Неверная. Костры Афганистана - Андреа Басфилд

– Он не всегда такой тихий, – улыбнулась мать.

– Ну, – сказала Мина, целуя меня в щеку, – нам все это еще предстоит узнать… заново познакомиться друг с другом.

Я крепко обнял ее – она была права, конечно, нашим глазам и нашим умам требовалось время, чтобы узнать друг друга, но сердце мое уже знало все, что ему было нужно, – и любило ее.

Когда глаза у меня начали слипаться, мама сказала наконец, чтобы я шел к себе и дал им с Миной возможность поговорить наедине.

Мне хотелось остаться, но я не стал возражать, поскольку понял, что это важно для матери, и, лежа у себя в комнате в ожидании, пока ко мне придет сон, долго еще слышал, как они разговаривали и плакали.

Я догадывался, что сестра знакомится постепенно с историей нашей жизни без нее – и привыкает постепенно к мысли, что потеряла старшего брата, Билала.

Когда печаль ночи миновала и солнце поднялось в небеса, чтобы вернуть счастье в наши сердца, мать пришла к выводу, что возвращение дочери было для нее знаком от Бога и Его благословением выйти замуж за Шир Ахмада.

Когда она сказала мне это, я успокоился – теперь охранник не мог жениться на какой-нибудь другой женщине, а я мог наконец один секрет из своего списка вычеркнуть – ну или почти вычеркнуть. Рассказывать о нем кому-то из друзей было по-прежнему нельзя, пока мы не съездили в Хаир Хана и не посвятили в него тетю.

Мать с тетей для женщин, которые совсем недавно вида друг друга не выносили, виделись теперь, пожалуй, даже чересчур часто.

Но, конечно, на то имелись свои причины, ведь это, в конце концов, Афганистан – и правилам нужно следовать.

Так, в доме моей тети, в присутствии муллы, который молился за Спанди, моя мать и Шир Ахмад исполнили брачный обряд, неках, – трижды признав друг друга мужем и женой перед Аллахом.

Кроме святого человека, призванного проследить, чтобы они все сделали правильно, присутствовать при обряде разрешено было также моей тете и ее мужу, двум братьям Шир Ахмада и моей сестре Мине с ее мужем.

В то утро Хазрат Хусейн приехал к нам, собираясь забрать домой жену, а вместо этого получил приглашение на свадьбу.

К моему удивлению, он оказался намного выше ростом, чем мне представлялось, и лицо у него было кроткое и доброе. Рука, конечно, выглядела странновато – словно Бог приставил к телу взрослого руку ребенка, но, к счастью, она была левая, и, значит, можно было здороваться с ним не опасаясь никаких неловкостей.

Взрослые завели между собой вежливый разговор, и я, вертясь рядом, узнал, что накануне вечером Хазрат встречался в Кабуле со своим деловым партнером, у которого и провел ночь. Оказалось, муж моей сестры мастерит из дерева всякие интересные вещи, такие интересные на самом деле, что они даже пользуются спросом. В Хаир Хана он, например, подарил моей матери красивый коричневый сундучок с вырезанными на нем цветами и поющими птицами.

К сожалению, Дауда, сына моей сестры, мы не увидели, поскольку он остался в Кунаре, с бабушкой, но Мина пообещала, что в следующий раз его обязательно привезет.

И, говоря это, быстро взглянула на мужа, словно испугавшись чего-то, но он кивнул головой, и она снова заулыбалась.

Хазрат Хусейн успел вполне мне понравиться, хотя я видел его совсем недолго, – наверное, еще и потому, решил я, что мы теперь были родственниками.

Пока взрослые следили, как моя мать и Шир Ахмад исполняют неках, мы, дети, оставались на улице, ибо таковы правила.

Братья Джахида тут же устремились в канаву перед домом – там валялась дохлая кошка, а мы с Джахидом ушли за угол, туда, где нас никто не мог увидеть, поскольку он собрался научить меня курить.

Сигарета была вонючая и совершенно кошмарная на вкус, но я знал, что надо привыкать, поскольку в этой жизни, если я стану когда-нибудь мужчиной, меня будет поджидать еще много кошмарных вещей. Таких, как лысина, сказал Джахид, и еще того хуже, проснешься, например, однажды утром – а ты уже и не мужчина.

– У тебя очень красивая сестра, – заявил Джахид, стараясь выпустить изо рта дымное колечко. – Скажу тебе даже, что… если б ее не похитили, я бы сам был не прочь на ней жениться – мы ведь кровная родня, и все такое.

Я посмотрел на Джахида – блуждающий глаз, ленивая нога, коричневые пеньки вместо зубов – и подумал, что, решись моя сестра принять его предложение, я бы своими руками отдал ее талибам.

