Крест и клинок - Тим Северин

— Я написал в Ирландию письмо одному старому другу моего отца, священнику, который побывал в плену у мавров. Хотел узнать, не слышал ли он чего-нибудь. Но когда я попытался отослать это письмо, мне сказали, что заключенным в арсенале запрещено общаться с внешним миром. В письмо я вложил записку для матери, на случай, если она все еще живет в Ирландии, хотя, думаю, она вернулась в Испанию к своей родне. Может, у нее есть известия от самой моей сестры. Узнать ничего невозможно. Заключенный в арсенале, осужденный на галеры, кроме всего прочего, живет в такой же изоляции от всего мира, как и раб в алжирском баньо.

— А вдруг теперь, когда нас переведут на галеру, все изменится, — попытался подбодрить друга Дан.

— Вряд ли. Посмотри вот туда, — и Гектор кивнул в сторону дальнего конца дока. — Разве это не мачты и реи галер? Их там, по меньшей мере, штук семь. Все стоят ровнехонько.

— Которая из них наша?

— Не могу отличить на таком расстоянии. Но я слышал, что она присоединилась к королевскому Галерному корпусу, а командует ею какой-то рыцарь какого-то ордена. Говорят, будто сам он драчун, а его первый помощник — бездушный тиран.

— А вдруг кто-нибудь на ее борту сообщит тебе сведения, которые ты ищешь, — сказал Дан. Как всегда, он выбрал самый лучший из всех возможных вариантов. — Разве рыцари не набирают рабов на свои галеры отовсюду, откуда могут?

— Это верно. Я вовсе не потерял надежду отыскать Элизабет. И эта надежда поддерживает меня. Но иногда меня удивляет, как это ты никогда не теряешь присутствия духа.

Дан бросил на товарища твердый взгляд.

— Я не забывал о своей родине и о поручении, которое дал мне мой народ. Но когда тот человек с кислым лицом, приехавший из Лондона выкупать английских пленников, отказался помочь, я понял, что мир куда больше и сложнее, чем представляется моему народу. Теперь я смирился с тем, что вряд ли смогу когда-нибудь доставить королю послание старейшин. Однако мне все-таки кажется, что это странствие может обернуться к пользе моего народа. Что-то говорит мне, что я непременно вернусь домой. И, вернувшись, я надеюсь привезти с собой что-то стоящее.

Узники свернули за угол к причалам и оказались перед бойким местом, похожим на блошиный рынок. Набережная была уставлена палатками и тележками, служившими лавками и лотками. Дальше пришлось пробираться среди сапожников, починяющих башмаки, и слесарей, мясников и цирюльников, портных и шляпников, среди лоточников со всевозможнейшими товарами, от галантереи до горшков и сковород. По какой-то странной причине едва ли не все торговали, кроме прочего, вязаными носками, висевшими всюду, как связки лука. А присмотревшись, Гектор понял, что чуть ли не все здешние торговцы — галерники.

— Все тот же старый хлам, — проговорил Бурдон. — Не удивлюсь, если кое-что из этих вещей я уже видел, когда побывал здесь в последний раз.

Вор всмотрелся в лицо торговца с ручной тележкой, на которой была разложена странная смесь предметов — ножницы, несколько тонких носовых платков, какие-то резные пуговицы, табакерка и разные мелкие вещицы, которых Гектор не смог разглядеть.

— И кое-кого из продавцов я тоже видел.

Гектор заметил, как лотошник слегка подмигнул Бурдону правым глазом.

— Кто это? — шепотом спросил он.

— Такой же вор, как и я, — последовал спокойный ответ. — Я бы сказал, что он тоже продает краденое, хотя все выглядит так, будто торговля в данный момент идет плоховато.

— Но откуда… — начал Гектор и замолчал, потому что арсенальный конвоир остановился у одного из лотков с выложенными на продажу кружевами.

— Эти палатки? — подхватил Бурдон. — Ими заправляют комиты галер. Портовые чиновники продают места комитам, а те сажают своих галерников в палатки торговать. Если галерник знает какое-нибудь ремесло — ну, скажем, плотник или плетет кружева, — он сидит в своей палатке, а горожане приходят к нему, за чем им надобно. Все заработанное он отдает комиту. И ежели очень повезет, то комит позволит ему оставить немного деньжат себе. Ну, а ежели галерник не знает никакого рукоделья, то, значит, должен научиться, чтобы от него была хоть какая-то польза. Вот потому-то, видишь, сколько здесь вязаных носков? Комиты выдают шерсть и спицы самым бестолковым галерникам — пусть хотя бы занимаются вязаньем. Понятная вещь, сами комиты говорят, что от галерника, занятого делом, на стоянке меньше беспокойства. А только чего скрывать — вся штука в том, что комиты неплохо зарабатывают себе на жизнь при помощи своих подчиненных.

Он толкнул Гектора в бок.

— Вон, гляди! Вон там. Этот либо вовсе безрукий, либо слишком упрямый — или не может, или не хочет заработать грошик для своего комита. По крайней мере, до поры до времени.

Гектор увидел человека в разноцветной форме галерника. На нем были ножные кандалы, а в руках — пушечное ядро.

— По приказу своего комита он будет таскаться с этим ядром по рынку до тех пор, пока не научится хоть чему-нибудь полезному — в смысле добывания деньжат, — объяснил Бурдон.

Их невзыскательный конвоир покончил со своими делами у прилавка плетельщика кружев и направился к дальнему концу набережной. Там он свернул к берегу и, пройдя меж двух палаток, повел свое стадо к чему-то, что на первый взгляд показалось Гектору ярмарочным шатром из парусины в синюю и белую полосы. Но он тут же понял, что это большой полог, укрывший во всю длину первоклассную боевую галеру в двадцать шесть скамей.

У сходен стоял часовой с алебардой, одетый сплошь в алое и белое, начиная с красной форменной шапки и кончая безупречно красными штанами, а его пояс и лацканы куртки сверкали белизной. Он тут же взял на караул и крикнул самым громким голосом:

— Сообщение первому помощнику!

Где-то внутри огромного шатра этот клич был подхвачен, и призывы прокатились чередой по всей длине галеры. Затем они смолкли, и в наступившем молчании стал слышен отдаленный гомон рынка, крики чаек да вопли водоносов. Наконец — минуло минут пять, не меньше, терпеливого ожидания на набережной — наверху у сходней появился человек и встал, спокойно рассматривая бывших узников. На шее у него висел, сверкая под солнцем, серебряный свисток.

Гектор был удивлен. Он ожидал увидеть грубого зверя, жестокого и вспыльчивого. Однако человек, созерцавший их сверху, имел внешность услужливого лавочника. Он был среднего роста и облачен в скромную темную одежду. На улице никто не обратил бы на него внимания, когда бы не его кожа, противоестественно бледная, да коротко подстриженные волосы цвета светлого песка. Парика на нем не было.