Гроздья гнева - Джон Стейнбек

Том повернулся к одноглазому:

— Можно взглянуть?

— Да смотрите. Берите все что нужно.

Пробираясь между мертвыми автомобилями, они направились к дряхлой закрытой машине, стоявшей на спущенных камерах.

— Так и есть, двадцать пятого года! — крикнул Эл. — Картер можно отвернуть?

Том опустился на колени и заглянул под машину.

— Уже отвернут. И одного шатуна не видно. — Он заполз дальше. — Эл, возьми ручку, поверни разок. — Он покачал шатун на валу. — Все залеплено маслом. — Эл медленно поворачивал заводную ручку. — Легче! — крикнул Том. Он поднял с земли щепку и соскреб с подшипника застывшее масло.

— Не разболтан?

— Самую малость, это ничего.

— Очень изношен?

— Прокладки есть, целы еще. Хорош будет. Крутни еще разок, только полегче. Легче, легче. Ну вот, теперь сбегай за инструментами.

Одноглазый сказал:

— Инструменты я вам дам. — Он заковылял между дряхлыми машинами к сараю и вскоре вернулся с жестяным ящиком. Том нашел среди инструментов торцовый ключ и протянул его Элу.

— Отверни. Только осторожнее с прокладками и с пальцем, да не сверни болты. Не копайся, скоро совсем стемнеет.

Эл залез под машину.

— А не мешало бы обзавестись торцовым ключом, — крикнул он. — С одним французским плохо.

— Скажи, если один не справишься.

Одноглазый с беспомощным видом стоял рядом с машиной.

— Я помогу, если нужно, — сказал он. — А знаете, что этот сукин сын еще придумал? Приходит как-то в белых брюках и говорит: «Пойдем покатаю тебя на своей яхте». Я не я буду, если не сверну ему шею. — Он дышал тяжело. Я как окривел, так с тех пор с женщиной не был. А он мне такие вещи говорит! — И крупные слезы, промывая бороздки в грязи, покатились по его лицу.

Том нетерпеливо сказал:

— Что же ты здесь торчишь? Ведь тебя не под стражей держат?

— Тебе легко говорить. Найти работу, да кривому — это не так просто.

Том круто повернулся к нему.

— Слушай, друг. Ты на себя погляди хоть одним глазом. Грязный весь, разит от тебя. Ты сам во всем виноват. Тебе нравится причитать над собой. Где уж тут думать о женщинах с таким глазом. Надень повязку да умойся. И никого ты не убьешь, что зря-то болтать.

— Попробовал бы ты пожить с одним глазом! И видишь не так, как другие. С расстоянием никак не сообразуешься. Все кажется плоским.

Том сказал:

— Чепуха! Я знал одну шлюху, у нее ноги не было. Думаешь, она по дешевке брала, где-нибудь в подворотне? Нет, брат! Ей сверх положенного еще полдоллара приплачивали. Она говорила: «Много ли ты раз с безногой спал? Да ни разу! Получишь, говорит, особое удовольствие, а за это гони еще полдоллара». И платили, честное слово. Да считали за счастье. Она уверяла, что приносит удачу. А еще я знал горбуна в Мак… в одном месте. Он тем и жил, что давал другим потрогать свой горб за деньги. Это тоже удачу приносило. А ты жалуешься!

Одноглазый проговорил, запинаясь:

— Все тебя сторонятся, поневоле таким станешь.

— Да надень ты повязку на свой глаз. Нечего его выставлять, как корова задницу. Тебе нравится над собой ныть. А ноешь зря. Купи себе белые брюки. Ты, наверно, все больше пьяный валяешься да плачешь. Помочь тебе, Эл?

— Нет, — ответил Эл. — С подшипником я уже справился. Хочу поршень осадить.

— Голову не ушиби, — сказал Том.

Одноглазый тихо спросил:

— Думаешь… я еще могу понравиться кому-нибудь?

— А то как же, — сказал Том. — Говори всем, что у тебя кое-что другое выросло с тех пор, как ты окривел.

— А вы куда едете?

— В Калифорнию. Всей семьей. Думаем работу там подыскать.

— А как по-твоему, для такого, как я, там работа найдется? Ничего, что у меня будет черная повязка?

— Конечно, найдется. Ты же не калека.

— А вы меня не подвезете?

— Где там! Мы сами еле ползем — так нагрузились. Ты как-нибудь по-другому устраивайся. У тебя тут много всякого старья, собери машину да поезжай.

— Может, и на самом деле? — сказал одноглазый.

Под машиной что-то звякнуло.

— Готово, — сказал Эл.

— Ну, вылезай, посмотрим.

Эл протянул ему поршень с шатуном и половинку нижней головки подшипника.

Том протер залитый баббитом подшипник и осмотрел его.

— Как будто в порядке, — сказал он. — Эх, черт! Будь бы фонарь, сегодня бы кончили.

— Слушай, Том, — сказал Эл. — Я вот о чем думаю. Обжимки-то у нас нет. Знаешь, какая будет возня с кольцами?