– Ну, как твоя работа? – спросил я, желая сменить тему, пока двоюродный брат мой не забылся и не завел своих грязных разговоров о сестре, которую я едва успел обрести.

– Пока не очень, – признался он, – но я учусь. И начальник говорит, что отправит меня скоро на какие-нибудь компьютерные курсы.

– Шир Ахмад уже ходит в компьютерную школу.

– Да, за этим будущее, – кивнул Джахид. – В Кабуле сейчас нет офиса, где не было бы компьютера. И ты не поверишь, сколько порнухи там можно найти. И фотографии, и целые фильмы, с такими видами секса, о каких ты в жизни не думал, – женщины трахаются с мужчинами, женщины трахаются с женщинами, мужчины трахаются с мужчинами, женщины трахаются с карликами, женщины трахаются с собаками, и я видел даже, как женщины вставляют кабачок себе…

– Фавад!

Голос моей матери прозвучал громко, словно она была совсем рядом, и мы с Джахидом спешно загасили сигареты.

– Держи, – сказал он, вручая мне жевательную резинку, которая обещала вкус банана, а на деле имела вкус пластмассы. Тоже совершенно кошмарный. Мы продавали их на Чикен-стрит иностранцам по доллару, что лишний раз подтверждало – люди купят у тебя все, если состроишь достаточно скорбный вид.

После совершения обряда неках мы распрощались с Миной, которой пора было ехать домой, к своему ребенку.

Мы никак не могли оторваться друг от друга, и это было и радостно, и печально. Но потом Хазрат Хусейн дал матери номер своего телефона, чтобы мы могли звонить, когда пожелаем, и прощальные объятия наши стали больше радостными, чем печальными.

Шир Ахмад вернулся к себе домой, а мама – к нам. В свой новый дом она должна была перебраться назавтра, после свадебного застолья, а я – еще только через неделю, по причине, о которой ничего не хотел знать.

Мать предположила, что эту неделю – пока она будет занята тем, о чем я не хотел знать, – я, возможно, предпочту провести в доме тети.

Сильнее ошибиться она не могла, даже если бы старалась.

– Мам, когда я был в этом доме в последний раз, отец Джахида ударил меня по голове кувшином, кто-то из детей написал мне в кровать… и давай еще вспомним о том, что от тетиной еды ты чуть не умерла. Не знаю, с чего это тебе в голову взбрело… ну ладно, я понимаю, что ты сейчас не можешь думать как следует, голова твоя больше занята новым мужем, чем счастьем твоего сына – и его шансами дожить до конца недели…

Мать только улыбнулась мне – да, сильно же она изменилась с того дня, когда плюнула под ноги сестре и ушла из Хаир Хана! – и ласково провела рукой по моим отрастающим волосам.

– Хорошо, Фавад, убедил. Если Джорджия будет не против и пообещает присмотреть за тобой, можешь эту неделю провести здесь. Заодно и попрощаешься со всеми…

У нас в Афганистане есть такая пословица: «Сегодня перед тобой друг. Завтра – брат».

Прожив почти год в одном доме с иностранцами, я приобрел брата и двух сестер, и, хотя рассуждали они порою странно, и не всем их поступкам следовало подражать, если хочешь быть хорошим мусульманином, я любил их искренне – всех троих.

Когда мы вернулись домой, и мать поведала им на дари, а я перевел на английский, что она вышла замуж и завтра должна переехать, а через неделю забрать меня, все они уставились на нас с совершенно изумленным видом.

Кажется, именно это у них называется шоком.

Первой пришла в себя Джорджия, вспомнила о хороших манерах и обняла мою мать.

– Поздравляю, Мария, – сказала она. – Это замечательная новость.

– Да, чудесная. Поздравляю, – присоединился Джеймс.

– Здорово! И я поздравляю и надеюсь, ваша совместная жизнь будет счастливой, – сказала Мэй. И через некоторое время, пока все сидели, привыкая к этой мысли, добавила вдруг: – Пожалуй, могу и я сейчас признаться… через месяц я тоже уеду. У меня будет ребенок.

Если сообщение моей матери явилось для всех сюрпризом, то признание Мэй прозвучало словно взрыв гранаты.

Я перевел ее слова маме. Глаза у нее расширились, но она ничего не сказала.

И снова первой опомнилась Джорджия:

– Поздравляю, Мэй! Это… потрясающе.

– Это не потрясающе, это просто чудо, – сказал Джеймс, обнимая Мэй. – А кто отец?

– Ну, – та смущенно улыбнулась, – ребенок будет мой и Джери, но есть некоторая вероятность, что заговорит он с французским акцентом!

Я покачал головой.

Иностранцы во многом походили на афганцев – они тоже смеялись и плакали, тоже проявляли доброту друг к другу и любили своих родных, но в остальном… они были совершенны безумны и делали все, что только возможно, чтобы гореть в конце концов целую вечность в аду.