Осенний лист, или Зачем бомжу деньги - Владимир Царицын

— Теперь ты будешь тут жить, в этом доме… Со мной.

— Но ведь ты меня не любишь… — вяло возразил Альфред, — ты его любишь.

Катя пожала плечами, и, помолчав, задумчиво произнесла:

— Люблю.

И было не совсем понятно, кому адресовано признание, но у Альфреда не было сомнений — не ему.

Тем не менее, они стали жить вместе. И прожили пять лет. Катенька не любила Альфреда, она никогда в этом не признавалась, но и обратного не утверждала. У них просто не было разговоров на тему любви. Жили, да и всё. Регулярно занимались сексом, но Альфред чувствовал: Катенька в эти минуты где-то очень далеко, глаза закрыты и думает о чём-то своём. Впрочем, прежнего мужа Катя не вспоминала, во всяком случае, имени вслух никогда не произносила. Жили дружно, сообща крепили и расширяли бизнес, никогда не ссорились, даже по рабочим моментам. Да и о чём спорить и по каким поводам ссориться, если все решения всегда принимает один человек, а у другого собственное мнение либо отсутствует напрочь, либо он в своих суждениях уверен не бывает?

Альфред был не то чтобы в полном восторге от такой жизни, но она его, в принципе, устраивала. Катенька заменила ему мать. Он и любил-то её, как маму, которая всегда знает что делать…

Но вот Катеньки не стало. Альфред решил: всё! Это конец! Конец его жизни! Нет смысла бродить по городу. Нет смысла чего-то ждать. Нет смысла ни в чём. Рядом с ним нет человека — взрослого и рассудительного. Альфреду тридцать три, а он ощущает себя ребёнком, нуждающемся в опеке старшего. Так где же найти этого старшего, способного вести его, Альфреда, Алика Молотилова? Куда? Неважно. Лишь бы он был, этот ведущий, а куда поведёт, не имеет значения. Но его нет. А значит, и смысла нет в дальнейшей жизни.

И когда он был уже готов наложить на себя руки, он встретил Сидорова и воспрянул духом: нашёлся человек, который знает, что делать. Ничего, что Сидоров бомж, он сильный, он знает…

А вот теперь не стало и Сидорова.

Что делать?!..

— Эй, Окрошка! — Альфред тряхнул сидящего на асфальте Окрошку за плечо, — Пётр Васильевич!

Окрошка вдруг ожил.

— Какой я тебе Пётр Васильевич! — Окрошка сверкнул в темноте глазами. — Я… — он склонил голову набок, на мгновение задумался и сказал с хитрой полуулыбкой: — Зови меня просто: Василич.

— Хорошо. Куда мы теперь, Василич? — Альфред с радостью входил в роль ведомого.

— Куда? Знамо куда, домой пока. А там видно будет.

— Куда домой? На «Искру»?

— У меня другого дома нет.

— Но там же бандиты!

— Ага. Сидят, тебя караулят. Делать им больше нечего.

— Караулят, Василич, караулят, — спорил Альфред, — я Пархому нужен. Вернее, наоборот, не нужен. Я же свидетель, а Пархому мои свидетельские показания ни к чему. Тех бандитов, что ты, Василич, с Сидоровым замочил, наверняка Пархом хватился…

При упоминании о его боевых заслугах, лицо Окрошки озарилось довольной улыбкой.

— А это означает, — продолжал Альфред, — что на заводе засада. Так что на «Искру» нам с тобой никак нельзя. Меня убьют, и тебя за компанию.

— Убьют, ясен пень, — согласился Окрошка, — как я этих бандюков… из калаша! Такое не прощают. Да. Убьют. Обязательно отомстят. Меня зарежут, и тебя, — он снисходительно посмотрел на Альфреда, — как свидетеля. Они ж разбираться не станут, кто ихних братков из автомата мочил, а кто под столом прятался.

— Не будут, — кивнул Альфред.

— Вот и я говорю… И что ж теперь делать? — Окрошка почесал затылок, — Куда теперь?.. Хоть и правда в монастырь. Или к майору вертаться? Только, сдаётся мне, что он не шибко нашему возвращению обрадуется. Не нужны мы ему теперь. С Ляксеичем-то они корефанили, я думаю. Потому он ему и не отказал. А теперь, когда Ляксеича нет больше… А жёнка у него хорошая, — мечтательно произнёс Окрошка и чмокнул губами, — красивая. И вся ладная такая! Было чё у тебя с ей?.. Я сразу понял: было.

— Нет. Не было ничего, — Альфред категорически опроверг предположение одноногого бомжа о своей любовной связи с женой майора Мотовило, и, видя, что тот ему не верит, добавил: — могло быть, но… не было. Честное слово. Нас всех с завода уволили, и никто не знал, что его ждёт завтра. И я… В общем, решил, что одному легче выкарабкаться… А у Наденьки папа с мамой в деревне. Она к ним должна была уехать. Вернуться. Я подумал…

— Да ладно, — прервал его лепет Окрошка, — было, не было. Какая теперь разница! Всё равно, к майору не пойдём. Сейчас бы в наше бомбоубежище пробраться. Там и светло, и тепло, и двери железные. Отоспались бы, покумекали. Да как туда проберёшься, коли там засада? Был бы Ляксеич живой… Эх! Мы бы с ним с любой засадой в два счёта справились.

