Моя жизнь - Ингрид Бергман

Я с восторгом играла первые комедийные сцены, ведь никто не знал до этого, как я справляюсь с комедией. Работа под началом такого режиссера, как Лео, вызывала настоящий восторг. Бинга Кросби я совсем не знала. Он был вежлив, приятен и до того мил, что милее не бывает. Но он всегда был окружен небольшой группой из трех или четырех мужчин, которые не умолкая болтали и никого больше к нему не подпускали. Я спросила, кто это, и мне сказали, что это его «гэгмены»[8].

В конце съемок мне самой удалось сыграть отличную шутку с Бингом и Лео. Мы работали над последней сценой, вернее, последними кадрами. По сюжету сестра Бенедикт к концу ленты чувствует себя крайне несчастной, поскольку ее отсылают поправлять свое здоровье, она считает, что причина тому — недовольство ее службой, тем, как она воспитывает детей. Но все вокруг знают, что у нее туберкулез, и, пока она не поправится, ей нельзя работать с детьми. Вот здесь-то, в последней сцене, отец О’Малли и приходит к мысли, что лучше сказать девушке всю правду.

Итак, Бинг говорит мне свои слова, мое лицо освещается радостной улыбкой, потому что сестра Бенедикт уверена, что известие о туберкулезе не может быть страшнее мысли, что она плохо обходится с детьми. Я говорю: «Благодарю вас, отец, от всего сердца благодарю». И Бинг отвечает: «Если у вас будут какие-то трудности, сестра, наберите «0» и вызовите О’Малли». И я повторяю с благодарностью: «Спасибо, я так и сделаю». Потом я ухожу, и на этом фильм заканчивается.

— Прекрасно, — прокричал Лео. —То, что надо. Просто великолепно. Заканчиваем.

Но я повернулась к нему и спросила:

— Вы так думаете? А можно я еще разок повторю эту сцену? Мне кажется, я сделаю ее немного лучше.

Лео взглянул с удивлением на меня, поскольку сцена была хороша настолько, насколько это может быть, и фильм практически завершен. Но, будучи человеком великодушным, сказал:

— Хорошо, хорошо, если ты хочешь. Давайте, ребята, сделаем это еще разок.

Итак, я произношу: «Благодарю, отец. О, благодарю от всего сердца». И с этими словами обвиваю руками Бинга и целую его прямо в губы. Бинг в шоке чуть не падает. Все вскакивают. «Прекратить! Камера — стоп! Ради бога, стоп!» Священник, бывший консультантом фильма, подбегает, именно подбегает, ко мне с большим волнением. «Это уж слишком, мисс Бергман. Этого мы просто не можем разрешить; католическая монахиня целует католического священника... Такие вещи нельзя показывать в кино».

А я уже улыбалась во весь рот. Бинг пришел в себя после моего штурма. Я оглянулась. Лео, конечно же, все поймал на лету и смеялся вместе со своей командой. Даже священник наконец понял, что это была шутка.

Фильм «Колокола святой Марии» ждала счастливая судьба: в середине 1944 года происходило вручение премий Академии. Годом раньше кандидатура Ингрид значилась в списках в связи с фильмом «По ком звонит колокол», но ей пришлось уступить место Дженнифер Джоунс, игравшей в картине «Песнь Бернадетты». Теперь ее представили к награде за работу в «Газовом свете». Но до того, как были названы лучшие актрисы, Бинг Кросби и Лео Маккэри получили своих «Оскаров» как лучший актер и лучший режиссер за фильм Иди моим путем».

Когда «Оскара» присуждали Ингрид, она вежливо произнесла в микрофон: «Я глубоко благодарна за эту награду. Я особенно рада получить ее сейчас, потому что, поработав только в одном фильме с мистером Кросби и мистером Маккэри, я поняла, что, если на завтрашнюю съемку я приду без награды, никто из них не захочет со мной даже разговаривать».

Глава 9

Я приехала в Париж 6 июня 1945 года, чтобы отправиться оттуда в турне по Германии с концертами для американских и союзных войск. Вместе со мной в нем должны были участвовать Джек Бенни, Ларри Адлер и Марта Тилтон. Война закончилась месяцем раньше. Париж был изумителен. Несмотря на нехватку продуктов, черные рынки, он сохранил свою особую атмосферу. Я не была в Европе целых восемь лет. Казалось, жизнь начиналась сначала.

В отеле «Ритц», где я остановилась, располагалась штаб-квартира американских военных корреспондентов, журналистов и представителей шоу-бизнеса. В день приезда я нашла под своей дверью записку. Мне она показалась очень смешной.

«Содержание: обед. 6.6.45 г. Париж. Франция.

Кому: мисс Ингрид Бергман.

Часть 1. Перед Вами — результат труда сообщества. Сообщество состоит из Боба Капы и Ирвина Шоу.

Часть 2. Мы собирались послать Вам цветы и приглашение отобедать сегодня вечером, но после небольшого обсуждения выяснилось, что мы в состоянии оплатить только что-то одно: или обед, или цветы. Мы проголосовали, и с небольшим преимуществом победил обед.

Часть 3. Было также высказано предложение — в том случае, если Вы проявите безразличие к обеду, Вам могут быть посланы цветы. Ничего более определенного сообщить пока не можем.

Часть 4. Помимо цветов мы имеем еще массу сомнительных достоинств.

Часть 5. Если мы напишем еще что-нибудь, у нас не останется материала для разговора, так как запасы нашего обаяния крайне ограничены.

Часть 6. Мы позвоним в 6.15.

Часть 7. Мы не спим.

Подписано: Страдальцы».

Вы, конечно же, догадались, что я выбрала. Я предпочла обед сидению в номере «Ритца» и лицезрению букета цветов. Я никогда не слышала ни об Ирвине Шоу, ни о Бобе Капе. Но когда они позвонили, я спустилась вниз и, встретившись с ними в баре, выяснила, что Боб — аккредитованный военный корреспондент, а Ирвин Шоу — рядовой солдат.

Это был незабываемый вечер. Мы замечательно провели время. Ужинали в маленьком ресторанчике, где встретили их многочисленных друзей. Все смеялись и танцевали.

Именно в тот вечер родилась моя симпатия к Бобу Капе. Он был венгр, очень остроумный, очень обаятельный. Предстоявшее турне начиналось замечательно.

Мы постарались сделать нашу программу как можно более смешной. Нам хотелось развеселить солдат, ведь в последнее время им было не до забав. Джек Бенни вел остроумный конферанс, Ларри Адлер играл на гармонике. Марта пела, а я приготовила несколько отрывков из новой пьесы, «Жанна Лотарингская», которая должна была пойти на нью-йоркской сцене, и небольшую сценку, пародирующую фильм «Газовый свет», в которой мне помогал Джек Бенни.

В Берлине я снова встретила Капу. Город был страшно разрушен. Дома стояли без крыш, были видны все их «внутренности». Капа нашел на улице ванну и сказал, что наконец-то сорвет большой куш: станет автором первой фотографии Ингрид Бергман в ванне. Я рассмеялась и согласилась. И вот я уже сижу в ванне, посреди улицы и... одетая. Боб тут же бросился в отель проявлять пленку, но в спешке испортил негатив. Поэтому его «большой куш» — «Ингрид Бергман в ванне» — так никогда и не украсил обложки журналов.