Выстрел в Опере - Лада Лузина

И чтобы вам, мой любимый читатель, стала понятна вся глубина провала, в который угодила моя бедная Маша, я скажу: земля разверзлась у нее под ногами, и она пролетела ее насквозь — туда и обратно! — и вновь оказалась на том же месте.

Безумно блуждающим взором Ковалева ощупала окружившую ее Владимирскую горку.

«Булгаков считал ее „лучшим местом в мире“!»

Скользнула по крестам Златоверхо-Михайловского, построенного в честь архангела-воина.

«Булгаков был крещен в Крестовоздвиженской церкви именем Архангела Михаила, защитника и покровителя Киева!»

Обнаружила желтеющие листья на дереве, определила на глаз наступившую осень, и правое — умное — полушарие Маши мгновенно выплюнуло «бегущей строкой»:

«Осенью 1906 семья Булгаковых переехала на Андреевский спуск № 13.

Тут сразу заболел отец — Афанасий Иванович, философ-историк, доцент Киевской духовной академии. Читал курс истории и разбора западных вероисповеданий. Знал греческий, английский, французский, немецкий языки. Автор книг „Старокатолическое и христианско-католическое богослужение“, „О законности и действительности англиканской иерархии с точки зрения православной церкви“. Заболел безнадежно. Умрет через год. Гипертонию почек не умели лечить. Похоронен на Байковом кладбище, как и сын Миши Врубеля…

Булгакову сейчас пятнадцать лет.

Учится в 1-й Александровской гимназии уже пятый год.

В пятом классе впервые начал писать — юморески. Вместе с ним учатся Паустовский, Сикорский, Богров… Нет, это не важно.

…Боже!!!»

Пятнадцатилетний гимназист Миша Булгаков протягивал Анне Горенко спасенную шляпку.

Семнадцатилетняя гимназистка взяла ее двумя пальцами правой руки — прочие три были сжаты в кулак. А в кулаке таилась воскрешенная Лира.

Руки будущей поэтессы и будущего великого писателя соприкоснулись…

«Его отец умрет!

его отец умрет…

…как и сестра Ахматовой Инна.

Как и все, кто соприкасается с Лирой!

НЕТ!!!»

— Почему ты не сказал мне, что был знаком с Булгаковым?

Демон откинулся на стуле и посмотрел на Машу с почти человеческим изумлением:

— Вы вызвали меня исключительно ради этого? — произнес он, каждой буквой очерчивая свое изумленное презрение.

— Ну… — смешалась Маша.

На миг она почувствовала себя школьницей, страдающей у стола злого учителя, который безжалостно черкает красною ручкой ее домашнее задание.

— Вы способны оживлять мертвое! Летать над Землей. Сдуть площадь Независимости, как крошки со стола, и отобедать в кафе Семадени, стертом с лица этой площади полвека тому. И главное — можете потерять все это через тридцать часов! И самым поразительным для вас фактом по-прежнему остается мое знакомство с Булгаковым?! До чего же вы все-таки человек… Уж простите, что я вас так называю.

— Ничего. Я не обижаюсь, — пробормотала «школьница».

— А стоило бы! — с обидой ответил «учитель». — Вы безнадежно слепы. Мать моя, что с вас взять, если еще неделю назад вы считали меня булгаковским Воландом. Дьяволом. Сатаной!

И тут Маша внезапно обиделась.

«Рать», угасшая, возродилась, восстала, забурлила с новою силой.

«Какие-то остаточные явления…» — отметил край сознания.

«Я — Киевица!»

— Я — Киевица! — сузила глаза она. — А ты — не Дьявол. Ты — всего лишь дух этого Города. Стоящий по левую сторону руки — моей руки! Кстати, если не секрет, кто будет стоять на Суде по правую?

— Не трудно догадаться, — нахмурился Демон. — Есть Земля. Есть Небо.

— Мать-земля, Отец-небо… — сказала Маша. (Так начиналось одно из заклятий.)

— Твой Отец — Киев! — срезал Киевицу дух Города. — Ты — его хранительница! Я — хранитель Земли под ним. Но и мне, и Городу, и тебе, и всем слепым — роднее Земля. Она вас кормит и поит, и принимает ваш прах.

— Есть Земля, — насмешливо повторила науку Маша, — есть Город, есть Небо. Ты и я… Я правильно поняла, с Неба тоже кто-то придет?

— Один из Трех, — сказал он неохотно. — Но не обольщайтесь! Последние девяносто лет трон по правую руку пустует.

— А что случилось девяносто лет назад?

— Вы не знаете даже этого? Революция. Вы сами разрушили ваши церкви. И Киев перестал быть Столицею веры. Но остался Столицею ведьм.

— Значит, — пренебрежительно фыркнула Маша, — судить нас будешь ты? Смешная новость.

Глаза Киевского Демона стали тяжкими как камень.

— Не я, — издал скрежещущий звук он. — Ведьмы.

— А ты у них, — рассмеялась «Рать» в Ковалевой, — для красоты? Я думала, ты их хозяин.

— Я, — вымолвил он. — Но ведьмы свободны.

— «Невидимы и свободны».

— И когда видимы, свободны тоже, — жестко окоротил ее он. — Вы знаете, что такое свобода, уважаемая Мария Владимировна?

— Я знаю, — сказала она. — Теперь знаю. Свобода, это когда ты можешь все. Кроме одного…

— Свобода — это пренебрежение к расплате! За все в жизни приходится платить, — пропечатал Киевский Демон. — И я вправе заставить киевских ведьм расплатиться за их свободу смертью. Но поскольку они свободны, они пошли за Акнир, пренебрегая смертью.

— И ты ничего не можешь поделать? — тихо и слегка удивленно поинтересовалась Мария Владимировна.

— Почему же? Я могу казнить их, когда вы победите. Вот только вряд ли это произойдет. Вы насмешка над именем Киевиц!

— Мы — Киевицы!

Маша встала из-за стола.

Взглянула в окно — на профиль первого дома № 13, где до 1913 года жил ее кумир, крещенный именем защитника Киева. Положила руку на грудь, где на шнурке под одеждой висел ключ от Его дома.

Странно, ключ словно придал ей сил.

— Ты пытаешься запугать меня проигрышем? — уничтожила Демона взглядом она. — А мне не страшно! Я знаю, мы проиграем. Знаю, ночью твои свободные ведьмы собираются на Лысой Горе вершить Великий ритуал. Знаю, мы можем погибнуть. Но я — Киевица! И у меня есть дела поважней моей жизни. Весы покачнулись. Сильно! И я пришла сюда не для того, чтоб ты сидел и рассказывал мне, как тебе не нравятся люди.

— Весы покачнулись? — И тон, и поза ночноглазого брюнета в секунду стали поджарыми, деловыми. — Простите, моя Киевица, простите Стоящего по левую руку. — Лоб опустился, став покорным, — покорно испрашивающим прощения. — Если Вам нужна моя помощь, я верноподданно внимаю Вам.

— Ты же не выносишь меня! — оборвала обозленная Маша. — Ни меня, ни Дашу, ни Катю. Мы для тебя — слишком люди! Мы кажемся тебе смешными. Мы были нужны тебе раньше, чтобы спасти Город и свою шкуру. Но ты не сделал ни шага, чтобы помочь нам теперь. Зачем тебе нам помогать? Акнир — вот кто подходит тебе идеально. Она такая, как надо! Она бы уж точно обиделась, если бы ты назвал ее человеком!