Потому что (не) люблю (СИ) - Андриевская Стася

— Куда пойдём-то? — глядя на бескрайнюю равнину девственного снега, нахмурился я. — Связи по-прежнему нет.

— На Запад, — глянув на небо, уверенно кивнул Лёшка. — По компасу. Но, надеюсь, нас всё-таки раньше заметят. Не знаю, как сильно мы сбились с пути, но в любом случае, есть надежда, что шли в нужном направлении.

Всё это выглядело так ненадёжно… но Лёшка долгое время работал спасателем МЧС, возглавлял поисковые отряды и уже почти десять лет водил экстремальные группы, и нам не оставалось ничего, кроме, как довериться ему.

Ещё через час, выпустив в небо очередную сигналку, он неожиданно нарушил негласное правило не лезть с разговорами о личном:

— Так ты чего пошёл-то сюда? Из-за жены? Винишь себя?

И я вспомнил, что кроме того, что прямо сейчас являюсь частично подмороженным, давно немытым телом в куртке-аляске экстремальной расцветки, я ещё и «публичное» лицо города. Человек, кости которого время от времени не перемывает разве только самый ленивый журналюга. Усмехнулся неожиданной дешевизне связанных с этим понтов: тачка за двадцать лямов с набором царапин на капоте — повод считать себя униженным настолько, что вместо того, чтобы продать её и пустить деньги, например, на благотворительность, я предпочёл её уничтожить? И это «большой» деловой человек? Серьёзно?

Как всё-таки глубоко видела мою дурость Маринка. Знала и просчитывала наперёд каждый загрёб. В отличие от меня самого, который не видел дальше своего носа.

— Да чего винить-то. Она же в итоге жива, здорова. Просто красиво ушла. — Помолчал и всё-таки сказал это вслух: — К другому.

— Даже так?

— Угу. Я её почти три месяца тогда искал, а оказалось, всё зря.

— Как сказать. Всё ведь зависит от того, зачем искал. Если чтобы вернуть — то, может и зря. А если чтобы убедиться, что с ней всё в порядке, то цель достигнута. Разве нет? Но сейчас-то речь не об этом, а о том зачем сюда пошёл? Да ещё и так экстренно. Пётр с Николаем, вон, больше полугода только присматривались к маршруту, а потом ещё столько же решались. — Задержал пытливый взгляд на моём лице. — А ты? Нашёл что искал?

Я промолчал, внезапно озадаченный этим вопросом. Лёшка кивнул:

— Подумай об этом. Скоро конец пути, сейчас самое время подводить личные итоги.

А ближе к вечеру следующего дня на наш след вышли привлечённые огнями ракетниц оленеводы.

***

Вернувшись в обычную жизнь, первым делом обнаружил, что не могу больше находиться в собственном доме. Не хочу, потому что он пуст, как только может стать пустым место, утратившее для тебя всякий смысл. Я понял это остро и ясно, едва остановившись перед воротами… и так и уехал оттуда, даже не выйдя из машины.

Заселился в городскую квартиру, перенаправил сюда Нину, рассчитал садовника.

Ещё через сутки рванул в Воронеж. Не был там с того самого раза, когда Владька загремел в больницу с ветрянкой. Просто не мог пересилить бушующую в груди вину перед Маринкой. А сейчас наконец понял, как это глупо. Сделанного не вернуть, не исправить. Надо просто вносить корректировки и жить дальше.

Сашка уже должна была родить, и ей сейчас, скорее всего, не до Владьки. Так почему бы мне не забрать его на все новогодние, не съездить, наконец, на тёплое море?

Но и здесь всё оказалось гораздо проще, и даже банальнее, чем я себе напридумывал: за эти четыре месяца Владька от меня окончательно отвык. Чисто механически ещё называл папой, но всё чаще сбивался на простого «Данилу». С завидной детской непосредственностью не скрывал, что ждёт от меня дорогих подарков, но при этом наотрез отказался не то, что ехать со мной куда-то далеко, но даже просто пару дней пожить со мной в гостинице на соседней улице. Артёма уже без палева называл просто папой и не умолкая галдел: «папа то, папа сё»…

Сашка поначалу нервничала и пыталась его одёргивать, а потом не выдержала:

— Дань, мы тебе очень благодарны за всё, правда. Но пойми, сейчас ты просто… — Замялась. — Понимаешь, я и правда думала раньше, что в этом не будет никаких сложностей, но я просто не знала, что такое взрослеющий ребёнок. А теперь знаю, и… — снова замялась.

