Зодчие - Александр Волков

Иногда управитель сам спускался в подвал, хлестал Никиту плетью; тот молчал, стиснув зубы. Разозленный Джафар убегал, а чуваш, ухмыляясь, мазал раны старика бараньим салом.

Когда Дуня, улучив время, прибегала к Булату, он говорил скорбно:

– Ох, дочка, наживешь со мной беды! Лих, все наши дела откроются – плохо тебе придется.

– Ничего, дедынька! Я проворная, я тут все уголки знаю. Спрячусь!

– Уходи, уходи, девка! – вмешивался кривой Ахван. – Оно хоть и все в руках аллаха, но и божьему терпению бывает конец.

Дни проходили за днями, а тюрьма не могла сломить упорства Булата. Он был крепок, как сталь, имя которой носил Никита.

Глава XII

Тайник

Русские отрезали татарам доступ к речке Казанке, но те не терпели недостатка в воде.

Осаждающим удалось узнать от перебежчиков, что в левом берегу Казанки выкопан тайник: каменный свод над родником, вытекающим из ската горы и впадающим в речку. К роднику вел под городской стеной подземный ход из Муралеевой башни.

Царь, обрадованный важным известием, приказал подрыться под тайник и взорвать его.

Выродков призвал начальника строителей Голована и приказал:

– Будешь подкапываться под водяной тайник. Нам каждый день и час дорог. Наказ тебе, Андрей, один: людей бери сколько хочешь, а работу сделать быстро!

Осматривать местность пошли трое: Голован, Аким Груздь и казак Филимон, накануне лишившийся коня в битве с Япанчой.

Андрей шел и смотрел на волосатое разбойничье лицо Филимона: в нем чудилось что-то знакомое. У Голована была необыкновенная память художника на лица: кого он хоть раз видел, никогда не забывал.

Перебирая воспоминания, Голован радостно вздрогнул: перед его глазами встал жаркий день, тополевый пух, как снег летящий в воздухе, черное воронье над облезлыми луковками церквей Спасо-Мирожского монастыря и два монаха, поносящие друг друга скверными словами…

– Отец Ферапонт! – крикнул он внезапно.

– Ась? – испуганно отозвался казак, потом опомнился: – Это ты мне? Меня Филимоном кличут.

Голован насмешливо улыбнулся:

– Забыл отца Паисия, кружку, из коей серебро пропало?

Беглый монах зашептал умоляюще:

– Молчи! Меня в монастырь упрячут! А мне охота с неверными подраться…

– Не выдам. Как в войско попал?

– Долгая песня, – пробурчал мужик. – Как сбег я из чернецов, пришлось разное испытать… Дивлюсь, как признал меня?

– Я с каменщиками был, когда тебя собирались на чепь посадить.

– Ну и память! Ты, сделай милость, кличь, как все, Филимоном. Меня так до монашества звали… А ты, добрый человек, – поклонился он Акиму, – тоже попридержи язык.

– Мне болтать не к чему, – отозвался Груздь.

За разговорами подошли к месту, где находился под землей водяной тайник. Голован убедился, что удобнее начинать подкоп из каменного здания, занятого казаками. Это была торговая баня.

– Из мыльни начнем подкоп, – доложил строитель Выродкову. – Земля окрест размокла от непрестанного тока воды из мыльни. Изнутри станем копать, а землю выносить через задние двери. Со стен не видно будет.

Иван Григорьевич Выродков одобрил предложение Голована, и работа началась. Десятки полуголых людей работали и днем и ночью, сменяя друг друга по четыре раза в сутки. Землю раскидывали по ночам, и татарские дозорные ничего не подозревали. Доски и бревна для крепления подкопа подносили тоже по ночам и прятали в здании бани.

3 сентября Голован доложил Выродкову, что работа окончена. По царскому приказу, князь Василий Серебряный отправился проверить донесение.

Тучный князь, пыхтя от усилий, спустился в подкоп. Дорогую шубу испачкал о грязные подпорки.

– Оставил бы шубу наверху, князь, – посоветовал Голован.

– Мне без шубы ходить по моему сану не пристало, – отвечал с досадой князь. – И ты об моих шубах не тужи – у меня их привезено достаточно!

– Воля твоя, боярин!

Филимон и Аким, светившие князю факелами, насмешливо переглянулись.

Над головой послышались шум и тарахтенье.

– Что это? – громко спросил Серебряный.

– Тише, князь! Это татары везут воду на таратайках.

Все прислушались. Сверху доносились неясные звуки голосов, Боярин и его спутники повернули обратно. В подкоп было заложено одиннадцать бочек пороха.

