Под крылом Ангела - Алиса Лунина

Чувалов почему-то обиделся:

— Я тебе покажу Гегеля, щенок!

Зоя подошла к окну… Там, по ту сторону шумного трагифарса, тишина и снег… И скоро начнется рассвет… А эти смешные люди кричат, выясняют отношения… Это так странно, особенно если наблюдать за ними отстранившись, словно по ту сторону окна…

— Я все же не понимаю, — доброжелательно сказала она, обернувшись к присутствующим. — Только зачем нас держать здесь? В чем смысл?

— А смысл такой: во всем разобраться! — пояснила Марианна.

Зоя улыбнулась:

— Но разве нельзя разобраться в своих отношениях как-то… приватно? У себя дома. Спокойно. Выслушать друг друга, прийти к согласию, не обременяя посторонних, ни в чем не виновных людей?

— Да нельзя! Ну как ты не понимаешь! — с надрывом ответила Марианна и добавила: — Да и как я могу разобраться в отношениях дома, если я все время в больнице?

Зоя робко предположила:

— Но, возможно, не все хотят знать подробности вашей интимной жизни? Зачем нагружать ими других? Я, например, не хочу вникать…

— А тебя не спрашивают, хочешь ты или не хочешь! — обиделась Марианна. — Может, мне одиноко! Может, мне поделиться не с кем, душу излить! Не хочет она! Эгоистка несчастная! А потом, тебе вообще полезно послушать, а то молодая еще, жизни не знаешь! Небось считаешь, что любовь — это нечто в розовом цвете?

Зоя грустно покачала головой: нет, не думаю.

Ее ответ удивил Марианну.

— А я в твоем возрасте думала именно так! Все было красивым и розовым, и мне казалось, что так будет всегда. А потом началась серая полоса! Коричневая! И даже черная! Муж начал мне изменять! Оказалось, что он изменник, предатель и жалкий волокита!

Марианну неожиданно поддержала Виктория:

— Точно! Бабник и волокита, каких свет не видывал!

И тут Эдуард взорвался.

— Да! — закричал он с апломбом. — Да! Я увлекающийся человек! Потому что я человек искусства! Мне необходимо постоянно держать себя в тонусе, гореть, фонтанировать!

— Так ты себя оправдываешь? — разгневалась Виктория. — Ха! Нечего мешать волокитство с искусством! Это разные вещи! Вон актер Н… Помасштабнее тебя личность в искусстве, а не позволяет себе такого! Или, скажем, М.!

— Жалкая бездарность! — процедил Эд.

Виктория разразилась гомерическим смехом:

— Ты что же, Эдуард, всерьез веришь в свой талант? Ах, боже мой! Держите меня! Да ведь, кроме смазливой физиономии, у тебя и нет ничего! Так… На проходные роли в сериалах для домохозяек ты сгодишься, но претендовать на что-то большее не стоит!

— Но ведь ты сама говорила: Голливуд, новые горизонты… — растерянно забормотал Эдуард.

— Говорила. Чего только не скажет влюбленная баба! И готова была пристроить тебя куда-нибудь, хоть бы и в Голливуд, по знакомству, так сказать… Что поделаешь — подпала, дура, под твое кобелиное обаяние. Устала от женского одиночества, понимаешь? Сорок пять лет, карьера удалась, на всех фронтах победы, а в личном — облом, не сложилось! Стала задумываться: а на черта мне эти победы и платиновые банковские карточки, если главного, бабьего, нет?! В общем, захотелось простых женских радостей. У меня, знаешь ли, жизненный девиз: «Если Виктория чего-то хочет — она просто берет это!» И я стала рассматривать, так сказать, достойные кандидатуры, в том числе твою! Прежде чем брать, я к тебе, конечно, присмотрелась. Ну что сказать, парень красивый, такой прямо Актер Актерович, телячья томность во взоре, с этой, как ее… поволокой. И весь такой приторный, надушенный и так себя любит, что, того и гляди, изогнется и поцелует сам себя в попку. Ножкой притопнет, ручкой прихлопнет — и все бабы его! Я, дура, купилась на эту дешевую приманку, на этот вот прихлоп ручкой-ножкой! Дала тебе офигенный контракт, ключи от своей квартиры и перспективу в виде Голливуда! Не жирно ли? А что дал мне ты, Эдик? Новогодний водевиль с участием своих прошлых и нынешних жен и любовниц?

— Это не было подстроено! — запротестовал Эдуард. — Все получилось неожиданно для меня самого!

Виктория усмехнулась:

— Да мне наплевать, было подстроено или это импровизация чистой воды. Я подобных вещей не прощаю! Считай, что твоя карьера окончена! Это я тебе устрою! Поверь — мой голос кое-что значит. Тебя теперь даже на «кушать подано» не возьмут!

— Дорогая, но послушай… — забормотал Эд.

