Странники - Олег Красин

Сергей шел по улице вместе со Светой в гостиницу из Управления, где в кабинете Лысенко обсуждали детали, последние штрихи предстоящей операции. Вопросов накопилось много: где будет машина для перевозки группы, на кого оформлены документы для вождения, есть ли списки у охраны АЭС, чтобы их беспрепятственно пропустили на территорию. И много других, мелких, но от которых мог зависеть исход учений.

К примеру, вдруг на дороге их остановит патруль ГИБДД, начнут проверять документы, задерживать. Как себя вести в этом случае, что делать? Раскрываться или нет?

Эти и другие вопросы они задавали Игорю Лысенко, вместе искали решения.

По дороге Светлана вдруг взяла его под руку, прижалась. Забелин вопросительно посмотрел на неё.

— Что Света, замерзла? Вроде уже потеплело.

— Нет, Сергей Павлович, это я так, работаю под легендой, вхожу в образ.

— По легенде ты немецкая журналистка, а не любовница телеоператора.

— Это слишком просто, примитивно. Мне хочется углубить отношения, чтобы со стороны смотрелось естественнее. Если это группа журналистов, то внутри неё могут существовать любовные отношения. Или нет?

— Наверное, могут — вынужденно признал Сергей.

— Вот видите! — торжествующе произнесла Светлана, — поэтому не мешайте мне входить в образ.

Она еще теснее прижалась в Забелину, и тут позади него раздался знакомый голос:

— Сергей?

Он оглянулся, остановился. Это была Маргарита.

Она стояла возле нового джипа с затонированными стеклами — английского Range Rover и смотрела в его сторону. Как показалось Сергею, смотрела с таким безразличным видом, каким смотрят на примелькавшийся рекламный биллборд у дороги или растяжку между зданиями.

— Привет! — ответил Забелин и, повернувшись к Свете, сказал — иди в гостиницу, я тебя догоню.

Третьякова окинула Маргариту внимательным женским взглядом, словно всерьез собиралась делить с ней Сергея, недовольно поджала губу, но ничего не сказала, медленно пошла вперед.

Сергей подошел к Рите.

— Хорошо выглядишь! — сказал он и не покривил душой.

Маргарита Виккерс, не сменившая фамилию после замужества, действительно, выглядела прекрасно. После родов она почти не поправилась, только линии тела приобрели плавные очертания и утратили девичью угловатость.

Сергей внимательно посмотрел на неё и в больших карих глазах увидел то ли скрытый вопрос, то ли затаенную грусть — что-то, чего он не смог понять или разглядеть. На самом деле её лицо оказалось совсем не безразличным, как ему показалось.

— Стараюсь! — ответила Маргарита — как поживаешь, столичный житель? Не женился еще? Я смотрю, с девушками гуляешь?

— Нет, не женился. А это так, по работе, знакомая. Мы с ней вместе в командировку приехали.

— Понятно!

Забелин почувствовал, что она не совсем ему поверила.

— А как дела у тебя? Как сын?

— I am fine — на английский манер ответила она и тут еж перевела — у меня всё прекрасно: и в бизнесе, и в семье. Сынок мой растет и радует. Да и с Геной у нас все нормально. Он меня любит.

— Рад за тебя! — доброжелательно сказал Забелин и тут же, у него невольно вырвался вопрос, который он не собирался задавать, — а ты его любишь?

Маргарита как-то беспомощно пожала плечами.

— Конечно, люблю! Иначе, зачем было за него выходить замуж? А ты почему спрашиваешь? Разве тебе это интересно?

В её голосе, в тоне каким был задан вопрос, Забелину послышался некий скрытый смысл, а может ему только почудилось? Он пытливо посмотрел ей в глаза.

— Ты не можешь сесть в машину? — вдруг спросила она — я что-то замерзла.

— Хорошо!

Он подошел к машине и сел на переднее пассажирское сиденье. Тонированные стекла создали ощущение полной отстраненности от мира, от враждебной внешней среды, грозящей всевозможными бедами. Ему стало спокойно и уютно — не хотелось выходить наружу. Виккерс включила приятную музыку: испанские гитаристы виртуозно исполняли пьесы в стиле фламенко.

— Значит, тебе интересно люблю я его или нет? — повторила она вопрос Сергея и повернулась к нему.

Лицо её медленно приблизилось к его лицу почти вплотную. Карие глаза сделались просто огромными и полыхнули внутренним огнем. Эти глаза манили, звали его, не оставляли выбора. Он не выдержал, с силой схватил и прижал её к себе. Она порывисто запрокинула голову, нашла его губы и они принялись неистово целоваться, как целуются, случайные любовники, внезапно застигнутые страстью.