— А если… — Альфред вдруг задумался, — Правда, там крысы-мутанты…

— Какие крысы? Ты о чём, Альф?

— О канализации. Ты, Василич, пока в бомбоубежище спал, мы с Сидоровым по коллектору до самого Пархомовского дома дошли.

— Ну и чё?

— В этот коллектор стоки со всего города идут. Я к тому, что в бомбоубежище с другого конца пробраться можно.

— Так, это ж класс!

— Но там воняет…

— От тебя сильней вонять будет, если Пархом тебя изловит. Не сразу… хотя, и сразу тоже вонять будет. Ты, Альф, мужик бздиловатый. Вмиг обосрёшься. Давай, показывай, где в твой коллектор залазить. Чего стоишь? Помоги подняться, руку дай.

— А крысы-мутанты? — спросил Альфред, помогая одноногому бродяге встать на ноги.

— Фигня! Нет никаких крыс-мутантов. Брехня это всё. Крысы в канализации самые что ни есть обыкновенные.

— А ты откуда знаешь?

— А хоть и мутанты, что с того? У меня есть, чем от них отбиться. — Окрошка выхватил из-за пояса пистолет, прихваченный из коморки Юрки Грибоеда. — А у тебя есть какое-нибудь вооружение?

— Есть. Пистолет.

— Тем более! В два смычка мы всех мутантов разгоним.

— Там темно. Без фонарика делать нечего, — Альфреду страсть не хотелось спускаться под землю.

Окрошка подмигнул, и, как фокусник-иллюзионист, извлёк из кармана фонарик.

— Тот самый? — спросил Альфред.

— Тот.

— В нём батарейки сели.

— А я их заменил, — весело сказал Окрошка, лишая Альфреда последней надежды остаться на поверхности, — как знал, что пригодится. Ну, говори, где спускаться.

— Ты стоишь на канализационном колодце, — вздохнул Альфред.

Окрошка взглянул под ноги.

— Но мы поближе к заводу под землю спустимся… Найдём колодец и спустимся.

— Тогда вперёд! Альф, какого хрена стоишь?!

— Пошли…

Альфред понуро побрёл за Окрошкой, безуспешно пытаясь выкинуть из своего воспалённого сознания красочную картинку, на которой полчища гигантских крыс, скалясь и издавая странные звуки, надвигались на него со всех сторон. Он даже ощущал зловонное дыхание тех, что шли в первых рядах.

Но, может быть, это пахло от Окрошки.

4

Отрезанную голову Альфреда Молотилова Пархому так и не привезли. И сами «головорезы» куда-то запропастились. Уже и Шамиль не только отзвонился об удачно проведённой акции, но и успел потолкаться у гостиницы, убедиться, что всё нормально.

Сейчас он стоял перед Пархомом в его кабинете, и, скрестив руки на груди, невозмутимо глядел на хозяина.

— За Самсонова хвалю. Можешь рассчитывать на премиальные. Но где твои бойцы? Те, что ты на развалины зарядил?

— Я уже послал туда других людей. Сейчас должны позвонить.

И словно в подтверждении этих слов, раздался звонок. Шамиль приложил мобильник к уху, внимательно выслушал звонившего, что-то ответил на чеченском (гыр-гыр-гыр), и, спрятав телефон в карман, сказал:

— Они мертвы.

— Ну, это понятно. А где твои джигиты шляются? Почему до сих пор не вернулись, не доложили? Где голова Молотилова?

— Мои люди мертвы, — уточнил Шамиль спокойным голосом.

— Не понял…

— Все четверо. У Иссы его собственный кинжал торчит в шее, и весь он нашпигован свинцом. У Рустама голова прострелена. Рамзан тоже от огнестрельных ранений умер. А Камис ранен был, его ударом по горлу добили. Кадык всмятку, поставленный удар. Джипа нет нигде, угнали.

— Что?! — Пархом был огорошен услышанным, — Боевиков, воевавших под командованием твоего знаменитого тёзки, убили какие-то вонючие бомжи? Откуда у бомжей огнестрельное оружие?

Шамиль пожал плечами.

— Я думаю, это не бомжи были.

— Это почему ты так думаешь?

— У Иссы лезвие кинжала ровно между первым и вторым позвонком вошло. Да и как мог попасть кинжал в руки убийцы? Отняли его у Иссы, в поединке отняли. И Камиса профи добивал, бомж так не ударит. Хотя… — Шамиль посмотрел на потолок, — одному Аллаху ведомо, кем некоторые ваши бомжи были в прежней жизни.

— Профи?! — Пархом схватил со стола бутылку с остатками дорогого коньяка и грохнул её об пол.