Перемены - Джим Батчер

Один из духов огня показал мне картинку, которая продлилась не более трех или четырех секунд — лицо маленькой девочки, как на фото у Сьюзен, бледной и немного грязной, и дрожащей от страха или холода. Моя дочь протягивала руки к языкам пламени, в попытке согреть их. В профиль, она была больше похожа на свою мать — большими темными глазами и изящным носом. Я думаю, я передал ей свой подбородок, что придавало её лицу выражение силы или упрямства. В отличие от Сьюзен, у неё была светлая кожа, и в этом она походила больше на своего отца.

Но затем картинка исчезла.

Это было самое большее, чего я достиг.

Присев на табуретку после трех часов работы, я почувствовал, что больше вымотался, чем в любое другое время, о котором я мог вспомнить. Я не получил ничего, что могло мне подсказать где она, ничего, что могло мне сказать, что ее ожидает. За исключением единственного проблеска знания, что Мэгги всё ещё была жива, я не получил ничего.

Но даже этого было достаточно. Она все еще дышала.

Держись там, малышка. Папа идет.

Я ещё с минуту устало посидел в лаборатории на стуле, размышляя. Затем потянулся за кусочком бумаги, старым карандашом и написал:

Ива,

Мне нужна твоя помощь.

Это для маленькой девочки, которую удерживают плохие парни.

Пожалуйста, свяжись со мной.

Прежде чем я закончил писать свою фамилию, зазвонил телефон.

Я только что связался с Архивом, которая была магически созданной библиотекой, в которую попадал любой клочок знаний, когда-либо записанный человечеством. Всё это находилось в голове подростка. Все знания человечества в руках девочки, которая должна была пойти в девятый класс в этом году.

Знание — власть, и несколько лет назад Архив доказала это. Ребенком, не намного старше Мэгги, она противопоставила свою магию навыкам существ с многовековым опытом и по большей части обыграла их. Она была опасным для здоровья могущественным ребенком, и, хотя она всегда вела себя как зрелая сорокалетняя женщина, я видел проблески детства из-под тяжелейшего бремени Архива. Я знал, что может произойти, если ребенок станет руководить Архивом. Это, наверное, могло выглядеть, как эпизод из Сумеречной Зоны — с чудовищным маленьким ребенком, обладающим суперсилой.

Снова зазвонил телефон. Я вздрогнул и поднял трубку. Мы провели линию в лабораторию, и теперь старый дисковый аппарат стоял на столе Молли, удобно оказываясь под рукой в таком хорошо организованном месте.

— Алло?

— Это Кинкейд, — произнес приятный баритон. Кинкейд был водителем Ивы, телохранителем, поваром и все остальным, вплоть до плюшевого мишки. Он был единственным смертным наемником, который вызывал во мне ужас, и одним из относительно немногих людей, которых я одинаково не любил и тем не менее доверял. Он однажды описал способ, которым, если ему придется, он меня убьет, и я должен признать, что у него были прекрасные шансы на успех. Он был жестким, умным, опытным и поступал согласно кодексу чести наёмника — тот, кто нанимал его, получал его тело и разум, и он никогда не отменял контракт, если он за него брался.

— Дрезден, — ответил я. — Эта линия, вероятно, прослушивается.

— Я знаю. — Ответил Кинкейд. — Чего ты хочешь?

— Мне нужно отыскать ребенка. Она была похищена Красной Коллегией несколько дней назад. Мы подозреваем, что её удерживают где-то в Мексике.

— Где-то в Мексике? — переспросил Кинкейд, я мог слышать, как он ухмыляется. — Ты попытаешься обойти всю округу, громко крича её имя?

— Я собираюсь туда, — отрезал я. — Послушай, она знает что-либо об этом, или нет?

Кинкейд закрыл чем-то микрофон, наверно рукой. Я услышал его низкий, гулкий голос, когда он задавал вопрос. Мне показалось, я услышал легкое, звонкое сопрано, отвечающее ему.

Кинкейд возвратился к телефону и произнес:

— Ива сказала — она не может вмешиваться. Что дело, которым ты занимаешься, смертельно опасно. Она не смеет нарушать равновесие из страха изменения результата.

Я издал рычащий звук.

— Черт подери, Кинкейд. Она должна мне услугу. Напомни ей, кто пришел и забрал её от этих гребаных, сумасшедших Динарианцев.

Голос Кинкейда стал тише, серьезнее.

— Поверь мне, она помнит, Дрезден. Но она не свободна разделить свои знания, например, с тобой или со мной. Когда она сказала, что не может ничего рассказать тебе, она говорила буквально. Она физически не может допустить, чтобы подобная информация покинула её голову.

Я ударил ладонью по стене и прислонился к ней, закрыв глаза.

— Скажи ей, — попросил я, — что у меня должна быть эта информация. Если она не поможет мне, я обращусь к другим источникам. К тем, что в моей зеленой папке.

Кинкейд снова с кем-то заговорил. На сей раз я определенно услышал голос Ивы, отвечающий ему.

— Она не может сказать тебе, где девочка, — произнес Кинкейд твердо, с намеком на сталь в голосе, предупреждая меня не давить слишком сильно. — Но она сказала, что укажет тебе на того, кто может.

— Любая помощь будет весьма кстати, — сказал я, облегченно вздыхая.

— Она сказала, что прежде чем ты попробуешь зеленую книгу, ты можешь рассмотреть другой вариант. Мужчина, которого ты меньше всего хотел бы видеть, может иметь полезную информацию.

Я застонал, сразу поняв, о ком она говорит:

— Проклятье, — пробурчал я. — Проклятье.

Я набрал другой номер. Секретарь спросила меня, куда она может направить мой звонок.

— Это Гарри Дрезден, — ответил я спокойно. — Переключите меня, пожалуйста, на личную линию мистера Марконе.

Глава 20

— Не нравится мне это, — нахмурилась Молли. — Ты точно не хочешь, чтобы я пошла туда с тобой? Он там будет не один.

— Определенно нет, — ответил я спокойно. — Не хочу, чтобы он положил на тебя глаз.

— Хотела бы видеть его попытку, — Молли сжала ладонь в кулак и ударила для выразительности по рулю Голубого Жучка. — Я проглочу его, не подавившись.

— Нет, Молли, — отрезал я непреклонным тоном. — Не проглотишь. Может, Марконе и простой смертный, но он опасен. У большинства людей есть пределы. У него их нет. Никогда не забывай этого.

— Если он настолько опасен, зачем ты идешь с ним на контакт?

— Потому что у него тоже есть правила, — пояснил я. — И, кроме того, я просто обязан увидеть его здесь. Не своди с нас глаз в качестве стороннего наблюдателя. Я опасаюсь Марконе. Хорошо?