Её губы были теплыми, податливыми, такими сладкими, что он начал терять над собой контроль. Но… это была одна из центральных улиц города — неподалеку от областной администрации, и сквозь стекла даже с такой тонировкой, все равно были видны внутренности салона. Забелину совсем не улыбалось стать участником административного нарушения. К тому же, где-то метрах в ста впереди, медленно шла Светлана, но ведь ей могла прийти в голову мысль вернуться.

Он оторвался, тяжело дыша, от Риты. Ему нельзя было расслабляться, давать волю чувствам — ни к чему хорошему это не приведет. Да и любит ли она его? Жизненный опыт подсказывал, что спонтанные порывы не всегда выражают подлинные чувства.

Маргарита положила ему голову на плечо и тихо сказала:

— Дурачок, разве я могла забыть тебя?

Она улыбалась с закрытыми глазами. Волосы её пахли такими же, памятными ему запахами, когда они целовались, спрятавшись от жары в тени её строящегося торгового Центра. Эти воспоминания перенесли его назад, во времена их любви.

А Рита, между тем, говорила:

— Гена хороший муж, хороший отец. Мне с ним спокойно. Но ты…Как увидела тебя на похоронах — прямо сердце оборвалось, всё нахлынуло. И Сашку жалко, и тебя, и себя. Я потом несколько ночей не могла спать — уходила в ванную, ревела там, ждала, пока Гена не заснет, чтобы не приставал с расспросами. Вот так вот! Всё у меня есть: квартиры, машины, семья, были и увлечения, что делать, я же женщина, но любви нет и нет счастья.

— «На свете счастья нет, но есть покой и воля» — вполголоса, негромко процитировал Сергей Пушкина, испытывая и жалость к Рите и вместе с тем, мучительную радость, что она все-таки его любит.

— Вот-вот, покой у меня теперь точно есть! Слушай, сидим в моей машине как в давние времена, сплошное дежа вю. Помнишь, как мы промокли под дождем, а потом забрались в джип? У меня тогда был старый, я его потом продала.

— Конечно!

На стеклах машины от их дыхания выступила испарина. У Сергея возникло детское желание провести пальцем по стеклу и написать: «РитаXСергей=любовь». Или нарисовать сердце. Но он не сделал этого.

— Ох, Сереженька, что же нам делать? — спросила Рита.

Она обняла его сильнее, прижалась.

— Если бы я только знал! — искренне ответил Забелин — если бы я знал!

Поскольку учения должны были состояться со дня на день, Смирнов, по просьбе Бердюгина, взял дежурную машину и поехал вместе с Евгением Николаевичем провести предварительный осмотр места тренировки.

Они выехали за город по трассе, идущей меж высоких зеленеющих колючими иголками сосен в сторону аэропорта. Высокие, вечно зеленые сосны выстроились вдоль дороги как солдаты роты почетного караула — прямые, стройные, подтянутые.

— Смотрите, какая у нас красота! — сказал Смирнов Бердюгину, — у вас в Москве такого не увидишь.

— У нас тоже есть чем похвастаться — ответил Бердюгин, впрочем, не будучи патриотом Подмосковья, без особого энтузиазма.

— Да, я знаю — бывал в ваших краях, санатории, нашем, ведомственном. Но по мне, у вас только одно преимущество — земля теплая — рассмеялся Смирнов — дачи-то нет?

— Нет, пока не завел.

— А я вот маюсь. Картошку посадишь или там помидоры — не успеют созревать. У нас ведь в мае еще холодно, а в августе уже холодно. Остается два месяца: июнь и июль. Только теплицы и спасают. Впрочем, вам легче, у вас нет этих проблем.

— Нет, огородничество не по мне. Как говориться: «на хрена козе баян!» Я люблю поваляться на диване, почитать газетки, телевизор посмотреть. Не хочу в выходные ничем заниматься.

— Но без занятий тоже нельзя. Так и спиться можно! Наш человек ведь пьет, когда ему нечем заняться. Вот мне, признаться, нравиться возиться с землей. Старость, наверное, приближается.

— Не говорите, Анатолий Сергеевич!

На тридцать втором километре от города, они свернули на более узкое шоссе, однако, несмотря на некую удаленность от основной трассы, дорога была в хорошем состоянии. Трасса спускалась вниз, с пригорка и поначалу сквозь редкие деревья Бердюгин заметил только высокие трубы АЭС, крыши корпусов. Чем ближе они подъезжали, тем все больше и больше открывался вид атомной станции. С пригорка она была видна, как на ладони.