Неверная. Костры Афганистана - Андреа Басфилд

Делать Мине ничего не оставалось, и она пошла за ним.

Мужчина подвел ее к пикапу, стоявшему неподалеку от дома, и велел забраться назад, где лежали мешки с рисом и бобами и стояли банки с маслом, которые он куда-то перевозил.

Сам он сел впереди и отправился обратно по той же дороге, по какой они недавно сюда прибыли. И чем дольше они ехали, тем настойчивее в сердце Мины стучалась надежда, что мужчина этот может отвезти ее домой, потому что он ни разу не ударил ее, даже не коснулся, и, когда покупал себе еду в закусочной, принес и ей кебаб.

Но потом с дороги, ведущей к Кабулу, он свернул на юг. В конце концов они приехали в маленькую грязную деревню, остановились возле большого дома, и там он сказал Мине, что это – Газни.

Взяв из пикапа мешок с рисом, талиб кивнул Мине головой, показывая, что следует идти за ним в дом.

Там оказалась женщина, его жена, в окружении детей. При виде Мины лицо ее сразу омрачилось, но она ничего не сказала. Мужчина оставил Мину со своими детьми – некоторые из них были даже старше ее, а сам увел жену в другую комнату.

Вернулись они через полчаса, и, что бы хозяин ни сказал своей жене за это время, она с ним как будто согласилась. И хотя ласковой с Миной не была, никогда ее и не била. Сестре моей поручили домашнюю работу, и следующие четыре года она практически не выпускала из рук метлу.

– В сравнении с тем, что могло случиться, – сказала Мина, – это было не так уж плохо. Они оказались довольно добрыми людьми. И хотя счастлива в их доме я не была, бояться чего-то мне тоже не приходилось.

Мужчину, который ее купил – цены своей Мина так и не узнала, – звали Абдур Рахим. А жену его – Ханифа.

Ханифа была женщина энергичная, гордилась своим мужем и своими детьми. Когда муж ее куда-то уезжал, что случалось довольно часто, домом она управляла твердой рукой.

В течение первого года с Миной она обращалась примерно как с «приблудившейся собакой» – кормила, поила ее, отвела в кухне уголок, где спать. Подниматься в верхние, жилые комнаты дома ей не разрешалось – если в руках у нее не было метлы.

Дети Абдур Рахима сестру мою тоже не обижали, охотно разговаривали с ней и даже помогали иногда в работе по дому, когда она болела или уставала.

– Это была хорошая семья, и жилось в ней неплохо – просто жизнь была не такой, как раньше, только и всего, – вздохнула Мина.

Но однажды все изменилось снова.

Как-то раз Абдур Рахим подозвал к себе Мину и сказал, что пришло время ей уйти из его дома. Он сказал, что сожалеет об этом, и действительно казался расстроенным. Тогда же он признался ей, что дал сам себе обещание защищать ее, насколько это будет в его силах, чтобы хоть немного возместить горе, которое он принес в ее жизнь, – оказалось, что Абдур Рахим тоже был в нашем доме в ту ночь, когда в дверь нашу ворвались пятеро талибов.

– Он сказал, – поведала Мина, – что видел, как ты, мама, отчаянно сражалась за жизнь своих детей. И когда он повернулся, чтобы выйти, он наткнулся вдруг на взгляд широко открытых глаз маленького мальчика, и его охватили стыд и чувство вины. Наверное, это были твои глаза, Фавад. Абдур Рахман сказал, что в них отражались весь страх и ужас той ночи, и из-за того, что он в них увидел, он и решил меня купить. Стыд и бесчестье содеянного легли на его душу тяжким грузом, и ему, чтобы спасти себя, нужно было спасти меня. Потому-то и его жена согласилась меня приютить.

Но, видимо, готовность жены помочь мужу сохранялась лишь до тех пор, пока Мина была девочкой. А когда стало делаться все более и более заметным, что девочка превращается в женщину, Ханифа потребовала, чтобы она ушла.

Абдур Рахим пытался уверить жену, что думает о Мине только как о дочери, но та была убеждена, что со временем – когда Мина расцветет и тело ее нальется – он начнет думать иначе, ведь между ними не было кровной связи, которая помешала бы ему сделать ее своей второй женой.

И пришлось Абдур Рахиму согласиться с требованиями жены. Но, сказал он Мине, зато он нашел хорошего человека, который возьмет ее в свой дом, и хотя этот мужчина станет ей мужем, а не просто охранником, но бить ее не будет, потому что он правоверный мусульманин.

Мина была, конечно, благодарна старику за такую его заботливость и за то, что он ни разу не обидел ее за прошедшие годы, но, тем не менее, она не могла найти в себе силы, чтобы забыть или простить зло, которое он ей когда-то причинил. Поэтому, услышав, что она должна уйти, Мина сразу собрала свою одежду в маленький узелок и без единого слова или жеста, не считая кивка на прощание Ханифе, вышла за дверь не оглянувшись.

