Потому что (не) люблю (СИ) - Андриевская Стася

— Сука-а-а-а! — пиная павильон, орал я, бесился, разрывался от боли и обиды. — А-а-а… С-сука… Тварь! Тварь! Блядь, с-сука… — молотил его кулаками, пугая своим безумным видом выскочившую из магазинчика продавщицу. — С-сука…

Упёрся в грязную мокрую стену разбитыми кулакам, опустил голову, пытаясь продышаться. Больно. Сука, как же больно… зачем? Ну зачем ТАК?!

— Мужчина, если вы не прекратите, я полицию вызову, — испуганно таращась на погнутый сайдинг пролепетала выскочившая на шум продавщица.

— Ну и ладно! — задрав лицо к моросящему ледяным дождём небу заорал я. — К чёрту катись!!! Давай, давай, беги! — орал драл горло и связки, адским напряжением скручивая всё тело, но казалось мало, хотелось доораться до самого неба, на другой край света, в самое пекло Ада. Чтобы и она знала, чтобы услышала мой ответ: — Ты слышишь?! Забуду на раз-два!

Глава 15

Тесть действительно приехал — уже на второй день, ближе к ночи. Без предупреждения, без церемоний. Замерли с ним, разделённые порогом… И я покачнулся, распахивая калитку шире и давая войти во двор.

— Морду бить будете?

Отхлебнул вискаря из горла бутылки. Босые ноги стыли на влажной от измороси тротуарной плитке, но это было даже забавно. Хоть какие-то ощущения извне.

— Как пойдёт, — окинув меня взглядом, пообещал тесть. — Но для начала хотел бы спросить — тебе не кажется, что всё это напоминает… чердак? 1

Я усмехнулся. Да, мне так казалось. И я даже надеялся на это. Ровно до тех пор, пока не узнал, кто был заказчиком Славки и не прочитал это грёбанное письмо.

— Нет. Вы меня, конечно, глубоко извините, папа, но мне это напоминает тупую месть избалованной принцесски, которая возомнила себя центром вселенной. И я даже догадываюсь, кто у нас там теперь новый прынц. Но мне насрать. Серьёзно. Даже наоборот, как-то знаете, — раскинул руки, и стараясь не раскачиваться слишком уж сильно, глубоко вдохнул, — дышать легче стало! Свобода, блядь. Сладкое слово свобода! — Голова резко закружилась, я опустил её, растирая лицо ладонью. — Ю-ху-у-у, короче, и всё такое. Пить будете? — Протянул ему бутылку, но он не взял.

— Может, в дом пройдём?

По дорожке шли молча, уже на входе я допил последние капли и зашвырнул бутылку в кусты.

— Тока у меня там малёха не прибрано… — и толкнул дверь.

Дома был мандец, потому что, вернувшись в тот вечер домой, я не придумал ничего лучше, кроме как схватиться за барный стул и раздолбать всё, до чего только смог добраться. Всю гостиную, короче, кухню и зеркальный гардероб в прихожке. А когда утром Нина попыталсь привести меня в чувство после почти двух бутылок вискаря, я послал её. Правда ещё позже, когда проспался, первым делом перезвонил ей, чтобы извиниться, но она и не обиделась, просто сказала, что будет ждать моего звонка, когда я буду готов к уборке. А так как всё это случилось всего-навсего вчера, то готов я ещё не был.

Тесть, хрустя осколками под башмаками, прошёлся по гостиной. Я, босиком по тем же осколкам, следом.

— То есть, искать ты её больше не будешь? — холодно уточнил он.

— Преследовать, вы хотели сказать?

— Это ты мне скажи.

— Тупой какой-то разговор у нас с вами, папа. Вы определитесь для начала, за наших вы или за ваших. А то на двух стульях сидеть, сам знаете, жопы не хватит. Точно вам говорю. — Невесело усмехнулся. — Пробовал.

Он развернулся. Посмотрел на меня внимательно… И полез во внутренний карман куртки.

— Вот, — протянул упакованный в зип-лок пакет конверт. — То самое.

— Воу-воу-во-о-оу… — почувствовав, вдруг, как остро, несмотря даже на порядком гашёное состояние, с новой силой вспыхнула во мне злость. Словно во всём была виновата эта бумажка. — Какая че-е-есть! Какое доверие! Сам опер Иванов лично даёт в руки деспотичному зятю улику против своей неприкасаемой дочурки! Чем заслужил такую честь, папа?

