Слепой. Живая сталь - Андрей Воронин

Если бы его спросили, а он имел бы желание ответить, человек в форме судебного пристава мог сказать, что человек в форме судебного пристава и судебный пристав – не всегда одно и то же. Но он, как обычно, не испытывал ни малейшего желания откровенничать, а потому делал все возможное, чтобы к нему не приставали с глупыми вопросами. Да и сформулировать вопрос, на который можно получить такой ответ, не очень-то легко. Не станешь ведь, в самом деле, спрашивать у человека, одетого как подполковник федеральной службы судебных приставов, в самом ли деле он пристав, или вырядился так, чтобы повеселить знакомых или принять участие в ролевой игре с проживающей в одной из квартир данного многоэтажного дома на Новом Арбате любовницей. «Я пришел, чтобы обеспечить выполнение судебного постановления, согласно которому вам предписано…» Короче, раздевайтесь, и приступим к описи движимого имущества.

Войдя в подъезд, подполковник опустил до самых бровей козырек форменного кепи и наклонил голову, как это делают различного рода злоумышленники, подозревающие, что находятся в поле зрения следящей видеокамеры. Задняя стенка просторного лифта представляла собой сплошное зеркало, и пристав, не поднимая головы, сразу повернулся к нему спиной. В его трудовой биографии бывали крайне щекотливые моменты, когда ему приходилось позировать перед телевизионными камерами и давать интервью от имени куда более колоритных персонажей, чем сотрудник службы судебных приставов. Но он хорошо понимал смысл поговорки «До поры кувшин воду носит» и не хотел в одно далеко не прекрасное утро, когда количество перейдет, наконец, в качество, проснуться знаменитым.

Потому что известность для человека его профессии во все времена и в любой части света означала и означает одно из двух: полосатую робу смертника или могилу.

Выйдя из лифта на пятнадцатом этаже, он остановился перед дверью нужной квартиры. О том, что ошибки нет, и что это именно та квартира, а не какая-то другая, помимо номера, свидетельствовала наклеенная на дверь в районе замка полоска бумаги с неразборчиво оттиснутыми печатями. Действуя спокойно и неторопливо, пристав достал из кармана загодя изготовленные дубликаты ключей, поочередно отпер замки, небрежно надорвал бумажку с печатями и непринужденно, как к себе домой, вошел в квартиру.

Просторное двухуровневое жилище в центре столицы до недавнего времени принадлежало сотруднику дипломатического корпуса России Игорю Чернышеву. В начале весны Чернышева отозвали в Москву из Белграда для нового назначения. Решение вопроса о назначении неожиданно затянулось, а когда соответствующее предписание об отправке Игоря Вадимовича в Лондон, наконец, было составлено, должным образом согласовано и подписано, вдруг оказалось, что вручать его некому: Чернышев пропал. Он перестал регулярно появляться в министерстве иностранных дел, чтобы узнать, не сдвинулось ли его дело с мертвой точки, и не отвечал на телефонные звонки. В дверь ему тоже звонили, и с тем же результатом, исчерпывающе описываемым короткой английской фразой: «No reply» – нет ответа.

Супруга Игоря Вадимовича не могла пролить свет на эту темную историю по той простой причине, что ее тоже не сумели разыскать. Она по обыкновению проводила время где-то за рубежом – где именно, знал только ее муж, который заодно являлся единственным человеком, имевшим в своей записной книжке ее заграничный телефонный номер. Так, по крайней мере, считалось на первой стадии поисков, до тех пор, пока обеспокоенное руководство не обратилось с соответствующим заявлением в компетентные органы.

Компетентные органы в лице участкового поначалу даже не смогли проникнуть в квартиру, чтобы поглядеть, не лежит ли где-нибудь там, среди подобающей высокому статусу сотрудника дипломатического корпуса роскоши, разлагающийся труп хозяина. Слесарь из домоуправления, только разок глянув на дверь квартиры, объявил, что без «болгарки» и автогена тут нипочем не обойдешься, и что оплачивать из своего кармана ремонт (читай – приобретение и установку новой такой же двери) он не имеет ни желания, ни возможности.

Компетентные органы поставили в известность начальство Чернышева; начальство согласилось взять расходы на себя, и приглашенный им же специалист ровно за сорок восемь секунд по часам участкового без проблем открыл оба замка. Компетентные органы проникли в квартиру, убедились, что Чернышева там нет ни живого, ни мертвого, и, не обнаружив ничего подозрительного, удалились вместе с понятыми и специалистом, который перед уходом запер дверь, каковую органы тут же и опечатали.