Том сказал:

— Мне как-то посоветовали обкрутить кольца тонкой латунной проволокой, она зажмет.

— А как ты ее потом снимешь?

— Снимать не надо. Сама расплавится.

— Тогда лучше медную.

— Латунь крепче, — сказал Том. — Он повернулся к одноглазому: — Найдется у тебя латунная проволока?

— Кто ее знает. Кажется, одна катушка есть. А где можно достать такую повязку на глаз?

— Я не знаю, — сказал Том. — Пойдем поищем проволоку.

Катушку они нашли в сарае, среди ящиков. Том зажал шатун в тиски и тщательно обмотал проволокой поршневые кольца, плотно натягивая ее на них и постукивая кое-где молотком. Потом насадил кольца на поршень и вставил их в поршневые канавки. Провел по поршню пальцами, проверяя, легло ли заподлицо. В сарае быстро темнело. Одноглазый принес карманный фонарь и направил его луч на поршень.

— Ну, готово, — сказал Том. — Слушай, сколько возьмешь за фонарь?

— Да он плохой. За новую батарейку я заплатил пятнадцать центов. Ладно, давай тридцать пять.

— Есть. А сколько за шатун и поршень?

Одноглазый потер лоб костлявыми пальцами и соскреб с него слой грязи.

— Просто и не знаю. Если бы хозяин был здесь, он проверил бы по прейскуранту, что сто́ит такая новая часть, и, пока ты тут возишься, успел бы разнюхать, серьезная ли поломка и сколько у тебя денег, и за то, за что по прейскуранту следует восемь долларов, запросил бы пять. Начнешь торговаться, сбавит до трех. Вот ты во всем винишь меня, а ведь он, ей-богу, сукин сын. Видит, что не обойтись, и прижимает. Иной раз за шестерню больше сдерет, чем сам за всю машину заплатил.

— Ну а все-таки, сколько я тебе должен?

— Давай доллар, что ли.

— Ладно. И еще за ключ получай двадцать пять центов. Нам с ним куда легче будет. — Том протянул ему деньги. — Спасибо. И послушай меня, надень повязку на свой глаз.

Том и Эл сели в машину. Было уже совсем темно. Эл включил зажигание и дал свет в фары.

— Ну, прощай, — крикнул Том, — может, увидимся в Калифорнии. — Они развернулись на шоссе и поехали в обратный путь.

Одноглазый стоял, глядя им вслед, потом пошел через сарай к себе в лачугу. Там было темно. Он ощупью пробрался к матрацу на полу, лег и заплакал, а машины, вихрем проносившиеся по шоссе, все плотнее и плотнее окружали его стеной одиночества.

Том сказал:

— Если бы ты только заикнулся вначале, что мы сделаем все за один вечер, я бы тебя сумасшедшим обозвал..

— Сегодня обязательно кончим, — сказал Эл. — Только ты сам все делай. Я боюсь, затянешь подшипник посильнее — расплавится, недотянешь — стучать будет.

— Ладно, — сказал Том. — Расплавится так расплавится. Ничего не попишешь.

Эл вглядывался в темноту. Света фар было недостаточно, чтобы разогнать ее, но впереди на дороге, попав на минуту в их лучи, зеленым огнем блеснули глаза кошки.

— А здорово ты его отчитал, — сказал Эл. — Поучил уму-разуму.

— Да он, дурак, сам на это напрашивался. Ноет, все свои беды сваливает на глаз. А сам обленился, ходит грязный. Может, возьмется за ум, когда будет знать, что люди его насквозь видят.

Эл сказал:

— Том, я не виноват, что подшипник пережгли.

Том помолчал минуту.

— Я тебя вздую, Эл. Заладил одно и то же, — боишься, что на тебя всю вину свалят. Я-то понимаю, в чем дело. Молодой ты еще, мальчишка, всех хочешь за пояс заткнуть. Хочешь, чтобы ни сучка ни задоринки не было. Да не лезь ты на рожон, когда тебя не трогают. Вот и хорошо будет.

Эл ничего не ответил. Он смотрел прямо перед собой. Грузовик с грохотом и лязганьем катил по дороге. Сбоку на шоссе метнулась кошка, Эл круто свернул на нее, но колеса пронеслись мимо, и кошка отпрыгнула назад, в траву.

— Самую малость промахнулся, — сказал Эл. — Том! Ты слышал, Конни все говорит, как он будет учиться по вечерам? Я думаю, может, мне тоже стоит? Ну там радио, телевидение или дизель-моторы. Начнешь с этого, а дальше, глядишь, пристроишься куда-нибудь.

— Может, и пристроишься, — сказал Том. — Только ты сначала узнай, сколько с тебя сдерут за обучение. И подумай, сможешь учиться или нет. У нас в Мак-Алестере были такие, учились. Да я не припомню, чтобы кто-нибудь до конца все одолел. Надоест, и бросают.

— Эх! А поесть-то мы ничего не купили.

— Ма и так много прислала. Проповедник всего не съест. Оставит.

— Сколько нам еще ехать в эту Калифорнию?

— Ей-богу, не знаю. Доползем как-нибудь.