Пока мы не стали незнакомцами - Рене Карлино

Я поставил колыбель, сложил конверт и убрал его в карман.

— Наверное, ты права.

— Ты не прочтешь его?

Мы дошли до дома Грейс.

— Прочту. Просто не сейчас. Вот мы и пришли. — Я посмотрел на входную дверь дома и отдал колыбель Монике.

— Ты не пойдешь со мной?

— Нет, Эш еще не дома. Она в школе.

— Ты не хочешь видеть Грейс?

— Не могу, Моника. Просто иди, я подожду здесь.

Я обернулся и стал наблюдать за старушкой, выгуливавшей свою собаку, но все равно услышал голос Грейс.

— Моника?

— Привет, Грейс. Рада тебя видеть. Прошло много времени.

— Да, много. Выглядишь отлично. Жизнь была к тебе милосердна? — Грейс оставалась милой, несмотря на дерьмовые обстоятельства.

— Была, но все стало еще лучше, когда я узнала, что стала тетей. — Голос Моники даже не дрогнул. Она была настроена решительно. — Потому я и здесь: чтобы отдать тебе это. Я знаю, что Эш уже взрослая, но хочу, чтобы это было у тебя до рождения следующего ребенка в нашей семье, когда бы это ни произошло.

— Спасибо. — Голос у Грейс был нервный, но я все равно не обернулся.

Несколько мгновений звучала тишина, которую нарушила Моника:

— Вот мой номер. Пожалуйста, оставайся на связи. Я знаю, ты пыталась, и мне жаль, что у вас с Мэттом такая неразбериха.

— Мне тоже.

— Теперь ты часть семьи, Грейс. Прошу, знай это.

— Хорошо.

Спустя несколько секунд Моника оказалась рядом со мной.

— Готов?

— Ага.

— Мэтт, зачем ты с ней так?

— Я пропустил детство своего ребенка, Моника.

— Но Грейс не виновата в этом.

— Я не знаю. Все запутано, я не могу сейчас об этом думать.

Правда заключалась в том, что я не мог встретиться с ней, зная, что последние пятнадцать лет она растила нашего ребенка практически самостоятельно. И все это время она думала, будто я эгоистичный кретин, игнорировавший ее письма и звонки. Она потеряла веру в меня.

— Мне нужно остановиться. Мои ноги убивают меня.

— Боже, дело в туфлях. Это ненормально, — сказал я.

Моника сняла туфли и убрала их в сумку.

— Я знаю. Глупо, не так ли? Чего только женщины не делают ради высокой моды.

Я положил руки на плечи Монике.

— Ты хорошая, ты знаешь? Я рад, что мой брат женился на тебе. Спасибо, что приехала.

Она поцеловала меня в щеку.

— Я люблю тебя. Теперь закажи мне такси, ладно? Мне нужно сделать кое-какие покупки.

Я поймал такси и открыл для нее двери. Она нырнула в салон и удобно устроилась.

— Я буду в «Уолдорф Астории», если понадоблюсь.

Вернувшись в лофт, я распечатал письмо.

Дорогой Мэтт,

Сегодня нашей дочери десять лет. Я говорила, что больше не напишу тебе, но на этот раз у меня веская причина. Мне жаль сообщать тебе, что Дэн болен. Весь последний год у него были проблемы с сердцем, и его состояние нестабильное. Он так сильно хочет удочерить Эш, и я пишу тебе, чтобы попросить подписать отказ от родительских прав, потому что твое имя записано в ее свидетельстве о рождении. Эш замечательная, остроумная, красивая, у нее чудесное чувство юмора. Она наслаждается жизнью. Я никогда не винила тебя за решения, которые сама приняла десять лет назад, но сейчас я могу все изменить для нее и для Дэна, оформив официальное удочерение.

Я знаю, что ты очень занят, но не мог бы ты, пожалуйста, связаться с нами?

С наилучшими пожеланиями,

Грейс Портер

212-555-1156

Жизнь, которую она вела, все трагедии, отчаяние и отказы — из-за меня. Я винил Элизабет, но, в конце концов, это не имело значения, потому что для Грейс Элизабет была никем. Я знал, что, если проследить эту цепочку боли, то она приведет ко мне, во всяком случае, в голове Грейс, а моя боль приведет к ней.

Пока я пялился на телефон, у меня созрел вопрос. Я тут же отослал сообщение.

Я: Почему ты зашла в раздел «Потерянные Связи»?

ГРЕЙС: Я не заходила.

Я: Как ты узнала о письме?

ГРЕЙС: Ученик узнал обращение «Зеленоглазая голубка», когда лазал в этом разделе, и принес письмо мне.

Я: То есть, на самом деле ты не хотела найти меня? Все было только ради Эш?

Ответа не последовало.

Спустя два часа я был на ступеньках у ее двери, одетый в пижаму, тапочки и пальто. Было шесть вечера, солнце уже садилось. Эш вышла ко мне в фланелевой пижаме с нарисованной на ней зеленой черепахой. Она широко распахнула дверь и заявила:

— Здравствуй, отец!