По настоянию все того же начальства компетентные органы предприняли определенные меры к отысканию господина Чернышева – в частности, установили круг знакомств его отсутствующей супруги и раздобыли у одной из ее московских подруг заветный номер. Из состоявшегося телефонного разговора органы уяснили, что мадам Чернышева уже около месяца весело проводит время в Таиланде, порядком устала от этой страны и намерена в ближайшее время откочевать – куда именно, она еще не решила, но уж точно не в Москву. Коль скоро муж не скончался, а всего лишь куда-то пропал, и о похоронах и вступлении в наследство речь пока не шла, в заметенной снегами России, по твердому убеждению поименованной мадам, делать ей было абсолютно нечего. Куда подевался супруг, она не знала и, как показалось органам, не очень-то хотела знать. «Да пьет где-нибудь с дружками», – легкомысленно предположила она и повесила трубку раньше, чем органы успели спросить, откуда у нее такая уверенность: он что, запойный?

У следствия мгновенно родились две версии. Согласно первой из них, госпожа Чернышева была просто дура, а согласно второй, знала об исчезновении мужа намного больше, чем сочла нужным сообщить, а возможно, и приложила к этому исчезновению руку. Вторая версия показалась кое-кому довольно перспективной, поскольку проверить ее не представлялось возможным без командировки в Таиланд, а то и куда-нибудь подальше, в зависимости от того, какое решение примет подозреваемая по поводу своего дальнейшего времяпрепровождения. Но тут другие, куда более компетентные органы прозрачно намекнули, что это дело не следует копать чересчур глубоко и рьяно; оплаченный за казенный счет побег из заснеженной Москвы к теплому морю накрылся медным тазом, и интерес компетентных органов к загадочному исчезновению перспективного сотрудника дипломатического корпуса моментально иссяк. Люди пропадают каждый день, и переворачивать из-за каждого из них вверх дном всю Россию, понятно, никто не станет. Никаких уголовно или хотя бы административно наказуемых деяний Чернышев не совершил, заявления от родственников не поступило (а если бы и поступило, что с того?), оснований считать, что его убили и похоронили под кафелем в ванной комнате, не имеется… Короче, нет тела – нет и дела. Погуляет и вернется, а не вернется – признают его по истечении положенного срока умершим, и дело с концом.

Эта не шибко оригинальная и довольно скучная история была известна подполковнику службы судебных приставов во всех подробностях. Он знал даже чуточку больше, чем удалось установить следствию, и не без оснований предполагал, что хозяин квартиры, в которую он только что совершенно незаконно проник, не вернется никогда.

Повесив в стенной шкаф форменный бушлат и кепи, пристав отправился в ознакомительную прогулку по квартире. Шикарная обстановка его не особенно впечатлила: во-первых, он видел и не такое, а во-вторых, умел четко отделять главное от второстепенного. Вот господин Чернышев таким умением явно не обладал, поскольку ухитрился в погоне за деньгами и ни черта не стоящим барахлом, которое можно на эти деньги приобрести, потерять главное – жизнь.

Если бы нечто подобное сказали Игорю Вадимовичу в глаза, он бы наверняка стал возражать – с его точки зрения все это наверняка выглядело не так примитивно. Но погиб он именно из-за денег – недопрыгнул, пытаясь с разбега перемахнуть финансовую пропасть, отделяющую скромного секретаря российского посольства в Венесуэле от «владельца заводов, газет, пароходов», и расшибся в лепешку на такой глубине, что никто даже не слышал, как он там шмякнулся.

Некоторую заинтересованность человека в форме судебного пристава во всей квартире вызвал только музыкальный центр – вернее, хранящаяся в специальных хромированных подставках внушительная коллекция компакт-дисков. Некоторое время, сняв темные очки, он внимательно изучал надписи на обложках, а затем, так и не включив музыку, двинулся на кухню: дисков в лотках было что-то около трех сотен, и во всей этой груде пластика не нашлось ни одной записи, которую ему захотелось бы послушать. Классикой тут даже не пахло; было невооруженным глазом видно, что собранные здесь диски делятся на три категории: те, что нравились Чернышеву, те, которые любит его жена, и те, что приберегались для гостей – судя по названиям групп и именам исполнителей, гостей не простых, а начальственных. К этой категории можно было смело отнести несколько сборников шансона и песен мэтров российской эстрады – Пугачевой, Ротару, Кобзона и иже с ними, а также сборник альбомов «Любэ» – любимой группы действующего президента.