Барбара вспыхнула: боже, как он унижается перед ней! О ничтожный, жалкий тип!

— Правильно! Да его и в массовку брать не стоит! Мой папа всегда говорил, что у него нет никакого таланта! — вставила Марианна. — Эдуард выезжает только на том, что между ног болтается!

— Вот это точно! — согласилась Виктория. — А еще на Голливуд замахивался! Хрен тебе, а не мировая слава! Будешь играть в каком-нибудь орловском драматическом театре! Или собачек в ТЮЗе! — И окончательно припечатала Эдуарда: — И вообще про таких, как ты, говорят: «Умишко и херишко с гулькин нос!»

На Эдуарда было больно смотреть. Он хватал ртом воздух, как рыба, попавшая на берег.

— Что, правда не нравится? — обрадовалась Марианна. — А хотите, я вам еще правду расскажу?

— Ой, не надо! — взмолилась Зоя.

Но Марианну было уже не остановить:

— Однажды, еще в самом начале семейной жизни, уехала я на курорт, ну… в одну больницу… Полечиться. Вернулась раньше обещанного, без предупреждения, думала сюрприз этому гаду устроить! Захожу в квартиру, и что я вижу?! Он в постели, прикован к изголовью наручниками (такие голубые, с пушком — гадость!), а рядом с ним белобрысая толстозадая девица! И он ей кричит: «Сделай со мной что-нибудь!» Ну, думаю, сейчас я тебе сделаю! Что-нибудь… «Всем — здрасьте, — говорю, — а тебе, белобрысая блудница, отдельный привет! Кстати, я как раз из сумасшедшего дома! Меня отпустили ненадолго!»

— И что вы с ним сделали? — заинтересовалась Виктория.

Марианна хмыкнула:

— Взяла здоровенный тесак на кухне и минут тридцать водила ему сами понимаете где… И орала, что отрежу все, на хрен. Толстозадая смоталась, не выдержав драматизма происходящего, а этот так и бился в истерике, скованный наручниками, ох и смешно было!

— Ну, судя по всему, не отрезала. Пожалела. И может быть, зря, — усмехнулась Виктория. — Таких, как он, надо наказывать! И я даже знаю как!

— Как? — заинтересовался Чувалов.

— Кастрировать! — рявкнула Виктория так, что все присутствующие особи мужского пола содрогнулись.

— Вы в своем уме?! — закричал Эдуард.

От волнения голос его сорвался, и он, что называется, дал петуха — закончил на тонкой ноте.

Зоя вздохнула: ну что это такое, в самом деле… Безобразие… Почему она должна выслушивать гнусности об актерах и их любовницах?

Она посмотрела на Барбару: какое у нее печальное, усталое лицо… Надо избавить ее от этого фарса. Зоя задумалась: а что, если… В конце концов, почему бы и нет?!

Решительно и громко (сама от себя не ожидала!) она заявила, что новогодняя ночь заканчивается, грядет рассвет и пора бы дорогим гостям расходиться, тем более что хозяйка дома устала.

Марианна с вызовом ответила, что, поскольку она еще ничего не решила, всем надлежит оставаться на своих местах.

— Ну тогда извините, — очень спокойно сказала Зоя и решительно направилась к ней.

Та предупредила, что будет стрелять.

Зоя улыбнулась: как угодно!

Она шла к Марианне, завороженно глядя на пистолет в ее руках, не слыша криков, не думая об опасности.

Она приблизилась к смерти очень близко, так, что ствол уткнулся ей в грудь, и отвела руку Марианны.

Присутствующие, застыв от ужаса, наблюдали за ее безрассудством.

Не растерялся только один человек (зря, что ли, смотрел фильмы о Бонде?). Иван бросился к Марианне и вырвал у нее пистолет. В общем, повторил свое геройство на бис.

— Дважды Герой Советского Союза, — сказал Чувалов после того, как Иван спрятал пистолет себе в карман. — Молодец, Ваня! Хороших мужиков в Лос-Анджелесах делают!

Сцена была торжественная — к Зое бросилась Барбара и принялась ее бранить-обнимать-целовать, Соня от избытка чувств и впечатлений крепко сжала руку Чувалова, а Марианна разрыдалась, поняв, что лишилась своего самого веского аргумента — оружия.

Впрочем, переживала она недолго. В ее бедную голову пришла новая идея, и она достала из сумки пузырек с кислотой, секунду задумчиво вертела его в руках, очевидно, прикидывая, чья физиономия достойна быть первой, однако потом спрятала его обратно:

— Да и ладно! Живите! Пользуйтесь моей добротой!

Виктория тут же не преминула «воспользоваться» и заявила, что, ежели веских аргументов (как то: пистолета, пулемета или же серной кислоты) у оппонентов более не имеется, то она, пожалуй, пойдет себе из этого гостеприимного дома куда подальше.