— Ну говори, говори, — кивнул я, и без того прекрасно понимая, что она хочет сказать.

Ведь это мы, выбитые из колеи, одержимые личными амбициями и выгодой взрослые, долго мечемся и цепляемся за прошлое, прежде чем смириться с тем, что его не вернуть. А дети просто живут здесь и сейчас, и все истины для них просты и очевидны: папа — это не тот, кто платит, а тот, кто каждый день рядом, кто хвалит и журит, поддерживает и наставляет. Служит примером тебе, любит маму и сестрёнку. Тот, с кем всегда есть о чём и поговорить и помолчать, и не приходится вежливо разрешать взять себя за руку, потому что так, строго нахмурившись, велела мама…

— Раньше, когда у меня был только один ребёнок, я этого не понимала, но теперь… — Снова попыталась Сашка. — Ты лишний в нашей семье, Дань. Прости. Это, наверное, грубо звучит, но я не знаю, как сказать по-другому. Стоит тебе только появиться, и начинается: я нервничаю из-за чувств Артёма, он нервничает из-за своего авторитета в семье, а Влад вообще не понимает кто ты такой, и почему он обязан гулять с тобой, вместо того чтобы играть с мальчишками. Это раньше он просто принимал то, что ему говорили, а теперь задаёт вопросы. И это не те вопросы, на которые я могу дать ему понятные ответы, понимаешь?

— Но другие же как-то справляются? Наша ситуация не уникальная.

— Но мы — не другие! Я не знаю, как справляются они, а мы умеем только так, как мы умеем. И я просто боюсь за свою семью! Ты в ней лишний, ты вносишь в неё диссонанс. Сам подумай — по сути мы с тобой чужие, случайно пересекшиеся и связанные лишь общим ребёнком люди, но я живу как в паутине, за всеми этими твоими директивами отчитываться по каждому Владькиному чиху. Однако, ты не выходил на связь четыре месяца, и, как видишь, небо на землю не упало. Мы с Артёмом любим Влада, заботимся о нём и сами прекрасно знаем, что и в какой момент ему нужнее. Нам это виднее, потому что мы всегда рядом с ним, понимаешь?

— Ну и чего ты хочешь? — с трудом сдерживаясь, процедил я. — Чтобы я отказался от сына?

— Не отказался, но отошёл в сторону. На время. И это ради него же, Дань! Сейчас ему нужна нормальная, понятная семья. Но когда-нибудь он повзрослеет, и с ним уже можно будет говорить иначе. Тогда ты сможешь снова появиться в его жизни, и вы с ним будете общаться уже напрямую, без меня. Просто подожди немного. И нам даже денег от тебя не надо. Мы сами справимся, правда!

Я думал об этом всю ночь, куря одну за другой у окна в гостинице. В словах Сашки были и смысл, и правда. Правда и смысл были также и в моём желании видеть, как растёт мой сын и активно контролировать его благополучие.

Но что, если как Маринка создала музей нашего сына из его комнаты — так и я невольно сделал его музеем живого мальчика? Вот только Владислав — не Владлен, как бы ни были они похожи внешне. И придирчиво контролируя жизнь младшего сына, я не верну к жизни старшего. Вот такая болючая истина.

По итогу поездки мною было принято решение назначить Владу ежемесячное содержание, которое будет начисляться автоматически, исключая необходимость наших с Сашкой контактов. При этом я оставил за собой право иногда звонить ей, узнавать, как дела у сына, а она — обращаться ко мне за помощью в случае экстренных ситуаций, связанных с ним же.

Я не отказался от сына, просто отошёл. На время. Но когда-нибудь он станет взрослым, и мы ещё обязательно заобщаемся с ним как мужчина с мужчиной.

Вернувшись в город, я с головой окунулся в разгребание накопившихся дел. Это помогло не думать о личном и даже почти не замечать щемящей пустоты в груди, когда падал в одинокую постель по вечерам.

Но хуже всего бывало, когда мне снилась Маринка. Ведь если днём я упорно гнал мысли о ней, то ночью мне не хватало на это воли, и я снова и снова проваливался в дурман нашей былой любви, в возможность слышать её голос, заглядывать в глаза, касаться её кожи… Я ненавидел эти сны. После них я просыпался опустошённым, и мне каждый раз приходилось снова собирать себя по частям. Это чертовски злило, ведь прошло уже столько времени, а я до сих пор не знал, что с этим делать. Поэтому работал, работал и работал.