Я нашла его в Интернете - Хамуталь Бар-Йосеф

ста метров без того чтобы не присесть отдохнуть. Днем и ночью вызываю врачей, одна скорая сменяет другую… Все они в один голос утверждают:

— Ничего нет, ты просто невротик.

Сцены надрывной ненависти со стороны родителей. Никто не верит моим страданиям. Я пытаюсь жить вне дома и снова возвращаюсь. Не способен самостоятельно справляться с жизнью. Не в силах удержать кастрюлю двумя руками. Профессор Вайнфельд не желает выслушать, бросает трубку. Я раздобыл особую справку и получил направление в больницу «Бейлинсон», оттуда уже прямая дорога к четвертой по счету госпитализации.

Диагноз: гиперфункция щитовидной железы, признаки сахарного диабета. Тяжелое, изматывающее лечение. Пробирки с кровью, склянки с мочой, уколы, рентгеновские снимки. Кто-то скончался в соседней палате. Одиночество в недрах огромного белого здания. Я брожу по коридорам и хриплым голосом напеваю: «Sometimes I feel like a motherless child». Если бы только я действительно умел петь…

Меня переводят в Центр психиатрической помощи «Геа» в Петах-Тикве. Я обретаюсь тут три бесконечных месяца. Новые лекарства. Состояние не улучшается. Яэль и Яир далеки от меня, они в Европе. От них пришли три открытки. Письмо, которое я отправил им, вернулось. Открытки исписаны тесным меленьким почерком, описывают Париж, Ниццу и Швейцарию. «Думаем о тебе, надеемся, что у тебя все в порядке и ты чувствуешь себя нормально. Будь здоров». Я прячу открытки и целыми днями остаюсь в постели. Каждое движение причиняет невыносимые страдания. Вес 52 кг. Я ни о чем не думаю. Боль сильнейшая, что, если это рак? Глаза мои выцвели, зрачки расширены от ужаса. Люди останавливаются и с испугом смотрят на меня, словно на привидение.

Они вернулись 19 октября 1978 года, когда я уже выписался из «Геи». Я отправился на аэродром встречать их. Они с трудом узнали меня, но и Яэль изменилась — в ней появилось что-то странное. Пополнела, на лице выступили темные пятна. Движения сделались медлительными, разговор неторопливым. Грудь стала больше. Я проводил их до их новой квартиры в квартале Бавли. «Мы сможем видеться?» — спросил я дрожащим голосом. Повисло молчание, которое показалось мне вечностью, страшнее, чем ад Данте. И тут Яэль произнесла с присущей ей естественностью:

— Конечно, почему бы и нет? Мы скоро опять начнем работать в киоске. Приходи.

На лице Яира проступила неторопливая улыбка.

Снова начались совместные прогулки, мы вместе обедали, иногда с Яиром, иногда вдвоем, ели вегетарианские блюда, она без конца рассуждала об уходе за детьми, о детском питании и воспитании. Однажды купила для меня книгу Виктора Френкеля «Человек ищет смысл» и подарила с посвящением: «Адаму, готовящемуся к осмысленной жизни, от Яэль». Я спросил ее, к чему мы должны готовиться? Она призналась, что беременна. Я опустился на колени, обнял ее ноги, прислонился к ним головой и сказал: «Мамочка, мамочка наша!» Подыскивал слова, чтобы молиться за нее, на нее.

Вечера сделались прохладными. Я чувствую себя гораздо лучше. Прочел некий исторический труд от начала до конца. Слушаю по радио классическую музыку. Езжу в «Гею» на анализы и процедуры, беседую с другими больными, подбадриваю пожилых. По вечерам звоню матери Яэль, спрашиваю, что слышно. Не хочу беспокоить Яира и Яэль. В один из вечеров так и не дозвонился. Утром мама Яэль сообщила: родился сын, Яэль и младенец чувствуют себя хорошо.

Дождь стучит в оконное стекло и струится по листьям и стволам деревьев в саду. Вокруг расцветают дивные розовые цветы. Пожилой медбрат Иехошуа просматривает вчерашнюю вечернюю газету. В воздухе великое спокойствие. Я вышел из больничного корпуса и остановился под дождем. Одежда моя мгновенно промокла, ручейки холодной воды стекают по спине. Я закидываю голову, протягиваю руки к небу и возношу благодарение Богу, который отверз мое лоно, явил свое милосердие. Я рыдал, как младенец, и, как младенец, обмочил пижамные штаны.

У новорожденного темно-карие глаза, как у Яира, и шатеновые волосики, как у меня. Яэль готовит еду, стирает и гладит пеленки. Она перестала интересоваться балетом и вернулась на юридический факультет. Скоро сдаст экзамены и станет адвокатом. Яир продолжает трудиться в киоске и записался в педагогический институт. Сказал: «Надоело работать с билетами и газетами, хочу поработать с людьми, с человеческими детенышами». По-прежнему пытается предсказывать будущее с помощью математических вычислений. Теила служит в авиации, на военной базе, расположенной поблизости от дома. Она сделалась красавицей, настоящей женщиной. Надеюсь, найдет себе достойную пару.

Я возвратился к занятиям в университете. Снял маленькую квартирку в Холоне, вместе с Жожо. Я готовлю, он ходит за покупками и моет посуду. Когда он остается доволен моей стряпней, я счастлив. По вечерам мы с ним выходим куда-нибудь, смотрим фильм или посещаем концерт восточной музыки.

Я съездил навестить Яэль. Младенец играл пальчиками и улыбался мне. Он узнает меня! Яир говорил по телефону и помахал мне рукой. Теила принялась расспрашивать о раскопках в Трое и личности Генриха Шлимана. Я принес им пластинку с песнями Одисоса Алитиса. Моя исследовательская работа по истории евреев Туниса удостоилась наивысшей оценки, и мне выделили стипендию для продолжения занятий на степень кандидата наук. Один из профессоров намекнул, что собирается сделать меня своим ассистентом. Мне придется посвятить все свое время университету. Но необходимо еще позаботиться об устойчивом заработке. Может, мне посчастливится найти подходящую девушку для совместной жизни. Жожо советует обратиться в брачное агентство.

Я сидел возле Яэль на диване, младенец играл на ковре. Душа моя содрогалась от рыданий. Вот молодая прекрасная жизнь, удивительный, божественный дар — а ведь смерть так близка, она уже внутри нас, незримо разрушает и сокрушает, поджидает в конце дороги. Я не стал посвящать Яэль в свои печальные размышления. Она кормит ребенка грудью, ей нельзя расстраиваться. Я посмотрел на зеленый костюмчик мальчика, на его шелковистые шатеновые локоны и посоветовал Яэль:

— Пей перед сном теплое молоко.

Она звонко рассмеялась. Сказала:

— Адам, я никогда не пью молока, ни перед сном, ни вообще.

Я не погладил и не поцеловал ее уходя и твердо решил прекратить свои визиты в этот дом.

Назавтра я позвонил Яиру и сказал, что не смогу прийти помочь ему в киоске.

— Что-нибудь случилось? Все в порядке?

— Все в порядке, — успокоил я. — Привет Яэль. Передай ей, что я люблю ее.

— Обязательно передам, — сказал он и засмеялся. — Она это знает.

Анастасия[46]

1

Из сладкой полуденной дремоты меня вырвал звонок из иерусалимского отделения полиции. Полиция, ко мне? С какой стати? Зимняя муть за окном, то ли утро, то ли вечер. Из трубки течет насморочный женский голос: «У