— Кончай выделываться, Дань! — строго одёрнул он меня. — Если бы я не засомневался в том, что всё это правда, я бы и не приехал. Но я не просто так сказал, что это напоминает мне чердак. Не ложится у меня это, понимаешь? — Похлопал себя по лбу. — Вот здесь не укладывается! Нахеровертить вы и оба могли, тут уж без базара, но либо я не всё знаю, либо вот это, — тряхнул письмом, — перебор даже для Маринки!

Помолчали. Тесть начинал злиться, и его можно было понять, он ведь действительно знал не всё. А я и не собирался говорить ему, что Славка нашлась, и что эпичную комедию с изменой, фактически, разыграла не она, а Маринка. Нахера переливать из пустого в порожнее? Достаточно, что это знаю я, и на этом всё кончено.

— Короче, — ещё раз протянул он письмо, — я хотел бы попросить тебя устроить экспертизу. Отпечатки, потожировые, расширенную почерковедческую — всё, что ещё возможно по этому образцу.

— Зачем? Я вам и так лучше любого эксперта скажу, что это она писала.

— Возможно, её вынудили?

— Зачем? Вы же понимаете, что прошло столько времени, что если бы это было похищение, то давно бы уже выдвинули требования. Но их нет. Потому что это она, точно вам говорю. Сама.

— Но тогда получается, что у неё действительно есть причины бояться тебя?

Я со вздохом опустился на усыпанный осколками диван. Тот самый, на котором мы были с Маринкой в последний раз. В тот самый раз, когда она сказала, что я ещё пожалею, что напросился на откровенный разговор.

— Я не знаю. Возможно не бояться, но ненавидеть. Например, за сына на стороне. Но вы-то чего так переживаете? Жива — и слава Богу. А если ещё и счастлива, как пишет, то вообще прекрасно. Радуйтесь. Преследовать я её точно не собираюсь.

Но в его руке по-прежнему настойчиво белел протянутый конверт. Я усмехнулся. Действительно опер до мозга костей — он не успокоится, пока не сделает в буквальном смысле всё возможное, пусть даже и бесполезное. И я нехотя, но сдался.

Но, к моему удивлению, Тимур поддержал тестя.

— Экспертизу действительно лучше провести, — аккуратно принимая письмо подтвердил он. — Особенно на фоне наших разыскных по этому иностранчику Густаву.

— Поясни?

— Это письмо вполне может быть контрмерой, Данила Александрович. Возможно, его цель — не столько связь с родителями, сколько попытка повлиять через них на вас, заставив прекратить любые попытки отыскать Марину Андреевну. Это письмо даёт основания теперь уже им требовать от вас, в том числе и через ментуру, оставить её в покое. И в этом случае будет нелишним убедиться, что писала она его действительно сама и находилась при этом в адекватном состоянии.

— Ты намекаешь, что ею мог бы управлять иностранчик?

— Не знаю, у нас же нет фактов, что речь идёт именно о нём. Он может быть вообще непричастен. Но в любом случае, ему могло бы быть выгодно, чтобы мы прекратили под него копать. Поэтому и исключить его вмешательство не мешало бы.

Это чёртов мазохизм, но у меня вдруг появилась надежда. Тонкая, призрачная, идиотская надежда на то, что Маринка не сама… Я даже завязал с бухлом, вызвонил Нину и велел ей пригласить в дом клинеров, чтобы убрались по максимуму.

Но экспертиза лишь подтвердила что, письмо писала Маринка: своей рукой, в привычной манере, в удобном положении тела и адекватном состоянии…

— Нуу… Можно пойти от обратного и вместо того, чтобы прекратить, наоборот, поднажать на поиски этого Густава, — деликатно отводя взгляд, предложил Тимур. — Он, возможно, ни при чём, но самый мутный во всей этой истории, и версия его связи с Мариной Андреевной до конца не отработана. Мы можем как минимум убедиться, что это не то, чем кажется. Как максимум — выйти через него на Марину Андр…

— Нет, — мотнул я головой. — Всё, Тимур. Хватит. Я уже действительно начинаю её преследовать. Много чести! Не хочет, не надо. Плевать. Она всего лишь баба, одна из. Давай, лучше, в баню завалимся? Или в клуб какой-нибудь, где можно нормальных тёлок подснять? Я знаешь, когда последний раз трахался? В августе. Один раз. А до этого — в марте. И я задолбался, Тимур. Не представляешь, как! Надо завязывать со всей этой хернёй. Пора жить дальше.