Слепой. Живая сталь - Андрей Воронин

Приговоренных пинками и ударами прикладов прогнали до самого обрыва и оставили там – четыре понурые фигуры со связанными за спиной руками. Один, споткнувшись, упал на колени и остался в этой позе, уронив на грудь всклокоченную голову. Вместе со знакомыми запахами тропического леса ветер доносил с той стороны не менее знакомую вонь застарелого пота и неразборчивое бормотание – кажется, кто-то из механиков молился. Солдаты, тоже четверо, выстроились у грузовика в короткую шеренгу. Суарес поднял руку с зажатыми в ней перчатками и посмотрел на генерала. Сеньор Алонзо коротко кивнул, дымя сигарой: он явно был не расположен шутить.

Майор резко опустил руку, с трудом подавив желание зажмуриться. Он был штабной работник с университетским образованием, профессиональный переводчик, лингвист в погонах; командовать расстрелом ему до сих пор не приходилось ни разу, и сгоряча застреленный на полигоне механик с отверткой был единственным человеком, которого Умберто Хорхе Суарес собственноручно отправил на тот свет. Порученная ему в самом начале строительства завода несложная миссия гида и переводчика как-то незаметно трансформировалась; теперь у него появились полномочия, к которым он никогда не стремился, и обязанности, без которых с удовольствием мог обойтись. С одной стороны, доверие генерала Моралеса радовало, а с другой, пугало. Да и было ли это доверием? И нужно ли оно Умберто Суаресу, такое доверие?

От грохота автоматных очередей заложило уши, на землю, дымясь, градом посыпались горячие гильзы. Один за другим сломавшись в коленях, приговоренные механики поочередно исчезли из вида за краем обрыва. Стрельба затихла, и майор успел услышать удаляющийся крик, который почти сразу оборвался.

Солдаты почему-то не двигались, продолжая целиться из автоматов в пустоту на том месте, где только что стояли четыре живых человека. «Ах, да, – спохватившись, подумал майор, – конечно…» Он не своим, чужим и непослушным голосом подал команду, и стрелки, опустив оружие, полезли в кузов грузовика. Возможно, они тоже что-то чувствовали, думали, имели по поводу происходящего какое-то свое мнение, но по поведению их сейчас было практически невозможно отличить от роботов из фантастического романа или обыкновенных рабочих муравьев. И майор Суарес, откровенно говоря, не понимал, что ими движет в данный момент: дисциплина и привычка к беспрекословному послушанию или инстинкт самосохранения.

Вернувшийся водитель долил в горячий радиатор воды, с лязгом захлопнул капот и, получив от генерала утвердительный кивок, торопливо юркнул за руль. Грузовик завелся, заглушив посвист ветра бормотанием дряхлого дизельного движка, немного поскрежетал шестернями коробки передач, кое-как развернулся и, переваливаясь на ухабах, укатил в обратном направлении.

Генерал отчего-то медлил. Он опять подошел к краю обрыва и, остановившись почти точно на том месте, где всего пару минут назад стояли расстрелянные механики, неторопливо закурил новую сигару. Потом наклонился, упершись руками в колени, и посмотрел вниз. Повинуясь манящему жесту его руки, Суарес подошел и стал рядом.

– Плохо, – глядя в пропасть, озабоченно произнес сеньор Алонзо. – Как это по-русски?.. Никуда не годится, вот.

Осторожно приблизившись к самому краю, майор тоже заглянул вниз. У него опять закружилась голова, но он усилием воли взял себя в руки и внимательнее всмотрелся в то, что открылось его взору.

Более пристальный взгляд ровным счетом ничего не изменил: там, внизу, как и прежде, не наблюдалось ничего особенного. Они с Моралесом стояли на краю высокого плато, под которым безбрежным морем курчавой зелени расстилалась сельва. Прямо из-под их ног скала уходила вниз отвесной стеной, до подножия которой на глаз было метров сорок, если не все пятьдесят. Дальше начинался крутой, ощетиненный неровными каменными зубцами, изрезанный глубокими расселинами и трещинами, поросший густым кустарником и невысокими деревьями склон. Майор ожидал увидеть распростертые на камнях тела, но их не было, лишь в одном месте не серо-желтом боку большого валуна виднелось какое-то темное пятно, которое с одинаковым успехом могло оказаться как кровью, так и какой-нибудь разновидностью лишайника.

– Что плохо, сеньор генерал? – спросил майор.

– Да вон же, вон! Смотрите внимательнее! Видите?

