Башни земли Ад - Владимир Свержин

— …Тем же, — выкрикивал герольд с бело-голубыми ромбами Баварии, — кто принесет с собой оружие и доспех, как то: шлем, кольчугу, или железную шапку, или стальной нагрудник, щит, наручи и горжет, будет выдано пять пфеннигов серебром, а кто придет с луком и арбалетом, получит три пфеннига серебром…

— …Прочие, — слышалось в тот же день в Брауншвейге и Геттингене, — получат один пфенниг серебра. Все же, кто решит пренебречь милосердием и пожелает далее коснеть во грехе и жить злодейством, да будут казнены без всякой жалости.

Этот указ, до удивления сходный в разных частях империи, звучал над ратушными площадями, на лесных дорогах, в горах, у ворот замков — словом, везде, куда могли доскакать голосистые ботены.[16]

— И если те, кто устрашится расправы, сбегут от меня к соседу, — удовлетворенно выслушивая герольда, улыбнулся король Богемии, — тем лучше для меня, а хуже для соседа.

Лесная дорога едва освещалась растущей луной, то и дело скрывавшейся под облачным покрывалом.

— Мастер Рихард, — жалобно позвал возница, изображая на простодушном лице страдальческую гримасу, — ну зачем нам было переться на ночь глядя через этот лес, да еще с таким дорогим грузом?

— Ты поменьше горлань, — отозвался тот, кого возница назвал мастером Рихардом. — Головой думать надо, раз уж Господь в великой мудрости своей поместил туда мозги. После герцогского приказа, небось, все разбойнички-то из лесов вприпрыжку убежали. Не дураки же они.

Но-о, неживой! — Купец подбодрил задумчивого мула, вполне согласного, что ночью вовсе незачем шляться, где ни попадя.

— Ох, не дураки, — подтвердил возница.

— То-то же. — Купец погладил седеющую бороду и засунул руку под камзол, чтобы почесать свисающее чрево. — А то, что не поспим разок, так это ерунда, подумаешь, велика потеря. Зато у городских ворот раньше всех будем.

Из придорожных кустов на обочине послышался заливистый свист.

— А вот не все разбойники-то поубегали. — Возница сдвинулся с ко́зел под навес повозки. — Так, стало быть, и дураки.

Перед мастером Рихардом выросли, точно материализовались, два субъекта мрачного вида с топорами в руках. Один из них попытался схватить мула под уздцы, второй — сдернуть с седла его хозяина. Мастер Рихард выдернул руку из-под камзола, и отточенный золингеновский клинок блеснул в лунном свете.

— Раз, — открыл счет купец, и ухвативший его негодяй упал на дорогу с перерезанным горлом, — два, — острие кинжала вошло в шею второго, рассекая сонную артерию. Словно по волшебству, унылая повозка, едва влачимая уставшим от жизни мулом, вдруг лишилась тента, и из нее, как горошины из стручка, на землю высыпали пятеро ладных ребят во главе с возницей, как один с кулачными щитами и мечами. Спустя минуту около десятка трупов лежало на дороге и по обеим ее сторонам.

— Этих повесить вдоль большака для устрашения и в назидание, — отцепляя седую бороду и сбрасывая пивное брюхо, командовал мастер Рихард. — Среди вас раненые есть?

— Нет, мастер.

— Вот и отлично. Хорошо усвоили мои уроки.

— Э-э-э… — засуетился один из учеников, — глядите-ка, на дереве еще один.

— Ага, вон, на ветке, — подтвердил второй. — А ну, слезай, гаденыш!

— Господа, господа, я не нападал на вас! Я не пустил ни одной стрелы!

— Слезай давай. Этого тоже повесить? — уточнил возница.

— Господа, я только хотел узнать, как скоро открываются городские ворота, чтобы поспеть к ним первым, я желаю записаться в ополчение маршала Яна Жижки.

— Этот пойдет с нами.

Мишель Дюнуар ходил вдоль строя, вглядываясь в лица душегубов: молодые и не очень, со шрамами и нежным пушком на месте будущей грубой щетины. Вчерашние разбойники, собранные со всей империи, смотрели на прохаживающегося гиганта со смешанным чувством страха и звериной, вызванной этим страхом, злобы.

— Сволочи, подонки, грязные выродки, — душевно вещал барон де Катенвиль. — Если вы думаете, что будете щерить на меня свои пасти, и мне станет отчего-то страшно, то представьте себя ежом под кувалдой. Такова будет ваша краткая и безрадостная судьба.

Начиная с сегодняшнего дня из вас, отрыжки рода человеческого, будут делать солдат, причем не тупорылых недоумков, бегающих за господами рыцарями, а лучших солдат христианского мира. И те из вас, мерзкие крысоглоты, кто доживет до этого светлого дня, на священном писании, о котором вы, может быть, когда-нибудь слышали, присягнет, что я говорю правду.

Те из вас, кто не пожелает повиноваться приказам или вздумает пререкаться со мной, вашими капитанами, лейтенантами и даже капралами, до упомянутого светлого дня не доживет. Это я вам обещаю. Все это время, пока вы будете состоять под славными знаменами вашего любимого, лучшего из всех ныне живущих полководцев, благородного Яна Жижки, вы будете получать два пфеннига в месяц жалованья, наиболее достойные — четыре пфеннига, а также вино, мясо и долю добычи после нашей победы. Вопросы?

— А с кем сражаться-то будем?

— Вопрос глупый. Заруби на твоем носу, пока я не зарубил. С кем будем сражаться, определяет твой доблестный полководец. А тебе до этого дела нет. В тело османа алебарда входит так же легко, как и в твое собственное. Еще вопросы?

— А этот Жижка, он, часом, не из Богемии?

— Из Богемии.

— Эге! — радостно воскликнул любопытный разбойник. — Так я же его знаю! Он из наших. Мы с ним в Южной Богемии славно веселились.

— Теперь веселья будет еще больше, — обнадежил Дюнуар.

— Джокеры, — раздавался в это время на канале связи мощный голос барона де Катенвиля, — надо срочно решать, где брать деньги. Можно, конечно, запросить базу, но там подобные ассигнования будут дебатироваться и утрясаться вплоть до утверждения статьи расходов в государственном бюджете.

— Ну, как обычно, — с вазелиновой слезой в голосе всхлипнул Лис, — как финансы на спасение мира отмутить, так это я. А как потом на разборе полетов в Институте клизму с граммофонными иголками за неэтичное поведение огребать, так это снова я. Шо-то мне хочется поделиться славой. Как минимум второй ее составляющей.

Хотя есть тут у меня одна идейка. Если рухнувшее на нас благословение Господне останется в силе, то Европе будет что вспомнить ближайшие лет двадцать.

На пирсе было многолюдно. Прибывшие в Константинополь иноземные купцы толпились около пришвартованных кораблей, спеша предъявить императорским чиновникам образцы товаров. В свою очередь, люди василевса шныряли тут и там, подглядывая, подслушивая, вынюхивая. Эта своеобразная игра шла здесь всякий день на протяжении многих веков. Торговцы пытались скрыть истинную цену товара и заплатить как можно меньшую пошлину. Слуги же властителя Константинова града стремились задрать пошлины до небес или, если купец упорствовал и называл цену несусветно малую, купить груз без остатка.