Осенний лист, или Зачем бомжу деньги - Владимир Царицын

— Профи?! — Пархом схватил со стола бутылку с остатками дорогого коньяка и грохнул её об пол.

Он всегда бесился, с ума сходил, когда чего-то не понимал, а сейчас он не понимал ничего.

Профи… Откуда в бомжатнике профи? Что он или они там делали? Может, это секьюрити Самсонова, и они охраняли Альфреда Молотилова? Но почему в пристанище бомжей, а не в каком-нибудь другом, более цивильном месте? И как смог Самсонов так быстро найти Молотилова, которого ни абреки Шамиля, ни менты найти не смогли? Или Молотилов сам на него вышел? Но шамилевцы плотно следили за Самсоновым, а точнее, за его цепным псом Десницким, царствие ему небесное! Они каждое его передвижение отслеживали. И не только они, топтуны Мрака тоже отставного гэбэшника из виду не выпускали. Ладно абреки, но менты-то, как-никак, профессионалы.

Профи… И потом — этот странный «Ляксеич»! Кто такой? Король бомжей? Родственник Альфреда Молотилова? Не было у Молотилова никаких родственников, Мрак и Малюта всё про него выяснили. А может, не всё?.. Но куда подевался этот Альфред? Где он прячется?

— А где… — Пархом подскочил к бару, и, вытащив новую бутылку коньяка, с хрустом свернул крышку и отхлебнул прямо из горлышка, — где Альфред? Что, только трупы твоих людей на развалинах? Где другие? Где бомжи?

— Никого нет. Пусто.

— А твои парни там хорошо искали?

Шамиль не ответил.

— …Пошли туда ещё людей. Пусть прошерстят все развалины, пусть каждую кучу навозную перевернут! Кого найдут — не бить! Сначала допросить… Нет, сюда привезти, я сам допрошу.

— Я поеду туда, — сказал Шамиль.

Пархом подумал и кивнул:

— Ехай.

Шамиль молча вышел. Пархом, глядя ему вслед, задумчиво пробормотал:

— И где же теперь этот долбанный Альфред?

Стук окрошкиных костылей гулко разносился по коллектору. Альфред шёл рядом, держась одной рукой за ржавый поручень ограждения канала, а во второй сжимал фонарик, которым освещал путь. Он старался не отставать от одноногого бродяги и с опаской смотрел не под ноги, а на глухую стену, тянущуюся у правого плеча Окрошки, изредка оглядывался назад, светил туда.

— Я этого гада, — говорил Окрошка, — Пархома этого… Я его из пистолета, которым он Юрку… Хорош взад светить! Под ноги свети! Упаду, убьюсь, тебе меня на горбу тащить придётся. Или бросишь своего командира?

— Ну, что ты, Василич? Конечно, не брошу. Тут уже маленько осталось, километра три с половиной. Тот железный мосток, по которому мы на эту сторону перебрались, у него врезка из коттеджного посёлка была. Мы в прошлый раз с Сидоровым до этого места доходили. А скоро в полу петля будет, об неё мы с Алексеем Алексеевичем запнулись и упали оба. От той петли…

— Стоп!

Окрошка резко остановился, стук костылей смолк.

— Что случилось? — спросил Альфред и испуганно прислушался, свет фонарика заметался по стенам и своду тоннеля.

— Что за врезка? Из какого посёлка? Уж не из того ли, в котором Пархом живёт?

— Из того, — вынужден был признаться Альфред.

— Надо вернуться.

— Зачем?

— Разведать. У нас пластида до чёртовой матери. Взорвём Пархома! Замочим гада в его собственном сортире!

— Пластита, — угрюмо поправил Альфред.

— Что пластида?

— Надо говорить — пластит. «Т» на конце. Пластид говорить неправильно. Его все пластидом называют, но это неправильно.

— Ну и хрен с ним! Какая разница? Пластид, пластит, динамит… Взорвём пластитом. Только сначала разведать надо.

— Да, заблудимся мы там, — чуть не плача, пытался отговорить Альфред Окрошку от принятого решения, — мы с Сидоровым сворачивали несколько раз. Он повороты запоминал, а я нет. Заблудимся…

— Со мной не заблудишься. Вперёд!

— И бандиты там…

Окрошка схватил Альфреда за грудки, костыли упали.

— Что-то не пойму я тебя, Альф, — зло прошипел он. — ты бздишь, это козе понятно. Темноты боишься, крыс-мутантов каких-то, бандитов. Но неужели ты с Пархомом поквитаться не хочешь? Ты ж у майора на кухне за столом водку пил и сопли по морде размазывал! Катеньку свою вспоминал! Говорил, что Пархом за всё ответить должен, обещал отомстить ему. Лично отомстить обещал. Али ты передумал? Али ты это так, для красного словца, вякал?

— Нет… Нет, не передумал. Но я…

— А за Ляксеича? — не слушал Окрошка его оправданий. — За Ляксеича отомстить не желаешь? Он ведь родственник твой. Забыл?!