Моралес указал рукой с зажатой в ней дымящейся сигарой куда-то влево и вниз, одновременно положив свободную руку майору на плечо, словно затем, чтобы развернуть его в нужную сторону. Майор послушно наклонился ниже, глядя в указанном направлении, и, наконец, увидел среди камней крошечное темное пятнышко, которое, если немного напрячь воображение, можно было принять за ботинок. Вероятно, ботинок сорвался с ноги одного убитых, когда тело ударилось о камни перед тем, как навеки исчезнуть в одной из многочисленных расселин; впрочем, с такой же долей вероятности пятно могло оказаться обыкновенным камнем.

– Вы говорите о ботинке, сеньор генерал? – на всякий случай спросил он, хотя и так было ясно, что ничего иного Моралес просто не мог иметь в виду: никакого другого непорядка, способного вызвать его неудовольствие, под обрывом не наблюдалось.

– Ботинок? – В голосе генерала Суаресу почудилось что-то вроде недоумения. – Да, разумеется, именно ботинок. Он не должен там лежать. Его надо убрать, майор.

В первое мгновение Суарес просто удивился: убрать? Но как это сделать и, главное, зачем?

В следующий миг он вдруг понял, к чему клонит его превосходительство, и попытался, выпрямившись, отпрянуть от края пропасти. Но было поздно: лежавшая на плече поверх погона ладонь сжалась, как стальные тиски, и резко толкнула его вперед.

Выброс адреналина был таким мощным, что майор Суарес не сумел даже вскрикнуть. Он летел головой вперед, слыша, как свистит в ушах тугой поток встречного воздуха, и видя, как стремительно приближаются, увеличиваясь в размерах, острые выступы скальной породы. Он успел увидеть, что привлекшее его внимание пятно на самом деле не ботинок и не камень, а просто кучка перьев – все, что осталось от какой-то умершей на лету птицы. Потом несущаяся навстречу планета Земля одним молниеносным рывком покрыла остаток разделявшего их расстояния и со страшной силой ударила майора в лицо острым каменным бивнем.

Камнем летящее вниз тело отскочило от скального выступа, изменив траекторию полета и моментально приобретя сходство с большой тряпичной куклой, ударилось о большой валун ниже по склону и боком соскользнуло в трещину, которая сверху казалась тонкой, как волосок. В воздухе в последний раз мелькнули беспорядочно болтающиеся, будто веревочные, руки и ноги, и труп исчез из вида, оставив на каменном боку валуна еще одно продолговатое темное пятно, которое теперь, когда единственный оставшийся наверху зритель точно знал, что это, нисколько не походило на лишайник.

Генерал Моралес еще немного постоял на краю обрыва, задумчиво попыхивая сигарой. В чистом голубом небе над сельвой опять кружили на распростертых крыльях стервятники. Сеньор Алонзо подумал, что в последнее время стал что-то очень часто видеть этих птиц, как будто они, чуя в нем надежного кормильца, записались в его официальную свиту. Но, разумеется, это было не так, просто в последнее время он стал чаще бывать за городом, в местах, где стервятники испокон веков водятся в великом множестве.

Еще он думал о майоре Суаресе, вина которого, по большому счету, была не так уж велика и вряд ли заслуживала столь суровой кары. Но генерал не жалел о сделанном. Он чувствовал, что в его жизни, как в жизни любого профессионального игрока, вот-вот настанет момент, когда лишние фигуры на доске будут ему только мешать.

Докурив сигару, генерал выбросил окурок в пропасть, вернулся к машине и сел за руль: пришло время свести более близкое знакомство с русскими танкистами.

Глава 15

– Дела, как сажа бела, хуже не придумаешь, – дуя на заваренный Сиверовым чай, сказал генерал Потапчук. – Зато чаек отменный, давно такого не пил.

– Настоящий цейлонский, без дураков, – подтвердил Слепой. – Ни крошки мусора, лично проверял. И потом, ворованное всегда вкуснее.

– М-да, – неопределенно молвил Федор Филиппович и осторожно хлебнул из чужой фарфоровой чашки чужого – или, как верно подметил Глеб, ворованного – чаю.

Глеб глотнул кофе, терпеливо дожидаясь продолжения. Снятый китель судебного пристава с подполковничьими звездами на погонах висел на спинке стула. В шикарно обставленной двухэтажной квартире пропавшего без вести дипломата Чернышева стояла глухая ватная тишина, вокруг все словно вымерло – видимо, соседи поголовно находились на работе, или здесь была какая-то уж очень надежная многослойная звукоизоляция. Сюда не проникал даже шум Нового Арбата, который пенным потоком разноцветного железа и людских голов катился в тумане выхлопных газов мимо подножия двадцатиэтажного железобетонного утеса. На стене гостиной отчетливо тикали электрические часы, но их размеренное, как капель из неисправного водопроводного крана, щелканье только подчеркивало тишину, которая по контрасту с ним казалась еще глубже и непроницаемее.