Детектив и политика. Вып. 1 - Гийом Апполинер

20-е годы — «золотой век» классического интеллектуального детектива, основы которого были заложены еще в середине XIX века Эдгаром По и затем развиты Конан Дойлем. Снова и снова Великие Сыщики всех мастей брались за безнадежно запутанные таинственные преступления и, в который раз поразив читателей проницательностью, наблюдательностью и логикой, наводили порядок. Но Хаммету было решительно неинтересно переписывать «своим почерком» детективные прописи. Он весьма иронически относился к условностям жанра, приобретшим у его коллег статус незыблемых законов. Аналитический метод Шерлока Холмса не очень срабатывал в родной американской повседневности, где словно грибы после дождя росли преступные синдикаты, пользовавшиеся поддержкой многих чиновников из государственного аппарата. Вопрос «кто виноват?» в таких условиях терял свою актуальность: преступники и не особенно прятались, пребывая в не лишенной оснований уверенности, что у закона руки коротки, что их связей с нужными людьми хватит, чтобы избежать ненужной огласки, ну а насчет слишком любопытных и пронырливых любителей разгадывать тайны тоже волноваться не приходилось. На то и содержались на зарплате специальные телохранители, чтобы устранять тех, кто «мешает работать» их боссам.

Шерлоку Холмсу Конан Дойля и Эркюлю Пуаро Агаты Кристи жилось привольно: преступники редко осмеливались посягать на их святое право докапываться до истины. Герои-расследователи Хаммета, а затем и Чандлера, успешно развивавшего темы хамметовского «крутого детектива», постоянно рискуют жизнью или, во всяком случае, работой. Они находятся между двух огней — полицией, которая не любит частных детективов, «сующих нос не в свое дело», и преступниками, относящимися к убийству как к «производственной необходимости».

Если в классическом детективе преступник был одиночкой и изгоем, а общество в целом находилось на правильном пути и все социальные проблемы поддавались разумному рациональному разрешению, то, Хаммет снова и снова привлекал внимание читателей к несостоятельности «американской мечты», которая снова и снова оборачивается «американской трагедией». Сталкивая обжигающую повседневность с канонами детективной игры, он высекал искры подлинного искусства, трагического по своей окраске. В его романе «Красная жатва» герой-расследователь воевал с гангстерским кланом, прибравшим к рукам целый город. В романе «Стеклянный ключ» писатель рассказал о трогательной дружбе политиков, бизнесменов и уголовников. У Хаммета тайна, как и положено по законам жанра, в конце проясняется, истина устанавливается и виновникам воздается по заслугам. Но, продвигаясь к «истине и справедливости», герои-расследователи несут на этом пути немало серьезных потерь и издержек. Одни теряют веру в «вечные ценности», другие — друзей, третьи понимают, что, сражаясь cо злом, сами пользуются малодостойными методами, и потому их победы порой сильно окрашены горечью.

Социальный пафос детективной прозы Хаммета перекликается и с его гражданской позицией. В 30-е годы он вновь проявляет настойчивый интерес к общественной жизни. Выступает в поддержку республиканской Испании, позже сближается с американскими коммунистами, проявляет неподдельный интерес к учению Маркса. Тогда же он попадает под наблюдение ФБР.

В начале 50-х, во времена разгула маккартизма, Хаммет оказывается в фокусе внимания Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Он отказывается назвать фамилии тех, кто вносил деньги в фонд прогрессивного «Конгресса за гражданские права», одним из попечителей которого являлся, и проводит полгода в тюрьме. И после этого до самой смерти сохранял верность своим убеждениям, собственному пониманию того, что такое демократия, и никогда не «редактировал» свои взгляды в угоду моде.

Мастера детективной прозы обычно отличаются плодовитостью. По сравнению со своими коллегами Хаммет написал немного. В 1932 году выходит его роман «Худой человек», оказавшийся последним. Почему он бросил писать в зените славы, и по сей день остается загадкой и для «просто читателей», и для историков жанра. Важнее, впрочем, другое. В истории мирового детектива Дэшил Хаммет сыграл роль реформатора и обновителя. Он заметно расширил рамки жанра, убедительно показал, что проблемность не только не вредит настоящему детективу (как утверждали законодатели детективной моды в 20-е и 30-е годы), но и не дает детективу выдохнуться, заштамповаться, потеряться в высосанных из пальца ситуациях. Разумеется, с тех пор много воды утекло, и открытия и находки Хаммета были подхвачены и размножены умелыми имитаторами и в США, и за их пределами. Возможно, многое «хамметовское» дошло и до нашего читателя через его эпигонов. И все же оригинал не спутать с копиями и «списками». Хаммет и сегодня современен. Остается его ирония, остается драматизм ситуации, в которой находится его расследователь, не гений, не затворник, свысока взирающий на глупую повседневность, но простой смертный, вынужденный зарабатывать на жизнь своим нелегким ремеслом, не ищущий острых ощущений, но волей обстоятельств вынужденный сталкиваться с труднейшими проблемами — не только криминальными, но и нравственными, — которые надо решать так, чтобы и победить, и сохранить уважение к себе — профессионалу и человеку.