Там, перед домом, ее уже ждал будущий муж.

Он был лет на десять моложе, чем Абдур Рахим, и одна рука у него, из-за перенесенной в детстве болезни, была короче другой.

Не сказав ни слова, он взял здоровой рукой вещи Мины и положил их в свою машину. А потом повез мою сестру на восток, в Кунар.

Поездка была долгой, но по дороге Мина узнала только то, что мужа ее зовут Хазрат Хусейн и что талибы больше не правят Афганистаном вот уже два года.

– Я, конечно, рада была слышать, что талибов прогнали, но и разозлилась, – сказала Мина. – Ведь, судя по всему, ничего не изменилось. Тот талиб, который меня купил, по-прежнему владел своим большим домом, и я по-прежнему оставалась у него пленницей.

Приехав в Кунар, муж провел Мину в маленький дом, где, как она, в общем-то, и ожидала, уже была женщина – даже две.

Одна – старуха – была матерью Хазрата, с лицом таким кислым, как молоко порченой козы. Вторая была его женой, и звали ее Рана.

Рана была невысокой и очень больной женщиной. Она не могла подарить своему мужу детей. И после первого же взгляда на это достойное жалости создание, которое она теперь должна была звать сестрой, Мина поняла, чего здесь ждут от нее.

Ожиданий мужа она не обманула и годом позже принесла ему сына. Мальчика назвали Даудом.

– Хазрат был в восторге, – сказала Мина, – и до сих пор в восторге, и на самом деле он очень хороший отец. И, спасибо нашему сыну, в жизни моей теперь появилась хоть какая-то радость.

Мать Хазрата тоже таяла как масло всякий раз, когда брала на руки своего внука, отчего и отношения ее с невестками несколько смягчились, и даже Рана с появлением Дауда как будто обрела счастье и новые силы.

Хотя жизнь свела их вместе не спрашивая согласия, Рана и Мина, объединившись против матери своего общего мужа, быстро подружились, и, когда моя сестра видела страдание в глазах Раны, которое причиняла ей болезнь, она, желая облегчить жизнь своей новой сестры, помогала ей чем могла.

Именно доброта Мины стала причиной того, что Рана, слушавшая радио как-то раз пока Мина готовила вместо нее на кухне, и услышавшая сообщение Джорджии, сразу же ей о нем рассказала.

– Мне не верилось, что это может быть правдой. Я думала, вас всех убили – ведь из грузовика, в котором мы сидели, я видела горящие дома в Пагмане и хорошо помню, какая ненависть была написана на лицах людей, нас увозивших. И вдруг, совершенно неожиданно, я получаю весть о том, что вы живы и до сих пор ищете меня, хотя прошло уже столько лет!..

После получения этой вести Мина металась между счастьем и горем, думая о нас – и о расстоянии, которое нас разделяло. Для нее оно казалось больше в сотни раз, чем было на самом деле, поскольку она даже мечтать не осмеливалась о том, чтобы муж дал ей разрешение на поездку в Кабул.

Но сестра моя еще не знала по-настоящему сердца Раны.

День за днем первая жена Хазрата умоляла мужа проявить милосердие и проливала искренние слезы, объясняя ему, какой счастливой может сделать Мину этот один-единственный его добрый поступок…

– …Она, которая ничего не знала в жизни, кроме любви хорошего мужа и мучений из-за бесплодного лона и слабого здоровья, была совершенно удивительной, – тихо сказала Мина. – Я многим ей обязана.

Бедняжка Рана скончалась месяц назад от болезни, которая поедала ее изнутри, и Хазрат Хусейн, желая почтить последнюю волю умершей жены, потому что он, как и сказал Абдур Рахим, действительно был хорошим человеком, позвонил по номеру, который записала Рана на клочке бумаги, – и поговорил с Джорджией.

28

И вот Мина приехала из Кунара – вернулась в нашу жизнь. В ту ночь она спала у матери в комнате.

Я хотел тоже ночевать с ними, потому что не в силах был расстаться с сестрой, едва обретя ее снова. Все это казалось таким странным, что мысли путались. Мина стала другой. Я узнавал и не узнавал ее.

В мечтах, когда я молился усердно о ее возвращении, она всегда представлялась мне маленькой девочкой. Но она больше не была девочкой, она стала женщиной.

– Ты так вырос! – сказала Мина, притягивая меня к себе, – я сидел рядом, не зная, уйти или остаться. – Даже не верится – мой маленький братик теперь маленький мужчина, такой серьезный и тихий.

– Он не всегда такой тихий, – улыбнулась мать.

– Ну, – сказала Мина, целуя меня в щеку, – нам все это еще предстоит узнать… заново познакомиться друг с другом.