В ночь на 4 сентября за мыльней и в самом здании спрятались отряды стрельцов и казаков. На рассвете осмотрели оружие, подготовились к бою.

Князь Василий Серебряный принял из рук Голована огонь, поджег бечевку, натертую порохом, и синяя змейка, извиваясь, побежала внутрь подкопа.

– Выбегайте из мыльни! – закричал Голован/

Тесня друг друга, бросились к выходу.

Едва успели укрыться в безопасном месте, как взрыв потряс воздух. На месте, где кончался подкоп, взвился огромный столб из земли, камней, бревен… Глазам изумленных русских представилась лошадь, вместе с водовозкой выброшенная силой взрыва и бившая по воздуху ногами.

От Муралеевой башни отвалился громадный кусок и с шумом ударился о землю. Из города донесся вой: множество татар погибли от камней и бревен, валившихся на них с высоты.

Еще пыль не улеглась, еще не опомнились казанцы от внезапного страха, как русские пошли на приступ. Стреляя из луков, они ворвались в пролом, смяли защитников стены и пошли по улицам, вглубь города. Навстречу им спешили толпы воинов Едигера. Их вел суровый Кебяк. Закипела битва…

Русские отошли: решительный штурм города не входил в их намерения.

Казань лишилась питьевой воды. Только в ханском дворне, в саду у Кулшерифа-муллы и в усадьбах немногих вельмож имелись колодцы с доброкачественной водой, но они были не для бедноты. Жажда и заразные болезни валили простой народ сотнями.

Кулшериф-мулла от немногих оставшихся ему верными слуг узнавал о страданиях и лишениях казанцев. Сеид давно уже считал сопротивление бесполезным; он понимал, что Казань обречена, а сотни и тысячи человеческих жертв напрасны.

Кулшериф-мулла отправился к хану Едигеру и долго говорил с ним наедине. Содержание разговора осталось втайне, но любопытные придворные заметили, что первосвященник вышел от Едигера необычайно мрачный, с судорожно подергивающимся лицом. И сейчас же вслед за этим хан вызвал Музафара-муллу.

Совещание Едигера с сыном сеида было продолжительным, и когда Музафар покидал дворец, его глаза горели скрытым торжеством.

Предсказатели, в которых нет недостатка при любом дворе, шушукались втихомолку:

– Произойдут важные перемены!

И перемены действительно произошли.

Возвратившись во дворец, Музафар-мулла вызвал управителя. Достав из тайника флакон с ядом, Музафар показал его Джафару-мирзе:

– Знаешь ли, что это такое?

– Знаю, эфенди!

Безобразное лицо горбуна искривилось наглой усмешкой, и он достал из складок одежды точно такой же флакон, а на его пальце появился дорогой перстень с таинственными знаками – печать, дающая право писать тайные послания турецкому султану.

– Так это ты должен был стать моим палачом, если бы я не выполнил повелений Солимана? – с невольной дрожью в голосе воскликнул Музафар-мулла.

– Я, эфенди!.. Но, как видишь, до этого дело не дошло, и я понимаю, что мы должны выполнить иной приговор…

– Ты не ошибся… – Музафар низко опустил голову.

Через неделю народу было объявлено, что волею всемогущего аллаха Кулшериф-мулла скончался и на первосвященнический престол вступил его сын Музафар-мулла. Осада города помешала отметить это важное событие торжественными праздниками и пирами, как это было в обычае.

Глава XIII

Ночной поиск

Непогожая осень выдалась в год похода на Казань.

Сентябрь подходил к концу, сея проливными дождями, одевая землю туманами, пронзительно дыша холодными ветрами, прилетавшими из северных пустынь. Русским ратникам негде было обогреться, обсушиться, по неделям ходили они в мокрой одежде…

Спускался вечер. Серые клочья тумана бродили над болотами. Под стенами города не было такого многолюдства, как днем. Царь Иван ввел в войске новшество: чтобы уменьшить потери от неприятельского огня, он оставлял у города самое необходимое число ратников, а остальных отводили в безопасные места.

Головы и начальники расставили ночную стражу, отдали строгий приказ:

– Стоять смирнехонько, песен не орать, на кулачки не биться, зернью[160] не играть!

У костра сидели Нечай, Демид Жук и их товарищи. Все они уцелели в боях, только Луке Сердитому стрела поцарапала руку, когда он увлекся перебранкой с татарами и вылез из-за прикрытия. К их кружку примкнул еще украинец Ничипор Пройдисвит: в коннице не было надобности, и сотни временно слили с пешими ратниками.

Чубатый Ничипор расположился у маленького костра. Его высокая барашковая шапка валялась в стороне; казак зашивал разодранные шаровары.

Нечай с Жуком начали устраиваться на ночлег.