Он был убежден, что со всеми ведущими партнерами меня связывают любовные приключения. Да, они были очень красивы. Некоторые из них очень привлекали меня, некоторых привлекала я. Но любовных отношений не было.

Рут однажды мудро заметила: «Своего партнера она любит как раз настолько, чтобы любовные сцены выглядели естественно». Кто не был влюблен в Кэри Гранта, Гари Купера, Спенсера Треси? Наверное, половина женщин в мире. Но только с очень немногими из них я общалась вне студии.

Порою Петер ужасно раздражал меня. Пока я рассказывала ему о том, что происходит на студии, считая все это интересным, он обычно вставлял: «Не морщи лоб», я отвечала: «Хорошо, хорошо» — и продолжала свой рассказ. Через одну-две минуты он повторял: «Ты опять морщишь лоб» или: «Сиди прямо».

Я старалась не морщить лоб, сидеть прямо, но где-то внутри возникало неприятное подозрение, что он совсем меня не слушает, что его больше волнует, морщу ли я лоб, как сижу, как двигаются мои пальцы. И как-то я заметила: «Наверное, когда я буду умирать, ты будешь сидеть у моей постели и говорить, чтобы я не морщила лоб».

Конечно же, его советы очень и очень помогали мне все эти годы. Я старалась прямо сидеть, прямо держаться на сцене; я не стеснялась своего роста. Петер многое сделал для меня этими своими придирками, но в те дни это все больше раздражало меня.

И потом, эти бесконечные доводы в пользу диеты! Петер хотел видеть меня стройной, изящной. И все время недоумевал, почему это я, соблюдая диету, почти не худею. Он не знал, что только за столом я старалась есть то, что нужно, — сок, немного салата, а в спальне у меня была спрятана коробка с пирожными, которые я съедала сразу же после обеда. Я могла встать среди ночи, открыть холодильник и съесть все, что могла там найти съедобного, завершив таким образом «диетический» обед. Помню, как Петер недоумевал, почему диета не дает результатов. «0, — говорила я. — Я все время худею».

Но тут он достал весы и заставил меня взвеситься. Силой, и, конечно же, сразу стало ясно, что я поправляюсь. Я была ужасно обижена всей этой процедурой. Это было так унизительно.

Вот так и набирались постепенно все эти мелочи, пока мы пять лет жили вместе в Голливуде.

...Я очень любила наш дом. Мы выбирали его вместе с мужем. У нас была наша дочка, была собака, у меня был маленький автомобиль. Тем не менее мне казалось, что этого недостаточно. Я находилась в постоянной готовности куда-нибудь поехать. Рут показала мне письмо, которое я послала ей однажды. «Прощай, свобода», — писала я.

Петер знал, что деньги достаются тяжелым трудом. Иметь деньги вовсе не значило с легкостью их тратить. Я понимала эту философию. И я никогда не сорила деньгами. Мы и Пиа воспитывали так, чтобы она знала, что деньги достаются нелегко. Пиа очень хотела иметь велосипед. Я решила купить ей его. Но Петер сказал: «Конечно, Пиа может получить велосипед, но не потому, что она его просит; пусть подождет какое-то время, может быть, долгое время, помечтает о нем. Тогда она больше будет ценить покупку». Мы с Пиа бесконечно говорили о велосипеде, обсуждали его цвет, присматривали его, экономили деньги для его покупки. А время все шло и шло. И закончилась эта история забавным инцидентом.

Однажды утром я, едучи за покупками, пересекла одну из тех белых полосок на перекрестке, около которых нужно было остановиться. Я поехала дальше и вскоре увидела поджидавшую меня полицейскую машину. Я остановилась, подошел полицейский. Узнав меня, он сказал: «А-а, мисс Бергман? Удивлен, что вы так сделали. Вам надо было остановиться». «Извините», — ответила я. Он вытащил свою книжку и сказал: «Боюсь, что вам это будет стоить пять долларов, мисс Бергман». Пиа, услышав это, широко раскрыла глаза и начала всхлипывать: «Бууу-ууу, бедная мама, что же нам делать? Это ужасно, у моей мамы нет пяти долларов. Что же скажет папа? Буу-ууу, у мамы нет пяти долларов». Да, теперь я точно знала, что мы убедили Пиа в ценности денег. Полицейский наклонился к машине, посмотрел мне прямо в глаза. «Мисс Бергман, — мягко сказал он. — Вам надо было сказать мне, что у вас нет пяти долларов». Его действительно очень растрогала эта сцена.

Деньги действительно постоянно служили камнем преткновения между мной и Петером. Много лет спустя один из моих друзей открыл мне причину страха Петера за мою фигуру: если я растолстею, то никто не захочет меня снимать, и тогда моя актерская карьера закончится вместе с моим заработком. Петер вкладывал наши деньги в пенсионную страховку. Я могла брать деньги на расходы лишь в редких случаях. Однажды я это сделала, когда встретила в Нью-Йорке Джо Стила, занимавшегося на студии рекламой. Джо чувствовал мою скованность и несвободу в решении дел. «Как насчет интервью?» — спрашивал он. «Подожди минуту, я позвоню Петеру», — отвечала я. «Ты что, не в состоянии сама решать такие вещи?» — злился он. Он хотел, чтобы в таких делах я была независима от Петера. (Это, конечно, в свою очередь не нравилось Петеру). В тех случаях, когда нам предстоял какой-то деловой выход, я говорила: «Джо, мне нечего надеть». —«Почему?» — «Потому что я не могу позволить себе купить новые вещи», — отвечала я. Джо чуть было не падал в обморок. «Ты не можешь себе позволить? Ты зарабатываешь такую кучу денег, что уму непостижимо. И каждый раз, когда тебя приглашают на коктейль, ленч или в театр, ты говоришь, что тебе нечего надеть. Хватит. Мы сейчас выходим и покупаем тебе одежду. Сейчас же». Мне это показалось почти аморальным. Мне никогда в голову не приходило, что я могу купить себе одежду, которая не была бы предметом первой необходимости. Джо повел меня во все эти чудесные нью-йоркские магазины, где я страшно нервничала. Но я все-таки купила новые туалеты. Вечером набралась храбрости и позвонила Петеру. Попросила его прислать мне деньги, чтобы оплатить новый гардероб. Он выслушал меня без малейшего энтузиазма. «А для чего тебе все эти новые вещи?» — только и спросил он.

Я старалась держаться спокойно, главным образом потому, что ничего хорошего из моих протестов не получалось. Я навсегда запомнила, что стало для меня одним из переломных моментов. Однажды Петер страшно разозлился, решив, что я стараюсь его унизить. Он предупреждал меня, чтобы я никогда не упоминала о нем в своих интервью, никогда не давала их дома, не позволяла фотографировать домашнюю обстановку и никогда не разрешала бы фотографировать Пиа. Я с уважением относилась ко всем этим требованиям; кое-кто даже не подозревал, что я замужем и у меня ребенок. Но однажды я позволила сфотографировать меня дома, в большом кресле. Снимать должны были только лицо. Я решила, что могу себе это позволить, дабы избежать суматохи в отеле или студии. Никто в мире даже не подозревал, что фото сделано у меня дома. Но когда снимок был опубликован, Петер узнал кресло и ужасно рассердился.