Сергей Белов

Вернер Шмиц

Коричневый след

(Пер. с нем. Нины Литвинец)

1

Эмиль заглянул на минутку в пивную Эрны Скомрок купить сигарет. Он торопился.

Внезапно по крыше забарабанили крупные капли дождя. Дети иностранных рабочих, целыми днями болтавшиеся на улице, скрылись в затхлых подъездах. Улица опустела.

На площадке возле железнодорожной насыпи стояли всего три автомобиля. Четвертый пристроился в полусотне метров от стоянки, прямо на тротуаре. Это был белый «мерседес». Водитель сидел за рулем, высматривая что-то через ветровое стекло.

— Эрна, еще бутылку пива с собой.

Эмиль извлек бумажную купюру, положил возле кассы.

Хозяйка взглянула на него с беспокойством.

— Неужели отправишься в такой дождь?

— Ерунда! Не такая уж я старая развалина.

Эмиль плотно застегнул видавшую виды куртку на меховой подкладке, надел на голову шлем, не спеша натянул кожаные перчатки. Его мопед стоял у стены. Пришлось несколько раз рывком дернуть педаль, прежде чем мотор заработал.

— До скорого, ребята. Уж в следующий раз постараюсь этого негодяя не упустить.

Один из посетителей поднял голову.

— Лужи аккуратнее объезжай! — крикнул он вдогонку старику. — А то как бы самому не навернуться! Скользко сегодня.

Мопед с грохотом рванул с места и исчез в потоках дождя.

На другой стороне улицы тихо тронулся «мерседес» — в том же направлении.

Улица, зажатая между берегом Рура и железной дорогой, освещалась плохо. Вся она застроена была кирпичными домами казарменного типа.

Эмиль резко свернул вправо. С Дальхаузенского вокзала тронулась вдоль реки электричка на Хаттинген.

Вернер ШМИЦ — родился в разбомбленной, разделенной на зоны оккупации Германии сразу после окончания второй мировой войны.

Следовательно, он принадлежит к поколению социально и критически мыслящему, пытающемуся найти ответы не только на вопросы, которые ставит перед ним настоящее их страны, но и на вопросы «непреодоленного прошлого», истории, то и дело вторгающейся в сегодняшнюю жизнь. Вернер Шмиц делает это в своей прозе.

Мопед уверенно поехал на красный свет. Он горел только для тех, кто, переехав мост, сворачивал на Эссен.

Через тридцать секунд у светофора затормозил «мерседес». Водитель неуверенно огляделся. Ярко освещенная электричка прогромыхала мимо, и он дал газ.

Исчезнувший за поворотом мопед с трудом тащился в гору по булыжной мостовой. На этой улице домов не было. Слева находился пустынный берег реки, справа заброшенная шахта. Дождь усилился.

Фары «мерседеса» ярко освещали дорогу. Метров сто еще отделяло его от мопеда. Водитель прибавил скорость. Шины зашуршали по мокрому асфальту.

Левой рукой Эмиль показал поворот. И тут автомобиль его настиг. Удар огромной силы смел мопед, отбросил вместе с седоком на тротуар.

Застыв в неестественной позе, Эмиль остался лежать на асфальте рядом с остатками мопеда, руки у него были широко раскинуты. По морщинистому лицу бежала струйка крови. Он не шевелился.

Проехав метров десять, «мерседес» затормозил. Дверца распахнулась. Водитель быстро, но внимательно оглядел место происшествия, рывком захлопнул дверцу и дал газ.

2

Согласно предписанию Цибулла и Шванд обязаны были время от времени прочесывать на полицейском автомобиле закрепленный за ними участок, но было уже десять вечера, к тому же понедельник, день, который все полицейские ненавидели. В понедельник у них менялся график дежурств. Оба они не так давно сменились, с ночного дежурства перешли на послеобеденное. Отдыха между двумя дежурствами всего восемь часов. В такие дни они предпочитали нести службу в помещении.