Я убью за место в раю - Петр Юшко

в гробу, глядя на меня. Да и не было у него гроба. Что я несу, господи! Хорошо, что это все в моей голове. Услышит кто, пристрелит из жалости, чтоб не мучился. Оно, конечно, вроде все сделали. Патрули по улицам шастают, под каждый камень заглядывают. Народ весь забился по кроватям и не выходит под страхом смерти. Бар закрыли. Водки никому не дали. Где ее искать? Нужно найти того в зеленой куртке! Вот куда она пойдет, как только сможет. Каким-то боком они все повязаны. Есть что-то. Где я его найду? Самому лезть в Машинное отделение не хочется. Рейму послать? Нужен Михаил. Проныра нужен мне сейчас, вот кто! Он «Зеленую куртку» в лицо знает. Обещал я ему клубнику. Эх, сходить, что ли, поклянчить клубники у Димкиной жены. Заодно Элке пару штук положу около койки. Очнется, порадуется. Вот, дура-то! Как прозевала удар! Сотрясение, разрыв мягких тканей. Ветеринар выбрил затылок и наложил двенадцать швов. Только бы очухалась! Где может быть Проныра? Как этого ондатра сейчас отыскать? Скорее всего, в кузне прячется. Всегда он там во время облав и обысков. Пойду за клубникой. Может, соберусь с мыслями.

Он встал с табурета. В полумраке еще раз посмотрел на бледное лицо Эллы. Голова была вся забинтована, одеяло натянуто до подбородка. На соседней койке возвышалась накрытая одеялом с головой бесформенная куча мяса. Добряк Брок. Сумасшедший добряк. Из-за стола в углу поднялся студент Ветеринара, молодой парень Олаф. Норвежец по рождению, но сейчас уже совсем русский. Оба его родителя работали на кухне.

— Шериф, не волнуйтесь, — прошептал Олаф, подходя к нему, — я подежурю до утра.

— А Брок как? Отойдет?

— Отлежится. Утром тоже отправим домой. Переволновался ваш парень опять. Не впервой. Чуть стресс и его накрывает. Хорошо, что у нас запас клоназепама и фенобарбитала такой, что на десять лет на два дурдома хватит. Редко тратили их, вот и остались. Отоспится и будет в норме.

— Да уж, два дурдома — это про нас. Спасибо, Олаф. Хороший ты парень.

Шериф вышел из лазарета и нарвался на Рейму. Тот стоял, подпирая металлическую стену и покуривая в кулак свой прессованный мох. Увидев начальника, попытался втихаря скинуть косяк на пол и придавить сапогом. Но понял, что заметили и уже не скрываясь, затушил папиросу об стену и кинул на пол. Улыбнулся, подлец, дружески.

— Кута-а пойтем, комантир?

— Торчок ты Рейма. Конченый. Обалдеешь от мха этого. Пойдем с тобой, брат, сначала в теплицы, клубнику жрать. Потом заглянем в детский сад проведать новеньких девочек. Ты стену подпирать, я мамашку молодую опрашивать. Потом двинем, как стемнеет окончательно, искать человечка одного.

— Хоро-оши-ий план! Ту бабу, которая улиснулаа-а путем иска-ать? Так ее наши найтут. Они семлю сейча-ас роют носом.

Пока они шли по длинному коридору к гермодвери в теплицу, Рейма рассказывал небылицы:

— Претставь! Стоим на стене и смотрим внис на фолков. Тут приходит Презик на-аш и прикасыфает Майору: «Открыва-ай ворота» Тот в ответ: «Кута, мол, там ше фолки!» Но, про-отиф боса не попре-ешь. Открывают калитку и Презик выхотт-иит прямо к стае. Там стои-ит в центре сторовый та-акой фолк, сетой ваесь как ты, и штет нашего Презика. Калитку закрывают и они там расковари-ивают целый час! Ка-ак? О чем? Он снает фолчий язык, спрашиваю я? Майор только ухмыля-яи-ится и молчит. Мо-ол, и не такое сна-ает наш Преситент! Нет, ну претста-авь!

— Вот каша у тебя в голове, Рейма от этого мха. Стой тут. Я быстро.

Шериф распахнул металлическую решетку и вошел в тепличное отделение. Тут было влажно и тепло. От стены до стены все пространство занимали крытые теплицы. Тянулись они вглубь метров на четыреста, если не больше. Лиза ковырялась около входа. В железном корыте она кромсала короткой лопаткой прелые лисья и подсыпала время от времени еще из мешков стоящих рядом. Обернувшись на скрип железных петель, вскочила с колен.

— Егор! Как давно не заходил к нам! Есть новости? Мне немножко рассказали про волков. Взрывы слышали, думали атака «Байкеров» на нас. Перепугались мои девочки как!

Она подскочила к нему и, не снимая перепачканных в перегное перчаток, бросилась обниматься. Димкина жена была мелкая, юркая, с остреньким носиком, светленькими глазками и коротенькими волосиками. Пришлось кратенько рассказать про волчью стаю и новеньких. Успокоить, расспросить про урожай, рассказать про здоровье. Больше тарахтела Лиза, перебивая, расспрашивая и рассказывая одновременно. Раньше они дружили парами, виделись каждый день, ходили в гости. Да вот уж четыре года как он не мог нормально общаться со старыми друзьями. Внутри все напрягалось, но он изо всех сил старался показывать дружелюбие. Отнекался от просьб зайти внутрь и посмотреть на ее работу. Теребил седую бороду. Слушал трескотню. Понял, что ужасно соскучился по ее звонкому голоску. Дернула боль в правом боку. Там начал разогреваться камень с острыми как бритва краями. Помявшись, попросил клубники. Лиза радостно вскинулась и побежала внутрь теплицы. Пока он стоял около дверей, к нему два раза подлетала пчела и пыталась сесть на руку. Он сдувал ее, опасаясь, что опять ужалит. Со страхом почувствовал на правом запястье под рукавом тулупа шевеление и вмазал левой ладонью себе по руке. Легкая вибрация продолжилась, и он с удивлением обнаружил смарт-часы и тупо выставился на них. Циферблат горел красным, показывая завышенное давление 110 на 157 и пульс под 140. Совсем забыл про эту диковину!

Наконец Лиза вышла и стала всовывать ему в руки несколько корявеньких морковин и мелких луковиц. Пришлось распихать по карманам. Ну как отказаться? Старую дырявую кастрюльку с тремя десятками здоровенных красных ягод взял в обе руки. Лиза снова бросилась обниматься и целоваться.

— Ну, ты совсем Егор оброс и одичал. Давайте все встретимся в «Баре» как откроют? Посидим, как раньше — я, ты, Димка и Тина. Я так соскучилась по нашим разговорам. Тебе бы подстричься. Такой худой стал. Ну что это за бородища белая, как у старика! Ведь не было бороды! Бледный весь как якутская барышня. Обязательно потуши морковки себе, не ешь сырую. Тебе вредно. Скажу Димке, чтобы сегодня тебе дал свежей оленины. А то, если стая надолго, то свежатины не будет месяц. Помню, как лет шесть назад нас обложили те медведи больные! Помнишь? Мы тогда…

И так минут пятнадцать пришлось стоять, потеть, улыбаться и отмахиваться от приглашений, пчел и поцелуев. Наконец он справился, причем вполне достойно, как он сам посчитал, и вышел из теплицы. Присел прямо на пороге на корточки, скрючившись от боли.