Киндер, кюхе, кирхе (СИ) - "Андрромаха"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Лёль, ударь!?
Голос Олега мягко дрогнул:
- Вот тут – обойдешься! Раком! - он нагнул любовника и, тронув подрагивающую нежную складку скользкими от геля пальцами, прижался поднявшимся за время экзекуции членом ко входу. – Ты мечтай-мечтай, да с ума не сворачивай! Ну-ка – сам!
Мишка, заерзав бедрами, медленно подался навстречу горячему члену. «Забрал» в себя плотную головку. Застонал от наслаждения и двинулся вдоль распирающего тело ствола, слабея в коленях от сладкого, мучительного чувства. Пару раз ткнулся горящими от порки ягодицами Олегу в лобок. Изменил немного угол, подбирая самую пьянящую позицию. Голос Олега прозвучал влюбленно и нежно:
- Всё, теперь – расслабься. Теперь – я.
Если бы это был первый раз за вечер, он кончил бы быстро. Но после первой разрядки он мог потянуть удовольствие. Неспеша и размеренно дарил он Любимому томную, долгожданную ласку. В какой-то момент полностью вышел и, выдавив на ладонь еще геля, смазывая, толкнул член через кулак. Мишка огорченно и разочарованно застонал. Но Олег уже снова притянул его к себе за бёдра:
- Не бойся. Не торопись! Никуда не денется от тебя: всё – твоё, всего тебе – хватит!
И снова вошел на всю длину. Он знал, как и где приятно его Миньке. И Минька, заходясь от приближения оргазма, оглушенный, вырванный из обычной жизни сложными эмоциями порки, стонал и всхлипывал под его ритмичными движениями. Олег поддерживал его под живот. Потом шепнул:
- Что, раком? – и получив прерываемое стонами согласие, не расцепляя рук, развернулся от машины и вместе с любовником опустился на землю. Трава была влажной. И, кажется, коленям было жестко стоять на неровной земле. Но это уже не могло помешать медленно подступающему к обоим восторгу.
- Лёля, бляяяяааааадь! – выдохнул Мишка, далеко закидывая голову.
И Олег, который последнюю пару минут уже с трудом держался, закусив до боли щеку, отдался оргазму и навалился всем весом на сильное тело любовника:
- Минечка, дааааааа!
Тесно прижавшись, почти слившись друг с другом, они пережили вместе несколько сладостных, медленно слабеющих конвульсий. Потом поднялись на ноги. И Олег по-хозяйски притянул любовника в свои объятия. Мишка нащупал Лёлину руку, поднял ее к губам и двинулся едва ощутимыми поцелуями вдоль еще не сошедшего шрама.
- Миня, больно тебе? – тревожно и чуть неловко прошептал Олег, накрывая второй ладонью горячие ягодицы.
- Мне - охуенно! Мне лучше не было ни разу в жизни! – выдохнул Мишка. – Я не знал, что так бывает!
- Одевайся! Замерзнешь! Промок!
- Печку включим! – Мишка натянул штаны, в самом деле, от росы мокрые до нитки.
- Все вентиляторы на себя направь! – озабоченно проговорил Олег.
Мишка расслабленно и чуть устало улыбался, садясь за руль и поворачивая ключ в замке зажигания.
Уже у дома, когда он заглушил мотор перед подъездом, Олег спросил:
- Минь, теперь, со шрамами, мои руки стали хуже?
Миша взял его ладонь и, в темноте безошибочно найдя полоски рубцов, осторожно провел по ним пальцем.
- Нет. У меня теперь точно такие же шрамы – вот здесь, - он скользнул рукой по футболке там, где билось его сердце. – Чтобы я помнил и знал, что нельзя тебя оставлять ни на минуту. Да, это - больно. Но я от этого люблю тебя еще сильней!
Эпилог.
На вопросы друзей и знакомых «Как жизнь?» Александр Аркадьевич ронял небрежно: «Удалась!» Счета в Швейцарии, дома в Италии, у каждой из двух взрослых дочерей - по коттеджу в Подмосковье. Плюс - студия: завидные доходы, драйв, клубничка, креатив. Что еще нужно человеку, чтобы встретить старость? Но тут – совсем некстати - Зюзя, «старший» компаньон, стал сдавать, прибаливать и отошел от дел, поставив вместо себя сына. Тот – молодой, нахрапистый, бизнес вёл рисково, грёб под себя и старую команду с первых дней стал вытеснять. Аркадьич упирался поначалу, но когда среди актеров появились малолетки, акции свои продал и свалил от греха подальше. Чтоб не сидеть без дела, «замутил» агентство: переводы, копирайт инструкций-этикеток для БАДов и чудо-пилюль. Уходя со студии, он мстительно сманил с собою Клея. И двуязычный мулат закрыл в его переводческом бизнесе «французскую» нишу. Подтянулись знатоки китайского, немецкого, иврита. И агентство стало набирать заказы и популярность в околомедицинских кругах.
