Алая Вуаль - Шелби Махёрин

— Говорят, вы гений работы с тканью, мсье, — любезно предлагаю я портнихе. — Лучший на всем островке.

Мсье Марк нетерпеливо взмахивает рукой.

— Это правда.

— Я сочту за честь носить вашу работу.

— Именно так и будет.

— Верно. Конечно. — Болезненно осознавая его молчание, я ищу, что бы еще сказать — что угодно, — пока не замечаю гирлянду над головой и не спрашиваю: — Вы их кормите? Цветы Синей Бороды? — Когда тишина в ответ лишь углубляется, я спешу ее заполнить, внутренне сокрушаясь. — Просто я никогда раньше не слышала о плотоядных цветах. Очевидно, у нас в Цезарине их нет, или… ну, может, и есть, просто я никогда их не видела. Мои родители никогда не одобряли магическую флору. Хотя они посадили у нас во дворе апельсиновое дерево, — жалко добавляю я, и мои щеки вспыхивают розовым румянцем. Я пытаюсь улыбнуться, чтобы побороть неловкость. Не получается.

Дмитрий закрывает глаза с медленным выдохом, а Одесса наблюдает за ним с восторженным восхищением. Ее гнев, кажется, испарился — небольшая милость, ведь мне придется носить ее платья до конца моей жалкой жизни.

По крайней мере, портниха сжалилась надо мной.

— О, очень хорошо. Входите, входите, и не забудьте вытереть ноги о коврик. Я художник. Я не должен пачкать свои руки грязью, швабрами и апельсиновыми деревьями. Чего ты ждешь, papillon36? — Он хватает меня за запястье и втаскивает внутрь, когда я колеблюсь на пороге. — Время не останавливается ни для одной бабочки!

Пригнув голову, я спешу за ним.

В мастерской всего одна комната и два подмастерья — женщина и мужчина-вампир, которые выглядят не старше меня. Но в Реквиеме внешность может быть обманчивой. Этим двоим, вероятно, сотни лет. Я отвожу взгляд от них, когда на моей голове порхает листок.

— На платформу, будьте добры. Поторопитесь! — Мсье Марк отодвигает тележки с тканями на нашем пути: сверкающий муслин, шерсть цвета индиго, бархат, шелк, лен и даже шкурки из мягкого белого меха. Кончики волокон необычно блестят в свете свечей. — Снимайте плащ.

Зажатые между захламленным столом и полкой, заваленной перьями, пуговицами и костями, Димитрий и Одесса сидят и наблюдают за происходящим. Первый ободряюще кивает мне и говорит: Молодец. Хотя я пытаюсь вернуть ему улыбку, она больше похожа на гримасу — впрочем, я не могу подтвердить это подозрение, поскольку в этом магазине одежды нет зеркал.

Странно.

Щелкнув запястьем, разматывая потрепанную измерительную ленту, мсье Марк произносит трель:

— Мы ждеееееееем.

Я поспешно отряхиваю одесский плащ, но когда мсье Марк замечает под ним платье, он едва не падает в обморок, прижимая руку к груди.

— О, нет, нет, нет, нет. Нет. Мадемуазель Селия, вы, конечно, должны знать, что такой теплый оттенок совсем не идет вашему цвету лица. Tons froids, papillon37. Вы — зима, а не лето. Это, это, — он возмущенно показывает на мое платье из янтарного кружева, — чудовище должно быть сожжено. Оно позорно. Как вы посмели войти в мой магазин в нем?

— Я… — Я бросаю широко раскрытый взгляд на Одессу через плечо. — Мои извинения, мсье, но…

— Вы создали это чудовище для меня неполных шесть месяцев назад, мсье Марк, — говорит Одесса, звучащая чрезвычайно забавно. — Вы назвали его своим pièce de résistance38.

— Так оно и было. — Мсье Марк торжествующе тычет в воздух указательным пальцем. И, возможно, немного не в себе. — Это был мой pièce de résistance для вас, солнце, проклятое жить в вечной ночи, а не для нее — растущей луны, сияющего полумесяца, звезды на крыльях бабочки!

Я смотрю на него с минуту, странно польщенная, и щеки заливает новое тепло. Меня еще никогда не называли звездой на крыльях бабочки. Это заставляет меня думать о лютинах. Это заставляет меня думать о Слезах Как Звезды. Это заставляет меня думать о…

— У вас прекрасные волосы, — резко говорю я, и на этот раз моя улыбка неуверенная, но искренняя. Он удивленно моргает. — Они…..напоминают мне о снеге.

— Снег? — тихо повторяет он.

Мое лицо еще больше краснеет от жадного любопытства в его взгляде.

Не знаю, зачем я ему это сказала. Это слишком личное, слишком интимное, а мы с ним только познакомились. К тому же он вампир…так почему же я это сделала? Возможно, потому что у него короткие клыки, и я их не вижу. Возможно, потому что в его магазине уютно и тепло. Возможно, потому что он называет меня бабочкой.

А может, потому что я скучаю по сестре.

Я небрежно пожимаю плечами, безуспешно пытаясь объяснить ситуацию.

— Моя сестра обожала снег. Она надевала белое при любой возможности — платья, ленты, шарфы, варежки — и каждую зиму куталась в свой белый плащ и настаивала на строительстве ледяного дворца.

Я колеблюсь, с каждым словом чувствуя себя все более нелепо. Мне нужно перестать говорить. Мне нужно хотя бы притвориться, что я могу придерживаться светских приличий. Однако в темной причудливости этого магазина, окруженного странным и прекрасным, я почти чувствую присутствие Филиппы. Ей бы здесь понравилось. Ей бы здесь не понравилось.

— Когда-то она представляла свою жизнь сказкой — тихо заканчиваю я.

Наклонив голову, мсье Марк рассматривает меня с тревожной пристальностью. Уже не любопытство, а что-то другое. Действительно, для такого рассеянного человека выражение его лица становится почти… расчетливым. Хотя я сжимаю плащ Одессы липкими пальцами, я не свожу с него взгляда. Одесса говорила, что мсье Марк прекрасно разбирается в характере, а этот момент — он словно проверка. Еще один лист падает на пол, и тишина в магазине затягивается.

И тянется.

Наконец его пудровое лицо расплывается в необычной улыбке, и он отходит от платформы.

— Мои извинения, papillon, но я, кажется, забыл свою рулетку в рабочей комнате. S’il vous plaît39, — он жестом показывает на весь магазин, его рука загадочно пуста. — Не стесняйтесь выбирать ткани в мое короткое отсутствие, Прохладные тона, имейте в виду, — резко добавляет он. Затем с той же жуткой улыбкой он исчезает в двери, ранее скрытой за стеллажом с костюмами.

В неуверенности я несколько секунд смотрю на дверь, прежде чем неуверенно спуститься с платформы.

Мы официально покинули знакомую территорию.

Конечно, не потому, что я стою в магазине, полном вампиров, а потому, что мама никогда не разрешала мне самой выбирать ткани, а этот магазин ломится от них по швам.

Только холодные тона.

Никто не говорит, пока я подхожу к ближайшей полке и провожу пальцами по куску необработанной шерсти викуньи40. Моя мама