— Здравствуй, дочь.

Она указала большим пальцем себе за спину и понизила голос.

— Мне стоит спросить, хочет ли она пойти с нами?

Я покачал головой. Эш мгновение смотрела в землю, словно решая что-то для себя, а потом закричала:

— Пока, мам! Люблю тебя, скоро вернусь.

— Люблю тебя. Будь осторожной! — ответила ей криком Грейс из другой комнаты.

— Готова?

— Ага. — Эш вышла наружу.

— Мы идем в ресторан, который подает завтраки в любое время, — оповестил я ее.

— О, круто. Я буду черничные блинчики во время Ренессанса, — сказала она с непроницаемым выражением лица. Я какое-то время пялился на нее, и она начала посмеиваться.

— На секунду ты меня напугала. Я уж забеспокоился о твоем IQ.

— Я услышала эту шутку в одном телешоу.

Я рассмеялся.

— Теперь я и правда беспокоюсь о твоем IQ.

Того места, куда ходили мы с Грейс, давно не было, так что я повел Эш ужинать в местечко по соседству.

— Мама рассказывала, что в университете вы постоянно ходили ужинать завтраком.

— Так и было. — Я улыбнулся воспоминаниям, но мне не хотелось погружаться в прошлое. — Как в школе?

— Хорошо. Скучно, не считая керамики.

— Тебе нравится гончарное искусство?

— Я обожаю его.

— Моя мама — твоя бабушка — любила его. У нее была маленькая арт-студия позади ее дома в Калифорнии. Она называла ее «Лувр». — Я засмеялся подобным воспоминаниям.

— Я знаю.

— Да твоя мама рассказала тебе чуть ли не все, да?

— Почему ты не захотел позвать ее сегодня?

А моя дочь за словом в карман не полезет.

— Как я и сказал, все сложно.

— Вы же любите друг друга, так какого черта вы не вместе?

— Все не так просто, Эш. Мне нужно время.

— Ну, я думаю, ты его теряешь.

Почему умнейший человек в комнате — пятнадцатилетка?

Потому что ее мировоззрение не заволакивало дерьмом десятилетия напролет.

Мы заказали блинчики и молочные коктейли, и Эш рассказала мне о школе и о мальчике, который ей нравился.

— Мальчишки свиньи. Ты же знаешь это? Держись от них подальше.

Она задумчиво потягивала коктейль.

— Тебе не нужно этого делать. Правда.

— Нужно. Я хочу познакомиться с твоими друзьями, хочу ходить на школьные мероприятия. И это не просьба.

— Я знаю.

Когда мы закончили с блинчиками, я расплатился, и мы пошли к выходу. У двери Эш остановилась, встав перед холодильной витриной.

— Хочешь кусок пирога? — спросил я.

Она полезла в сумочку, висевшую у нее на груди.

— Нет, я куплю для мамы.

— Я куплю ей. Что она любит?

Эш изогнула бровь.

— Ты знаешь, что она любит.

— Один кусок с шоколадным кремом и один с арахисовым маслом, — попросил я женщину за стойкой. Она достала пироги и протянула их мне, после чего мы с Эш ушли.

Всю дорогу до дома мы с Эш говорили о музыке. Было не удивительно, что у нее такой потрясающий вкус и столько знаний о разнообразных жанрах. Мы договорились, что в следующий раз, когда Radiohead будут играть в Нью-Йорке, мы сходим посмотреть на них вместе. Мне вдруг стало интересно, как часто Грейс играла Эш песни Radiohead или Джеффа Бакли. У меня не было возможности послушать ее исполнение со времен университета.

Я проследовал за Эш по лестнице. Она дернула дверь, открыв ее настежь, повернулась ко мне и поцеловала в щеку.

— Спасибо за ужин, отец.

Она оставила меня в дверном проеме с пирогами и, взбегая по лестнице, закричала:

— Мам, в дверях какой-то чувак в пирогами!

Я сглотнул, застыв в проходе.

Маленькая подлая девчонка.

24

.

Когда-то мы были любовниками

ГРЕЙС

Каждый раз, когда я натыкалась взглядом на Мэтта, во мне конфликтовало два чувства: шок от того, какой он привлекательный — подтянутый, сильный и с годами ставший еще сексуальнее, — и неверие в то, что он вообще был здесь. Я была убеждена, что проснусь, и все будет так, как прежде.

Но рядом с ним мне хотелось быть сильной. Я неделю рыдала из-за того, как он воспринял новость. Я достаточно настрадалась. Откровенно говоря, мне надоело переживать из-за всего этого дерьма: я так делала на протяжении полутора десятка лет. Если ему угодно винить меня в том, что сделала его бывшая жена-психопатка, то так тому и быть. Я достаточно плакала и достаточно извинялась.

Уверенно направившись к нему, я обратила внимание на то, что он осматривал меня с ног до головы. На мне были шорты, шелковая ночная рубашка и во взгляде читалось — «пускай дьявол переживает». Я забрала пакет из его рук.