По нуждам бизнеса, в поисках дешевой типографии, собрался Александр Аркадьевич в Новгород. Вот тогда Клей и ввернул к слову, что там живут Серебряков с Самсоновым. Аркадьич припомнил ту парочку. Размяк, заностальгировал, спросил у Клея Серебряковский телефон и позвонил - предложил пересечься. Олег не отказался. Правда, потом, перебирая давнюю историю, Аркадьич засомневался: стоило ли ворошить прошлое? С пацанами некрасиво вышло: что Олега студия сломала, что Мишка отработал четыре месяца почти за еду. Ведь квартиры, в которых жили «артисты», принадлежали студии, и никто за них за год вперед не платил. А грабительский контракт всем новичкам предлагали подписать, не один Самсонов попался.
Аркадьич хотел отменить встречу, но не выбрал время позвонить…. А сейчас, после странной сцены с малышом и его уродливой мамашей, входя с Самсоновым в подъезд, мысленно ругал себя: «Зачем приехал?!» Самсонов был, как видно, «в шоколаде»: машина, одежда, уверенно расправленные плечи. Дорогой шлюхой, что ль, заделался? Или альфонсом* живет? Старуху богатую «пользует», она вон его в дубленку нарядила. А с Олегом, похоже, беда: Самсонов его бортанул, он прибился к старой косноязычной калеке с ребенком…. Пришло Аркадьичу в голову, что и малыш-то может – Мишин, иначе зачем Самсонову его на машине возить да мамашу «строить» за легкие ботинки? «Помог», видно, другу по старой памяти: дитё заделал, раз уж Олег - не мужик…
Михаил распахнул дверь в квартиру:
- Входите!
- Я на пару минут. Посмотреть, как живешь. Тебе Клей привет передавал,… - Аркадьич топтался в прихожей, прикидывая, как бы поскорее распрощаться. – Вот – держи! - он вынул из пакета «Хеннесси»*.
Мишка покрутил в руках подарочную коробку:
- Это - Олегу!
«Бухает Олежка», - подумалось Аркадьичу. И тут он почему-то решил остаться. Захотелось заглянуть в глаза человеку, которому жизнь сломал. Мучительное это было желание. Не злорадное, виноватое, больное.
- …Я его дождусь, - проговорил он, начиная расстегивать итальянское пальто. – Он - скоро?
- Да. Раздевайтесь, будьте как дома! – и Михаил скрылся в кухонных дверях.
Квартира была ухоженная, с ремонтом. В коридоре - фотки, взятые в багет: Миша на футбольном поле с кубком, и Миша с малышом – кажется, с тем же, что был сейчас во дворе. Сколько человек живет в квартире, Аркадьич не понял, даже зайдя в ванную. Халат там висел один, а зубных щеток было три: две обычных, одна – маленькая, детская. Он потянулся было в шкафчик заглянуть, но сам себя одернул: не хватало еще в чужом белье копаться! На кухне хозяин шинковал картошку, высыпая порцию за порцией в шипящее масло, потом поставил на стол дорогие бокалы и достал бутыль из холодильника:
- Вино – домашнее, молдавское. Попробуете?
Аркадьич самопальной сивухи не любил. Но сейчас, малодушно отдаляя минуту неприятной, горькой правды, кивнул головой. Пробовал вино. Ругал погоду. Рассказывал о новом бизнесе, потом - о Клее, Ярике, Марине – давних знакомых, с которыми Самсонов снимался на студии. Миша сновал от холодильника к столу, открывая банки домашних солений, филигранно полосуя красную рыбу, и - слушал, задавал вопросы, вспоминал давние истории. Аркадьич смотрел на него исподлобья, и в душе его вскипала досада: «Бросил друга, а сам – жируешь?!» Тут зачирикал дверной звонок и сразу завозился ключ в дверях.
- Идемте встречать! – разогнулся от плиты Мишка.
Аркадьич трудно вздохнул и пошел пить до дна свою сегодняшнюю чашу.
Он настолько поверил в нарисованный воображением образ несчастного Олега, что на минуту лишился дара речи, когда настоящий, живой Серебряков вошел в квартиру.
