Самая страшная книга 2024 - Дмитрий Александрович Тихонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С психологом получилось удачнее. На сессиях он как будто засовывал два пальца в душу – и его рвало. Слова выходили из него, как блевотина. Он смог рассказать про маму, про Ольку, про Веронику. Но не про черта. Психолог так и не понял, почему он винит себя. И разговоры перетекали на более существенное и злободневное – как ему справиться с переходным возрастом сына.
Он выходил, вдохновленный новыми методиками, и пробовал всё. Всё, что советовал специалист. Но раз за разом срывался.
– Саш, ложись спать.
– Ага.
– Не «ага», а прямо сейчас.
– Ну сейчас… Доиграю катку и лягу. Пять минут.
– Ты мне про пять минут час назад говорил.
– Я не хочу спать.
– Хочешь. Тебя по утрам не добудиться.
– Ну я же встаю.
– Встаешь, а потом тебя в школе тошнит от недосыпа, и ты отпрашиваешься с уроков.
– Отстань.
– Какой, блин, «отстань»?! Спать ложись! Немедленно!
Сашка повернулся и зло, хлестко отчеканил:
– Ну чего ты пристал? Это моя жизнь! Отвали! Иди к черту!
Алексей дернулся. К черту? Глаза застила пелена, он размахнулся и ударил сына по губам.
Джойстик отлетел в сторону. Сашка вскочил, прижав ладонь ко рту. Сквозь пальцы засочилась кровь.
Он хотел что-то сказать, но вместо этого оттолкнул отца и бросился в прихожую. И, пока Алексей приходил в себя от только что совершенного, Сашка сунул ноги в ботинки, накинул куртку и выбежал из квартиры, хлопнув дверью.
Через три дня Сашку привел участковый. Сын смотрел исподлобья.
Алексей немного выждал, собрался с духом и зашел к нему в комнату.
– Прости, что не сдержался, – произнес он, глядя на подсохшую корочку на губе сына. – Моя вина.
Тот только хмыкнул в ответ. Но взгляд слегка потеплел.
– Где был?
Сашка помолчал, но все-таки снизошел до ответа:
– Мир не без добрых людей. Приютили.
Алексей кивнул и принялся опять, с самого начала, рассказывать, почему он требует от него то, что требует. Как всегда это делал с самого раннего детства, пока Сашка не усваивал, почему надо мыть руки, чистить зубы, пить горькие лекарства или питаться не только конфетами и мороженым.
Сын сидел со скучающим видом, а потом вдруг сказал:
– Фигня это все. Про учебу, упорство, работу и так далее. Ну, буду я пахать, как ты хочешь, добьюсь плюс-минус того же, что ты. И что? Разве это жизнь?
Алексей поперхнулся. Покачал головой:
– А иначе никак. Иначе нельзя.
– Можно, – отмахнулся Сашка. – Просто найти нужного человека в нужное время. Парень, у которого я ночевал, – он мне рассказал про такого. Про того, кто может исполнить любые желания…
Алексей не стал делать этого дома. Он дождался, когда Сашка уснет. Вышел на пустырь за домом. И долго, во весь голос орал в темноту. Нужно было прокричаться.
Понятно, к кому хочет пойти Сашка. И не важно, что попросит сын. Важно то, чем сможет заплатить. Точнее, кем. Мать умерла, никого из родных не осталось, кроме отца. Близких друзей нет, девушки тоже нет, это точно. Так и кого же он отдаст, когда назовут цену?
Алексей думал всю ночь. А утром, не дожидаясь, пока проснется сын, пошел по улицам, выбирая направление наугад.
Он шел и проговаривал про себя желание. Последнее. Настоящее. Взрослое. Без идиотизма. Чтобы на всю оставшуюся жизнь. Он тщательно подбирал слова. Оттачивал формулировки. И знал, что, как только будет готов, стоит повернуть и зайти в любую дверь.
Дверь оказалась тяжелой и богатой. Он толкнул ее, лишь мельком взглянув на вывеску – герб, золоченые буквы. Общественная приемная какого-то депутата. Не обращая внимания на секретаршу, сразу двинулся во вторую комнату. И совсем не удивился, встретившись с взглядом знакомых глаз – светло-коричневых, с оранжевыми искрами.
Строгий костюм, скучный галстук, портрет президента, трехцветный флажок. Черт не сделал попытки встать навстречу или поздороваться. Он просто сидел и молчал. Лишь переступил копытами под столом.
Алексей сел напротив и изложил все пункты своего желания. Он не зря повторял все это в голове много раз – получилось четко, по-деловому и в однозначных формулировках.
Черт выслушал, но ничего не ответил. Продолжал смотреть внимательно и как будто немного насмешливо.
– Я знаю цену, – сказал Алексей. – И знаю, кто будет платой.
Черт молча протянул руку.
* * *
Алексей Петрович любил смотреть на закат. Альпы красивы всегда, но именно в это время, когда солнце скрывалось за пиками Бернины, от гор поднимался туман и каждая вершина приобретала алый нимб.
Он сидел на веранде и любовался этим зрелищем, зная, что в гостиной шеф-повар сервирует легкий и полезный ужин. Потом он медленно ел, тщательно пережевывая, перед уютно потрескивающим камином, переодевал тапки и шел наверх, в кабинет. Там садился за стол и теребил перстень, размышляя. Поздним вечером ему всегда хорошо писалось.
Впрочем, и в этот раз роман не сдвинулся с мертвой точки. Алексей Петрович так и не смог сформулировать, что же он хотел сказать в своей книге. Главном труде своей жизни. Книге, которая должна пережить его, не оставившего потомков. Книге, которая станет его наследием, его прощальным подарком человечеству.
Только она даст хоть какой-то смысл тем жертвам, что он принес. Оправдать смерти самых близких людей. Ведь не может же быть, что все они умерли только для того, чтобы сейчас пожилой Алексей Петрович кушал здоровую пищу, дышал свежим воздухом и любовался горными пейзажами? Нет, наверняка у него есть предназначение, миссия создать что-то, что перевернет сознание масс, принесет счастье миллионам.
Но книга не писалась. А призраки приходили.
Приходила мама. Рассказывала, каково это: жить с разумом, в котором закрыты почти все двери. Каково бродить по длинным извилистым лабиринтам в поисках забытого слова, утраченного движения, оборванной логической связки. Рассказывала про черта, который неизменно появлялся в конце любого маршрута и показывал, бесконечно показывал один и тот же фильм – как сын меняет мать на Луноход. И давал выбор – идти к новому просмотру этого кино или вниз с восьмого этажа. И каждый раз, приходя к Алексею Петровичу, мама просила прощения у своего Лешки.
Заглядывала и Олька. Она