— Не забыл. Но я думал… сначала надо выспаться как следует, подкрепиться…

— Выспишься на том свете. А подкрепляться нам один хрен нечем. Продуктов нет никаких — ни с собой, ни в бомбоубежище. Хоть этих крыс-мутантов ищи, стреляй их и похлёбку вари.

— Ну, давай тогда, пойдём… разведаем… Мы ж там были с Алексеем Алексеевичем, разведывали уже.

— Разведчик! — с сарказмом сказал Окрошка, — Даже куда поворачивали, не запомнил!

— Так Сидоров запоминал. Я-то…

— Я — головка от… буя! Тебе, Альф, постоянно рядом кто-то старшой нужен. Тот, кто за тебя думать будет, повороты запоминать, с мятой газеткой за тобой ходить, чтобы жопу подтереть. Давай, за мной иди. И не бзди!

Альфред возмущаться не стал, промолчал. А что тут скажешь, если Окрошка во всём прав?

«Где же теперь Молотилов? Где этот везунчик?!»

Пархом никак не мог успокоиться, ходил взад-вперёд по кабинету и хлебал коньяк — бутылка была уже почти пустая.

Сам по себе Альфред Молотилов ему не так опасен.

Кто он такой, этот Альфред? Козявка, стоящая на пути у него, у Максима Игоревича Пархоменкова — банкира и уважаемого бизнесмена, дающего деньги на развитие инфраструктуры города, держащего на коротком поводке всех местных первых лиц: губернатора, мэра. Ментура и прокуратура под его контролем. И что ему этот человек, который вдруг, по неизвестным причинам, пропал, а потом вдруг появился?.. Вернее, может появиться… Что? Что он может сказать? И что может доказать, Альфред Молотилов, у которого ничего нет, кроме имени и фамилии? У него даже паспорта нет. Кто ему поверит?

Пархом подошёл к письменному столу, выдвинул нижний ящик и достал бумажник из дорогой змеиной кожи, принадлежащий Альфреду Молотилову. Этот бумажник Пархом, не глядя, зашвырнул туда более двух недель назад и благополучно о нём забыл. Хорошо, что сейчас вспомнил! Улика, как никак. В бумажнике лежало несколько сотенных долларовых купюр. Пархом пересчитал их (пять штук), по рабоче-крестьянски сложил пополам и сунул в нагрудный карман сорочки. Кроме долларов, в бумажнике были паспорт на имя Альфреда Аркадьевича Молотилова, водительское удостоверение — его же — и две доверенности на право управления автомобилями: спортивным BMW Z3, и микроавтобусом «Фольксваген», госномера такие-то, принадлежащими гражданке Сидоровой Е.А. (Микроавтобус уже давно продали на автобарахолке, а «бэху» Пархом оставил у себя в гараже, уж больно она ему понравилась).

В окошечко бумажника была вставлена фотография самой гражданки Сидоровой Е.А. в белом купальнике-бикини и по колено в ярко-голубой воде. Линия горизонта на фотографии была почти незаметна, небо было такого же ярко-голубого цвета, как и морская вода, и на нём не наблюдалось не единого облака. Екатерина Сидорова выходила из моря. Её чёрные, коротко остриженные волосы были мокрыми, а на смуглых загорелых плечах сверкали искры водяных капель. Внизу снимка стояла оранжевая электронная дата, зафиксированная мыльницей: двадцать первое августа две тысячи пятого года. Почти за два месяца до смерти.

Да, класс, оценил Пархом, дамочка что надо! Не девочка, но вполне… Формы уж больно нежные. Хорошо сохранилась для своих тридцати с хвостиком. И груди не отвисли и целлюлита не видать. Отсутствие целлюлита нынче — большая редкость! Даже у совсем юных представительниц прекрасного пола он, как правило, в наличии. А у Сидоровой — ни единой ямочки, ни единой растяжки, кожа гладкая, шелковистая, словно искусно выделанная и натянутая на скульптурное изделие великого мастера.

Пархом вытащил фотографию из окошечка бумажника и подошёл ближе к свету, чтобы получше рассмотреть полуобнажённое тело Екатерины Сидоровой, до которого ему так и не удалось добраться. Он впервые видел её такой, не совсем одетой.

…Три года назад они встретились на какой-то презентации. Пархом уже не помнил, что это была за презентация и кто был устроителем. Почему-то он сразу понял, что перед ним женщина, с которой у него возникнут проблемы.

Их не знакомили, некому было; Пархома в этом городе не знал никто, кроме скромного служащего филиала одного из московских банков, Андрона Ильича Ускова.

С Андроном они были знакомы с детства. Оба родом из Казани: жили в одном доме, ходили в одну школу, учились в одном классе и сидели за одной партой. Правда, только до седьмого класса. Потом Пархом школу бросил, учиться ему категорически не нравилось, намного интересней околачиваться на вокзале или на рынке, и наблюдать за тем, как его старшие «приятели» щиплют лохов. А к окончанию занятий первой и второй смен, Пархом подходил к школе и шмонал младшеклассников, отбирая мелочь, оставшуюся от школьных завтраков и обедов.