Амулет Святовита. Вторая часть - Роман Мискин

Ехали, ехали, и вдруг как-то неожиданно для себя вдруг обнаружили, что и звуки все вокруг тоже куда-то пропали, будто сгинули. Даже топота копыт не было слышно - он надежно тонул в замшелом ковре под ногами. Ни тебе треска веток, ни шума ветра в вышине - только одна какая-то обволакивающая тишина, густая, будто сбитень. И казалось, что и сами движения в этой сонной пуще становятся какими-то вялыми, замедленными, будто в дрёме.

И тут словно ветром донесло из кустов еле слышный то ли шепот, то ли приворот колдовской. Чьи-то губы шептали: "На море-окияне, на острове Буяне сидит бабушка немилая со своим рукодельем. Перед ней волчок - золотой иглой зашивает роток, зашивает глазок, чтоб ни крикнуть, ни глянуть, ни посмотреть, чтобы заснуть крепким сном на веки-вечные. Головы ваши чугунные, веки тяжелые, руки слабые. Спите, дремлите, ко мне придите. Слово моё крепко, нет от него отвороту - как и у вас нет сил..."

Тренята мотнул головой, провел ладонью по взопревшему лбу, словно смахивая наваждение - сон так и накатывал предательски на путников.

"Что за чертовщина?" - вздрогнул Тренята, протирая глаза.

И, слегка оборотившись, видел, что барздуки также клюют носом, мерно покачиваясь в седле своих нагруженных пони. А чуть дальше, за ними, также свесили обвязанные головы его копейщики.

- Не спать! Не спать! Гляди в оба! - вдруг крикнул боярин и с гиком вздыбил коня.

Но его звонкий клич как будто потух в окружающем сонном мареве.

- Да что же это такое? - изумился Тренята и, развернувшись, огрел плеткой пони земников.

Те осоловело похлопали своими глазами, а затем, будто очумев, вдруг громко и недовольно заржали, топая копытами. Барздуки открыли свои глаза, недоуменно осматриваясь вокруг. А Тренята уже лез назад, расталкивая сонных земников и пытаясь добраться до своих дремавших копейщиков. Те сидели в седлах, свесив головы чуть не на гривы своих коней, и спали самым безмятежным образом.

- Не спать! Подъём! Тревога! - орал взбешенный боярин, нещадно стегая плетью и своих нерадивых ратников, и их осоловелых коней.

И в этот миг вдруг раздался громкий и пронзительный свист - вылетел неожиданно из густых зарослей, будто каленая стрела, и нещадно ударил по нервам. Свист был протяжный, злой, торжествующий - он разрезал сонное марево, словно клинок масло. И стал кромсать нещадно слух и души путников.

А когда злодейский посвист утих, из зарослей где-то впереди раздался глумливый и едкий смешок. И гнусавый голос произнес:

- Ну что, боярин, посчитаемся наконец?

Не было ни треска падающих поперек дороги бревен, ни писка выпущенных стрел, ни страшных криков или ругани. Просто кусты впереди шевельнулись - и из них вышел Мелех, зло ощерившись желтыми зубами и с самострелом в руках наперевес.

- Я ведь предупреждал, боярин, что еще свидимся, - прогнусавил разбойник и подмигнул: - Жаль вот только, что в последний раз!

И тут же злорадно и громко расхохотался, не спуская глаз с Треняты.

Барздуки замерли, положив руки на мечи и кистени. Но боярин осторожно покачал головой, давая им знак, что не нужно совершать резких движений.

И словно в подтверждение его слов заросли с боков и сзади также бесшумно раздвинулись - и путников окружили хмурые и суровые лица лесных разбойников, во взгляде которых читалась тупая и беспощадная решимость.

- Давай без глупостей, Тренята! - пригрозил Мелех. - Тебе это, конечно, не поможет - но вот спутникам твоим легкая смерть не помешает. Так что выбирай - сам сгинешь, как падаль, в мучениях и кровавых соплях, или и этих всех за собой на пытки потащишь!

И поднял самострел.

Вокруг загоготали бородатые морды, ухмыляясь и корча гримасы. Земники смотрели на всё происходящее, словно это и не с ними было - а если и с ними, то в каком-то нехорошем сне, от которого они вот-вот проснутся.

И лишь Тренята, казалось, только один осознавал до конца, что же все-таки случилось. И чересчур спокойно себя вел, прямо и твердо глядя в глаза разбойнику.

И от этого взгляда Мелеху вдруг стало несколько не по себе, он слегка заерзал, крепче сжал самострел и вдруг зло сорвался на крик:

- Ты чего молчишь, сволочь? Отвечай!

Но боярин только улыбнулся и покачал головой.

- Ты вот что, Мелех, - сказал вдруг звенящим голосом боярин, - скажи своим людям, что ежели сейчас все сложите оружие, то может быть Великий Князь вас и помилует. Годков двадцать отработаете в каменоломнях - а там будете вольны, как птицы. Зато шкуры свои сохраните. Тебе, правда, этого, не обещаю.

И, слегка склонив голову и прищурившись, нагло посмотрел прямо в зрачки злодея.

От такого нахальства Мелех даже раскрыл рот - а его люди замерли на миг, переваривая услышанное. А затем вдруг все, словно по команде, расхохотались, запрокинув нечесаные головы и патлатые бороды, расщерив смрадные рты с гнилыми зубами, и толкая друг друга локтями.

- Ишь ты, помилуют! - ржали разбойнички, утирая грязными лапами навернувшиеся от смеха слезы. - Лет двадцать в каменоломнях, гы-гы-гы!

Отсмеялись.

И тут же на путников глянули несколько десятков беспощадных и холодных глаз. И не было в них ни чувств, ни сожаления - сочилась из них ледяная обыденность душегубов, хорошо знающих своё страшное дело. Мозолистые руки покрепче сжали топоры и дубины, взметнулись самострелы и луки, жестоко наклонились суровые головы, делая шаг навстречу.

Взвизгнула комариным писком чья-то тетива. Лиго замер - и закрыл глаза, чтоб не видеть происходящего. Страшный сон сбывался - причем так глупо и неожиданно, вдали от дома. И на душе было пусто и холодно, что весь пройденный путь был сделан просто зря...

Но в этот самый миг вдруг раздался звонкий звук горна, вокруг что-то вспыхнуло и громыхнуло, и лесную пустошь прорезал громкий клич: "Холм!" А со следующим треском и вспышкой на тропе прямо перед Мелехом вдруг оказался невесть откуда грозный огненный всадник и полоснул багровым мечом по рукам разбойника. Мелех со страшным звериным криком отскочил, с ужасом глядя, как лежат на земле его дымящиеся отрубленные руки, всё еще сжимая самострел. А следующим взмахом огненная молния клинка прочертила полосу и по шее душегуба - и голова лихоимца с выпученными глазами, смешно подпрыгивая, покатилась в кусты.

- Мамай! - вдруг радостно закричал Лиго, не веря своим глазам.

Но огненный всадник вздыбил своего белогривого коня и снова взмахнул мечом над головой - и тут же ринулся в гущу разбойников.

Из зарослей с кличем "Холм!" на душегубов посыпались всадники с копьями и кончарами, рассеивая лесных злодеев по кустам и там же приканчивая их. Один из ратников насадил на длинную пику того самого красномордого детину, который тем не менее хрипел и исходил кровавой пеной, но все еще зло лез вперед, размахивая страшной дубиной. Но промчавшийся мимо другой конник снес ему голову в один миг - и огромное тело так и замерло на пике, трепыхаясь, словно огромный цыпленок.